К югу от мыса Ява - Маклин Алистер - Страница 47

— Капитан Ямата?

— С удовольствием, подполковник. — Ямата шагнул вперед, со свистом вытаскивая из ножен меч. Блеснув острием, меч легко вошел в крепкую брезентовую подкладку, как если бы она была бумажной. А затем блеск стали как бы растворился в ослепительном сверкании огненной струи, пролившейся из саквояжа на землю искрящимся конусом.

— У мисс Плендерлейт изумительный вкус, что касается безделушек и пустячных украшений. — Ван Эффен мыском ботинка осторожно дотронулся до переливавшейся светом у его ног маленькой горки. — Алмазы, мистер Николсон. Самая большая коллекция, я полагаю, за пределами Южно-Африканского Союза. Эти камушки стоят немногим менее двух миллионов фунтов.

Голос Ван Эффена смолк, и в доме совета воцарилась тягостная тишина. Алмазный холмик у его ног, игравший и поблескивавший с варварской притягательностью в мерцающем свете ламп, странно завораживал, приковывая взгляды всех находившихся в хижине. Мало-помалу Николсон пришел в себя и посмотрел вверх, на Ван Эффена. Как ни странно, старший помощник не чувствовал ни горечи, ни враждебности к этому человеку: слишком через многое прошли они вместе, и Ван Эффен превзошел большинство в выносливости, бескорыстии и постоянной готовности прийти на помощь. Воспоминания об этом были чересчур свежи, чтобы стереться из памяти.

— Камни, конечно, с Борнео, — пробормотал он. — Перевезены из Банджармасина на «Кэрри Дэнсер» — не иначе. Нешлифованные, я полагаю. Так вы говорите, они стоят два миллиона?

— Грубо обработанные и совсем нешлифованные, — кивнул Ван Эффен. — И их рыночная стоимость, по меньшей мере как у сотни истребителей или пары эсминцев — не знаю. Нов военное время они стоят неизмеримо больше для любой стороны. — Он слабо улыбнулся. — Ни один из этих камней никогда не украсит пальцы миледи. Только промышленное использование в качестве резцов для инструментов. А жаль, не правда ли?

Никто ему не ответил, даже не взглянул в его сторону. Все слышали слова, но они не запечатлевались в сознании, в тот момент обратившееся исключительно в зрение. Вдруг Ван Эффен шагнул вперед, замахиваясь ногой, и часть алмазов разлетелась по земляному полу сверкающим каскадом.

— Мусор! Побрякушки! — В его хриплом голосе было презрение. — Что значат все алмазы на свете, когда великие нации мира вцепились друг другу в глотки, уничтожая людей тысячами и сотнями тысяч? Я не принес бы в жертву жизнь — даже жизнь неприятеля — ради всех алмазов Ост-Индии. Но мне пришлось пожертвовать многими жизнями и, боюсь, еще более подвергнуть смертельной опасности, чтобы получить другое сокровище, бесконечно ценнее этих жалких камней. Что значат несколько жизней по сравнению со спасением в тысячу раз большего количества людей?

— Все мы видим, сколь вы чисты и благородны, — с горечью проговорил Николсон. — Избавьте же нас от остальных доказательств этого и переходите к делу.

— Я почти закончил, — столь же горько сказал Ван Эффен. — Это сокровище находится здесь, вместе с нами. У меня нет желания отсрочивать разгадку, и я не надеюсь на драматический эффект. — Он протянул руку. — Мисс Плендерлейт, будьте любезны.

Она воззрилась на него непонимающим взглядом.

— Ах, ну да, понятно, понятно. — Он щелкнул пальцами и улыбнулся ей. — Восхищаюсь вашей стойкостью, но я, право, не могу ждать всю ночь.

— Я не понимаю, о чем вы, — безучастно проговорила она.

— Вероятно, будет проще, если я скажу, что знаю все. — В голосе Ван Эффена не было ни злорадства, ни торжества, лишь твердая уверенность со странным налетом усталости. — Все, мисс Плендерлейт. Мне известно даже о простой короткой церемонии, состоявшейся в суссекской деревушке 18 февраля 1902 года.

— О чем, дьявол вас раздери, вы говорите? — вопросил Николсон.

— Мисс Плендерлейт понимает, о чем, не так ли, мисс Плендерлейт? — В голосе Ван Эффена звучало почти сострадание: впервые жизнь оставила ее морщинистое старческое лицо, плечи изможденно ссутулились.

— Я понимаю, — кивнула она побежденно и посмотрела на Николсона. — Он ссылается на дату моего бракосочетания с бригадным генералом Фарнхольмом. Сороковую годовщину свадьбы мы отметили с ним на борту шлюпки. — Она попыталась улыбнуться, но ей это не удалось.

Николсон уставился в ее усталое маленькое лицо и пустые глаза и внезапно убедился в правдивости сказанного. Он смотрел на нее, впрочем совсем не видя ее, воспоминания нахлынули на него, и многие ставившие его в тупик вещи начали проясняться… Но тут снова заговорил Ван Эффен.

— 18 февраля 1902 года. Если я знаю об этом, мисс Плендерлейт, то я знаю и обо всем остальном.

— Да, вы знаете обо всем, — раздалось ее слабое бормотание.

— Будьте добры. — Его рука была по-прежнему протянута к ней. — И капитану Ямате не придется вас обыскивать.

— Хорошо. — Она пошарила под запятнанным солью выцветшим жакетом, расстегнула пояс и передала его Ван Эффену. — Думаю, это то, что вам нужно.

— Благодарю вас. — Для человека, получившего то, что он называл бесценным сокровищем, лицо Ван Эффена было странным образом лишено всякого выражения триумфа или хотя бы удовлетворения. — Это действительно то, что мне нужно.

Он расстегнул карманы на поясе, вытащил лежавший там пленки и фотостаты и поднес их к свету масляной лампы. Почти минуту он изучал их в полной тишине; затем удовлетворенно кивнул и поместил вытащенное обратно.

— Все не повреждены, — пробормотал он. — Сколько прошло времени, и какой путь им пришлось преодолеть, а они, тем не менее, в целости и сохранности.

— Да о чем вы, черт побери, говорите? — раздраженно воскликнул Николсон. — Что это такое?

— Это? — Ван Эффен застегивал пояс на талии. — Это, мистер Николсон, причина событий и страданий последних дней, причина потопления «Виромы» и «Кэрри Дэнсер», гибели столь многих людей и готовности моих союзников идти до конца, дабы предотвратить ваше бегство в Тиморское море. Это — причина присутствия здесь капитана Яматы, хотя я сомневаюсь, что он понимает это, — но его командир поймет. Это…

— Переходите к делу! — оборвал его Николсон.

— Простите. — Ван Эффен постучал по поясу. — Здесь содержатся полные, детально проработанные закодированные планы предполагаемого японского вторжения в Северную Австралию. Японские шифры и коды практически невозможно разгадать, однако нашим людям известно об одном человеке в Лондоне, могущем это сделать. Если бы кому-нибудь удалось доставить эти документы в Лондон, союзникам это стоило бы слишком многого.

— Боже мой! — Николсон был ошеломлен. — …Откуда они взялись?

— Не знаю, — покачал головой Ван Эффен. — Если бы я знал, они бы никогда не попали не в те руки… Подробнейшие планы, вторжения, мистер Николсон, — задействованные силы, даты, места высадки — все. Попади они к англичанам или американцам, это стоило бы японцам трех-, а может быть, даже шестимесячной задержки. Подобная отсрочка в начале войны могла стать роковой — теперь вы понимаете их стремление во что бы то ни стало вернуть документы. Что такое алмазы по сравнению с этим, мистер Николсон!

— И в самом деле, что? — автоматически пробормотал Николсон.

— Но теперь у нас есть и то, и другое — и планы, и алмазы. — В голосе Ван Эффена по-прежнему странно отсутствовал даже намек на радость. Вытянув ногу, он коснулся носком ботинка горки алмазов. — Возможно, выказанное мною презрение к этим камням поспешно. В них есть своя красота.

— Да. — В интонации Николсона слышалась острая горечь поражения, однако лицо его оставалось безучастным. — Фантастически смотрятся, Ван Эффен.

— Наслаждайтесь ими, пока можете, мистер Николсон. — Холодный и резкий голос капитана Яматы вернул всех к действительности.

Он коснулся вершины алмазного конуса острием меча, и несколько камней, играя и переливаясь, скатилось на землю.

— Они и правда великолепны. Но полковнику Кисеки было приказано лишь получить алмазы и в целости доставить их в Японию. Про пленников ничего сказано не было. Вы убили его сына, и вы увидите, что это значит.