Бойцы спецподразделений (СИ) - "Renee" - Страница 1

• 1/21
• Следующая

Часть №1

 Расскажи мне свои сны...

Часть №2 Осколки витража

Прошлое

Настоящее

Будущее

Хадор и Тейн

Чувство локтя

Ищите женщину

Переходный возраст

                          Расскажи мне свои сны . . .

                                     Утренняя интерлюдия

Хадор

Легко, одними подушечками пальцев, провести вниз по спине, а потом вверх. Ты улыбаешься во сне и что-то тихо шепчешь одними губами. Мне не разобрать, но я знаю, что это что-то хорошее. Сейчас ты так расслаблен, спокойное лицо и по-детски припухшие губы создают иллюзию обманчивой беззащитности и умиротворенности  . Трудно поверить, что еще несколько часов назад ты с криком метался по кровати, не в силах вырваться из лап кошмаров, захвативших твою душу. Ты стонал, проклинал кого-то, жаловался и просил… чего? Я не знаю, но, кажется, ты просил меня быть рядом. По крайней мере, я надеюсь на это. Обнимая, я пытался унять твою лихорадку, шептал всякие глупости, которые никогда не скажу тебе днем. И ты послушно расслаблялся под моими руками, выравнивалось дыхание, бледнела синева вокруг глаз. Кошмары отступали. До следующей ночи.

Ты спишь, а я, потеряв сон, бездумно черчу узоры по твоей спине, чуть касаясь, легко и невесомо, чтобы оставить неуловимое покалывание там, где танцуют мои пальцы. Наклонившись, я целую твое ухо, не для того чтобы разбудить и не ради секса, а просто потому, что у тебя есть ухо, которое так приятно целовать. Ты скоро проснешься, и не останется ни следа от нежности и доверительности этого утра. Мягкую линию губ искривит привычная усмешка, а глаза полоснут тем огнем силы, который я люблю и боюсь. Днем ты не позволяешь себе слабостей, ты собран и отстранен. И безжалостен. Я люблю в тебе и это.

И только ночью, когда усталость и страхи берут верх над железной волей и выдержкой, только тогда ты позволяешь мне приблизиться и унять твою боль. И я никуда не уйду, потому что иногда, пока еще не рассеялась утренная дремота, я могу видеть твою улыбку. Легкую, чуть уловимую, но невыразимо нежную и предназначенную только мне.

Тейн.

В моих кошмарах нет ничего ужасного. Нет крови, привидений, темных коридоров. Но часто я просыпаюсь от собственного крика, тело бьет крупная дрожь, а ладони липкие и холодные. Когда ты не понимаешь, чего бояться – становится еще страшнее. Глупый выверт перенапряженного сознания, цена жизни на пределе, в постоянной сосредоточенности. Плата за то, что пальцы, нажимая на курок, еще ни разу не подвели меня, а нервы не сдают, даже когда на операции приходится терять своих, а иногда и добивать тех, которым особенно не повезло. После таких дней он следует за мной тенью, не оставляя ни на минуту.

Я не знаю, что он там разглядел на моем лице после первой бессонной ночи, проведенной рядом со мной, когда проснувшись утром, я обнаружил его, сидящего у моей кровати. Но с тех пор такие дежурства вошли у него в привычку, хотя я и запрещал это, каждый раз отправляя за неповиновение на гауптвахту. Не спасали ни замки, ни охрана, которую я к нему приставлял. Утром я обнаруживал его в своей комнате, и постепенно начал замечать, что, еще не до конца проснувшись, ожидаю увидеть рядом покрасневшие от усталости синие глаза. Потому что впервые за долгое время сплю спокойнее, крепче.

Сквозь черноту, затопившую сознание, борясь с тошнотворным колючим клубком, раздирающим меня изнутри, я чувствую теплую ладонь, гладящую меня по лбу, перебирающую слипшиеся от пота волосы. Он что-то напевает, успокаивающее, усмиряющее тьму во мне и, недовольная, она отступает, напуганная его силой, чтобы вечером вернуться снова. И я буду ждать этих прикосновений, звука тихого голоса, и знать, что замок на двери снова сломан, а охранники мирно отдыхают в медпункте, куда он любезно их отнес.

Приказ поставить в моей комнате кушетку воспринимается им без улыбки, как само собой разумеющееся. Гауптвахта снова пустует, напоминая мне о его первой победе. Раздумывать о правильности и неправильности я буду позже, а пока его присутствие позволяет мне сохранять рассудок и выполнять работу безупречно. И это единственное, что для меня важно.

С его размерами спать на маленькой, узкой кушетке, которую я нарочно ему подсунул, ужасно неудобно. Дневные рейды и мои ночные метания теперь выматывают его до последней степени, но он держится. На упрямстве, гордости или на чем-то еще, я не знаю, да и мне все равно. За каждую малейшую ошибку на задании я наказываю его, добавляя тренировок, разнося в пух и прах перед всем отрядом, отправляя на внеочередные дежурства. Я хочу, чтобы он сдался, признал свое поражение, был наказан за неслыханную наглость, за то, что посмел заставить меня нуждаться в себе. И каждое утро боюсь проснуться один, или вовсе не проснуться, поглощенный ночью, которая становится сильнее без него. Я ненавижу его за это.

Сегодня он не придет. Подготовка техники и бойцов отнимает слишком много сил и времени, а закончить надо за несколько дней. Мое присутствие плохо отражается на тренировках, новички нервничают и ошибаются, сбивая остальных, поэтому я удаляюсь к себе. Дела закончены, бумаги приведены в порядок, все, кто не занят на тренировках и дежурствах давно разошлись по своим комнатам. Усталость берет свое, и я вытягиваюсь на кровати, обхватив руками подушку и положив ее на живот, проваливаясь в привычную черноту.

Пальцы сводит судорога. Я подношу руки к лицу, но не могу разглядеть их, все как будто плывет. Тело словно в невесомости, не имеет опоры и веса, пространство распадается на части, теряя звуки и ощущения. Оно как будто впитывает меня целиком, я теряюсь в этом белом мареве, растворяясь, переставая существовать. Дышать становится невозможно, легкие как будто скованы льдом, а липкий, выжирающий душу, страх затапливает остатки сознания. Боль приходит неожиданно, хлесткая, резкая, прогоняющая ужас небытия. Щека горит, и я чувствую, как на ней отчетливо проступает след пощечины. С трудом разлепив веки, я встречаю практически безумный взгляд двух сапфировых глаз, его руки держат меня за плечи   , крепко привязывая к этому миру. Мгновение тянется бесконечно и, сбросив оцепенение, я стряхиваю с себя его руки, перекатываясь на противоположный край кровати. Через секунду постель прогибается под его весом, когда он ложится за моей спиной, крепко обняв и притянув к себе.

-Два дня гауптвахты.

-Как скажешь.

-И еще один – за пощечину. Итого три.

-Тогда уж четыре. Пощечин-то было две…

Кушетка бесполезным хламом пылится в углу, потому что он ночует либо под арестом, либо в моей постели. И это второй мой проигрыш, который я ему не прощу.

                                           Здесь и сейчас.

Хадор

Я люблю наблюдать за тобой. Стройный, очень тонкий, почти хрупкий, но это не более чем видимость. Стоит сдвинуться с места, как походка выдает в тебе опасного хищника, прекрасного и смертоносного. И тогда от тебя практически невозможно отвести взгляд. Я никогда не испытывал ничего подобного ни к кому другому, но ты завораживаешь меня, заставляешь совершать совершенно немыслимые вещи. И я не могу остановиться.

• 1/21
• Следующая