ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы - Александров Кирилл Михайлович - Страница 33

Осиповичи

Военный комендант здесь считал, что в его обязанности не входит заниматься обязанностями русской администрации. В то же время он не разрешал собираться этой администрации. Он назначил бургомистра, ограничив его функции обслуживанием нужд армии и выполнением приказов комендатуры, какой бургомистр никак не мог решать городских проблем. И тогда в городе при молчаливом согласии комендатуры произошло избрание выборщиков. Каждая улица выбрала одного выборщика, который должен был от имени жителей улицы участвовать в избрании городских властей. Так как выборщиков было немногим больше ста человек, то городской комендант разрешил их собрания в здании комендатуры и сам присутствовал на нем. Инициатива созыва этого собрания выборщиков и выборов представителей улиц принадлежала учителям и врачам города, которые нуждались в помощи власти для продолжения своей работы. Собрание выборщиков избрало городского голову (один из старейших и заслуженных учителей) и к нему в помощь — десять уполномоченных, которые в дальнейшем и стали во главе отдельных участников работы городского управления.

Рогачев

Здесь все городское управление было назначено комендантом города по собственному вкусу, именно поэтому рогачевское городское управление прославилось своей враждебной деятельностью по отношению к населению.

Четыре различных метода формирования русской администрации в оккупированных землях дают возможность сделать вывод о том, что население занятых немцами русских городов инстинктивно стремилось к созданию таких органов власти, которые были бы демократическими по своему существу. Если не забывать, что такая тенденция проявилась населением в условиях оккупации армией тоталитарно-фашистского государства, то тем яснее становится, что инстинктивное влечение русского народа в сторону подлинной демократии в других, более благоприятных условиях, могло бы стать решающим.

Следует сделать еще некоторые выводы:

1. В дореволюционной России не было бесплатного медицинского обслуживания населения. Большевизм ввел его. Отрицая сам большевизм, жгуче ненавидя его, население оккупированных немцами земель, тем не менее, даже не помышляло о том, чтобы вернуться к дореволюционной системе медицинского обслуживания. В частности, не было ни одного случая, когда бы поднялся вопрос о платном лечении. Если он иногда и поднялся, то только в силу финансовой слабости городских управлений, которые не могли дать медицинским управлениям достаточных средств, но тогда плата за лечение установилась в таком минимальном размере, что она не была ни для кого обременительной. Были случаи, когда отдельные врачи желали покинуть больницы и желали открыть частную практику. Против этого обычно восставало все население. Врачи должны были работать в существующих медицинских учреждениях. Впрочем, к чести врачей, случаи нежелания работать в очень трудных условиях больниц и амбулаторий были очень редкими.

2. Население стремилось сохранить систему всеобщего бесплатного обучения. Во имя этого приходилось городским управам повышать налоги с населения, но это никогда не вызывало предложения ввести ограничения обучения.

3. Даже в условиях немецкой оккупации, известной своей бесцеремонностью, население рассматривало себя как хозяев города. Именно поэтому коммунальные предприятия, бани, мастерские и даже заводы забирались в руки городских управ и рассматривались как их собственность. И когда позже немецкие власти наложили руки на все это имущество, населением это было воспринято как попытка немцев отнять то, что принадлежит населению, а не оккупантам. Население считало законным, когда немцы забирали военные объекты, но все остальное оно считало принадлежащим городам, поэтому начавшийся вскоре грабеж оккупированных областей (осуществляемый не армией, а специально для этого созданными организациями) нанес весьма чувствительный удар представлениям населения о собственных имущественных правах.

4. Поиски новых форм администрации — это в миниатюре поиски нового государственного строя, и то, что эти поиски велись в направлении демократического решения этого вопроса, за немногими исключениями, говорит об инстинктивном стремлении народа к созданию демократического правопорядка.

В селах масштабы этого процесса были еще более мелкими и настолько отличными, что весьма трудно идти по линии обобщений; дифференциация в этом отношении была настолько сильной, что свести происходившие тогда процессы хотя бы к нескольким типовым — дело нелегкое. И тем не менее, это единственный путь представить себе, как развивался процесс в русской деревне, на землях, занятых германской армией. При этом мы опять подчеркиваем, что речь идет об областях, занятых армией, но не подпавших под власть германского гражданского управления (министерство Розенберга[159]), где положение было иным, коренным образом отличным от тех мест, на примере которых мы строим свое обозрение.

Русский крестьянин привык смотреть на колхозное имущество как на свою собственность, временно у него отобранную советской властью[160]. Поэтому всякие жизненные изменения в советской деревне будут начинаться с экономических изменений, квинтэссенцией которых является перестройка сельского хозяйства на новых основах, исключающих колхозное рабство, но в то же время и не ведущих к возрождению дореволюционных земельных порядков.

Особенно ярко все это проявилось с первых дней германской оккупации России. Вопрос экономических изменений, внесенных этой оккупацией, вернее, фактом исчезновения большевизма, сам по себе очень интересен и нуждается в специальном рассмотрении, но здесь следует сказать, что он теснейшим образом переплетался с созданием администрации в селах, а часто и определял тип, характер и направление деятельности этой администрации.

Если в городах перед администрацией стояла задача восстановления условий, при которых может развиваться жизнь, если там вопрос пуска предприятий, снабжения населения питанием, предоставление заработков населению, не имеющему никакого своего личного хозяйства, является самым важным и, по существу, эти вопросы вызывали к жизни русскую администрацию, то в селах она порождалась совершенно иными задачами, и в первую очередь, задачей сохранения экономической основы села и поддерживания порядка, при котором эта основа была бы уничтожена. Практика в оккупированных немцами областях намного определила появление декрета Розенберга о земле. По существу, этот декрет в целом ряде областей смотрелся странно, так как вопрос о земле был уже решен без всякого участия министерства Розенберга, и, по правде говоря, никто всерьез не думал, что министерство Розенберга может распоряжаться русской землей.

Но оставим все эти вопросы в стороне, они заслуживают отдельного рассмотрения, и ограничимся лишь рассмотрением путей, по которым шло создание русской администрации в селах с тем, чтобы установить и в них наличие инстинктивного тяготения крестьян в ту или иную сторону. Если города были сразу же охвачены немецкой оккупацией, то для сел оккупация сама по себе выглядела несколько иначе. Проходили через села войска, если села лежали у больших дорог, иногда они забирали фураж или продовольствие, иногда останавливались на постой, а потом опять уходили. Если же села лежали вдалеке от больших дорог, то и такого ограниченного общения с немцами они не имели, и было немало сел, которые до ухода немцев из России не видели на своих улицах ни одного немецкого солдата. Во всяком случае, государственная самостоятельность сельских жителей была затруднена в еще меньшей мере, чем городских, и это делает государственное творчество крестьян в оккупированных областях чрезвычайно интересным для изучения. Я полагаю, что будет правильно свести это творчество к трем основным видам:

1) разрушение советского уклада и попытка создать совершенно новый уклад;