Гибель советского кино. Тайна закулисной войны. 1973-1991 - Раззаков Федор Ибатович - Страница 1

Поворот кремлевского руководства в сторону разрядки был вызван, скорее, не неудачами СССР, а его успехами. Внутренняя и внешняя конъюнктуры для страны складывались в начале 70-х годов самым благоприятным образом, что придавало уверенности советским руководителям и сулило им хорошие перспективы в будущем. После того как вторая половина 60-х принесла наиболее значительные успехи советской экономике за все годы ее существования, в Кремле пришли к выводу, что впереди страну теперь ожидает только подъем. И даже неудачи в 1972 году, когда в экономике случился спад (особенно плохо из-за засухи сложились дела в сельском хозяйстве), не смогли поколебать эту уверенность. И уже в следующем году эта уверенность нашла свое весомое подтверждение.

1973 год оказался лучшим годом в истории Советского Союза после окончания Второй мировой войны. Причем к успехам внутренней экономики добавилась и отличная внешняя конъюнктура как политического, так и экономического порядка: во-первых, американцы потерпели поражение во Вьетнаме, во-вторых, вследствие мирового экономического кризиса существенно подскочили цены на нефть, что сулило казне СССР огромные доходы. Однако именно последнее обстоятельство сыграет с советским руководством злую шутку: подсев на «нефтяную иглу», оно настолько расслабится, что перестанет, что называется, ловить мышей. И разрядка в итоге обернется для СССР не очередной ступенькой вверх, а дорогой вниз, в пропасть.

О том, что разрядка таит в себе серьезную опасность для будущего страны, многие державники догадывались с самого начала. Некоторые (вроде Всеволода Кочетова) и вовсе считали этот поворот предательством, поскольку он служил укреплению позиций либералов– западников как в верхних эшелонах власти, так и среди интеллигенции. Как покажет будущее, Кочетов и другие не ошибались: разрядка и в самом деле оказалась элементарной уступкой властей либералам, чтобы лишить их поводов жестко критиковать систему и сократить ряды отъезжантов. Державники справедливо полагали, что в долгосрочной перспективе эта политика может привести к катастрофическим последствиям. Тем более что и в мировом коммунистическом движении происходили весьма тревожные события, могущие значительно ускорить катастрофу социализма в Советском Союзе.

Речь идет о так называемом еврокоммунизме, контуры которого обозначились еще в конце 60-х в компартиях Западной Европы (в Италии, Франции и Испании), а к середине 70-х это течение уже прочно завоевало миллионы сторонников. Суть этого течения была, в общем-то, проста: замирение и смычка с буржуазными партиями, явившиеся результатом разочарования тем социализмом, который строился в Советском Союзе. И первыми на этот путь встали итальянские коммунисты, которые в 1972 году при их вожде Энрике Берлингуэре стали настойчиво искать пути сближения с ведущей партией страны – Христианско-демократической (ХДП), а также другими партиями. В сентябре 1973 года Берлингуэр публикует в еженедельнике «Ринашита» несколько своих статей, где говорит об этом в открытую. Цитирую:

«Мы говорим не о левой альтернативе, а о демократической альтернативе. Иными словами, о возможном сотрудничестве и соглашениях между народными массами, идущими за коммунистами и социалистами, с народными массами, идущими за католиками, а также о сотрудничестве с другими демократическими формированиями».

Все перечисленное Берлингуэр назвал историческим компромиссом. В итоге этот компромисс приведет лидеров ИКП к предательству мирового коммунистического движения. Известный политолог С. Кара-Мурза писал:

«Холодную войну «за умы» Запад выиграл прежде всего у себя в тылу – левая интеллигенция приняла социальную и политическую философию либерализма и отказалась от социалистических установок, а затем даже и от умеренных идей кейнсианства. Начался большой откат (неолиберальная волна), в ходе которого практически стерлись различия между левыми и правыми, лейбористами и консерваторами. Это была большая победа, поскольку по инерции доверия трудящихся левые у власти смогли демонтировать и реальные социальные завоевания, и культуру социальной справедливости в гораздо большей степени и легче, чем это сделали бы правые (нередко говорят, что правые у власти вообще этого не смогли бы сделать).

Для СССР этот поворот имел фундаментальное значение, поскольку интеллигенция, включая партийную номенклатуру, была воспитана в духе евроцентризма и установки западной левой элиты оказывали на нее сильное воздействие…»

Левая элита Запада прекрасно была осведомлена о том, что в КПСС и в советской интеллигенции существует мощная прослойка их сторонников, поэтому прилагала всяческие усилия, чтобы идеи еврокоммунизма (в культурной политике это была идея «чистого искусства» – то есть бесклассового) дошли до умов этих представителей и пустили на советской почве свои всходы. Для этого использовались любые поводы: например, в кинематографической среде это были кинофестивали, разного рода семинары, диспуты.

Ранней весной 1973 года в Италию отправилась представительная делегация советских кинематографистов, в составе которой были такие видные деятели, как Сергей Герасимов, Ростислав Юренев, Александр Караганов, Юрий Нагибин и др. Целью их визита были переговоры по поводу участия советских кинематографистов в двух тамошних фестивалях: Венецианском и альтернативном, который затеяли итальянские коммунисты.

Этот визит совпал с громким скандалом, который в те дни разразился вокруг фильма Бернардо Бертолуччи «Последнее танго в Париже» (премьера фильма прошла в октябре 72-го). В нем имелись весьма откровенные эротические сцены (вроде той, где главный герой, которого играл Марлон Брандо, при посредстве сливочного масла занимается анальным сексом с главной героиней, роль которой исполняла молодая актриса Мария Шнайдер), которые вызвали гнев итальянской общественности, потребовавшей от властей страны запретить прокат фильма в Италии. Поскольку в этом скандале коммунисты встали на сторону авторов фильма, они рассчитывали на поддержку своих советских товарищей, приехавших в Рим. Но вышло иначе – советские кинематографисты от фильма отреклись. Правда, не все – например, писатель Юрий Нагибин был целиком на стороне «Танго». Позднее, уже в Москве, писатель так описал свои впечатления от этого скандала:

«Наши не только из ханжества, но и от искренней тупости третировали этот фильм как порнографию, итальянцы же считают его – совершенно справедливо – шедевром. У них из-за фильма идет ожесточенная идеологическая и даже политическая борьба, и мы, как положено, оказались в одном лагере с церковниками, буржуазными ханжами и охранителями. Это сводит с ума итальянцев, они до сих пор не могут понять, насколько мы консервативны, а в искусстве – так и реакционны.

После высокомерно-глупого выступления вконец исподличавшегося Юренева, – а ведь был почти человеком! – Уго Пирро воскликнул: «Бедняга Караганов, если у него такие теоретики!» – и в два счета оставил от Юренева мокрое место. На другой день в автобусе выяснилось, что многомудрый Сергей Герасимов понятия не имеет о содержании «Последнего танго в Париже». Он думал, что весь смысл фильма в эпатаже. Не слишком утруждая себя умственно, я все-таки решил немного просветить первого умника советской кинематографии. Да нет, говорю, это фильм на вечную тему: мужчина и женщина. О том, как хрупко мужское достоинство и как легко его может растоптать любое ничтожество в юбке, о бессилии настоящей любви и т.д. в том же роде. Каково же было мое изумление, равно и слышавшей наш разговор в автобусе Сони Карагановой, когда, получив слово на диспуте и потирая по обыкновению ладонью плешь, Герасимов начал самоуверенным и снисходительным тоном: «Вы не думайте, что мы не понимаем вашего фильма. Он на вечную тему: мужчина и женщина. О том, как легко растоптать мужское достоинство…» и т.д., слово в слово все, что я говорил ему по пути. Оказывается, его не устраивает лишь некоторый перебор натурализма да банальная концовка: «Это похоже на танцы апашей – Клер убивает Жако». Позже в Москве, в Доме кино, отчитываясь перед кинематографической общественностью о поездке в Рим и победной дискуссии с итальянцами, он последними словами крыл «порнографический, бездарный фильм Бертолуччи, призванный лишь щекотать нервы буржуа». Никаких «вечных тем» – это годилось для итальянцев, а своим надо «со всей прямотой». Вот такие пироги!..»