Алиби - Пеев Димитр - Страница 13

• Предыдущая
• 13/40
• Следующая

— Вот! — Полковник подал ему папку. — Возьми. Сейчас она мне не нужна. Ты будешь заниматься тем, что в этой папке, — убийством из ревности и самоубийством из-за угрызения совести. Одним словом, любовной линией. А я — остальным, шпионажем. Так мы и распределим работу.

Значит, Ковачеву предстоит довести до конца расследование по делу об убийстве Якимовой, начатое криминальным отделом. Правильно ли поступает полковник Марков? Не лучше ли и ему, Ковачеву, заняться главным? Впрочем, разве можно сейчас сказать, что в этом деле главное, а что нет?

— Какие будут указания, товарищ полковник?

— Каких указаний ты ждешь? Не маленький. Задача ясна: кто и почему убил Якимову и что это за мистика — телефонные звонки, встречи, одеколоны, портреты... Всего этого пока с тебя хватит. — Марков на секунду умолк, потом добавил:

— Впрочем, если хочешь, я дам тебе указания. Или нет, совет. Не иди по пути Влахова. Ищи новых путей, понял?

— Хорошо. А вы, товарищ полковник?

— И для меня найдется работа, не беспокойся. Соберу ребят, дам им задачи. Задачи... Пока я придумал только одну: установить прослушивание в диапазоне, в котором работал обнаруженный передатчик. Знаю, идея не слишком гениальная, но что делать!.. Другой еще не пришло в голову.

— Я тоже должен остаться?

— Нет, ты мне не нужен. Действуй.

Марков встал.

— Придется нам обоим как следует поработать, Асен, — сказал он и хлопнул своего заместителя по плечу. — Возьмись за дело по-мужски. Сам видишь: мы не знаем, кто передает... Сейчас только одно ясно — что ничего неясно.

Ковачев на минутку зашел в свой кабинет убрать папку с материалами следствия. Здесь ему нечего было делать. Он решил пройтись по парку. Сослуживцы знали его привычку прогуливаться, когда нужно было напряженно думать. Сначала это казалось им странным. Но скоро они приняли его таким, какой он есть. В конце концов, где сказано, что человек работает на полную мощность только тогда, когда сидит, склонившись над папкой, окутанный клубами сигаретного дыма.

Служащие группами выходили из учреждений. Одни направлялись домой, другие — за покупками, третьи — на стадион. А для него рабочий день только начинался. Нужно было все продумать.

Улицы, ведущие к парку, подполковник Ковачев миновал быстрыми шагами, но, едва пересек бульвар Евлогия Георгиева, пошел медленнее.

Майор Влахов подробно доложил о деле. Его рассказ был добросовестным, исчерпывающим. И все-таки он не удовлетворял Ковачева. Не только потому, что в тоне коллеги из угрозыска проскальзывала обида. Мол, попадается интересное дело, его у нас сразу отбирают. Слушая доклад, Ковачев не мог освободиться от ощущения, будто его ведут мимо аптечных полок, где стоит множество пузырьков с доказательствами и склянок с фактами, но все без этикеток — не знаешь, где нужное целебное средство и где смертоносная отрава. Это бессистемное нагромождение фактического материала обескураживало.

С утра Ковачев несколько раз подряд прочел все материалы следствия. Отдельные документы изучил досконально. И теперь в его сознании всплывали показания свидетелей, заключения экспертов, фотографии и схемы. В голове царил хаос бесчисленных фактов, они набегали волнами, подавляя мысли.

А сколько возникало вопросов, на которые не было ответа! Кто убил Якимову? Каменов или кто-то другой? А если другой, то кто? Почему он убил ее? Имела ли эта любовная история какую-то связь с обнаруженным передатчиком? Кому принадлежал передатчик? Каменову? Почему он покончил с собой?

Замешан ли в этом деле Лютичев — человек, который передал милиции серую коробку, в то время как имел возможность ее уничтожить? Вопросы, вопросы... И ни одного ответа.

Откуда начать, где конец нити этого запутанного клубка? Как вытянуть нить, не запутав его еще больше?

Сидя на скамейке и глядя перед собой, Ковачев не замечал кипящей вокруг жизни: малыши играли в свои незамысловатые игры, матери кормили младенцев, студенты листали учебники, готовясь к экзаменам, бабушки катили коляски, пенсионеры читали газеты... А в его уме факты сменялись фактами. Словно фигуры на шахматной доске — можешь переставить какую захочешь. И так, и эдак... Переставишь, и положение усложняется еще больше. Потому что всякий ход открывает десятки возможностей, каждая из которых предлагает новые...

Взять, к примеру, один факт — обнаружение передатчика.

Допустим, что с ним работал Слави Каменов. Передавал шпионские сведения. Но какими сведениями мог располагать он, адвокат? А сведения, видимо, были очень важными, раз шпиона снабдили совершенной, ультрасовременной техникой. Очевидно, кто-то ему их давал. Кто? И почему именно ему? Нужно проверить, изучал ли когда-нибудь Каменов радиодело, был ли знаком с электронной техникой.

А Лютичев? Не подозревал о шпионской деятельности своего приятеля или же был его соучастником? Но ведь он сам отдал им коробку.

Может быть, Якимова была соучастницей Каменова? А их отношения служили лишь ширмой для прикрытия нелегальной деятельности. Каменов убил ее из ревности или, может быть, по приказу? Убил не свою любимую, а провинившуюся сообщницу.

А может быть, Каменов совсем не шпион. Он нашел аппарат у Стефки. Взял его. И исчезновение передатчика стало причиной убийства Якимовой. Убийца Якимовой — человек, с которым она была в ресторане. Каменов его знал, знал, кто убийца. Поэтому и сказал Доневым: «Стефка убита. Я пойду сообщу в милицию». Но почему вместо этого он спрятался у своего приятеля? Возможно ли, чтобы Лютичев был замешан в этом деле?.. Ну, хватит!

Задавать вопросы — почему так поступили Каменов, Якимова, Лютичев, — и совсем не знать этих людей! Так нельзя. Двое из них уже мертвы. Но с Лютичевым он может встретиться, как только пожелает. Сейчас время подходящее — наверно, Лютичев уже вернулся домой.

Ковачев медленно поднялся и отправился в Лозенец.

Он помнил адрес и легко нашел улицу и дом. Обветшалый деревянный забор, свежевыкрашенный зеленой масляной краской. Сквозь деревья проглядывал маленький одноэтажный домик.

Лютичев копался в саду. Ковачев оглядел его стройное, мускулистое тело. Голый до пояса Лютичев пропалывал сорняки на грядках. Его лицо, фигура, каждое движение словно излучали порядочность, честность трудового человека.

Лютичев краем глаза заметил остановившегося у забора незнакомого человека. Выпрямился и взглянул на него.

Ковачев вошел в калитку.

— Здравствуйте. Я пришел поговорить о Слави Каменове.

Тень пробежала по лицу Лютичева.

— Чего говорить. Вы кто такой?

Пришлось предъявить служебное удостоверение. Но и это не растопило льда, сразу образовавшегося между ними. Ковачев хотел поговорить с Лютичевым не как со свидетелем, а как человек с человеком, как коммунист с коммунистом. Поговорить дружески, вместе попытаться разрешить вопрос, который, наверное, мучает их обоих. Но как сказать об этом, внушить доверие к себе? Является какой-то незнакомец, тычет служебное удостоверение и лезет с интимными разговорами, хочет копаться в твоей душе, в твоих воспоминаниях.

Лютичев пригласил его войти в дом, но Ковачев предпочел посидеть в садике, под деревом. Хозяин пошел принести стулья. Поджидая его, Ковачев думал о том, что самым естественным, самым человеческим было бы допустить, что Лютичев — честный гражданин, который ничем не провинился ни перед законом, ни перед своей совестью. Что он принял друга детства так, как и он, Ковачев, принял бы, скажем... Вельо, если бы Вельо неожиданно приехал из Стара-Загоры и попросился переночевать у него на квартире...

Появился Лютичев. Они сели. Секунду оба смотрели друг другу в глаза. Ковачев приветливо улыбнулся. И в глазах Лютичева словно зажегся огонек,

— Я хочу вас попросить, чтобы вы рассказали мне что-нибудь о Слави. Но не как следователю, а как человеку. Представьте, что я приятель Слави, который хочет понять, что он был за человек, почему покончил с собой.

• Предыдущая
• 13/40
• Следующая