Обратимость (СИ) - Дьюал Эшли - Страница 31

- Что произошло? Почему родители нас бросили?

- Они не бросали, Аня. Они умерли. Погибли в огне.

- Что? – замираю. Внутри все вспыхивает. – Их убили?

- Да.

- Венаторы?

Рита кивает. Она нервно откидывает с лица волосы, поджимает губы и жестко чеканит:

- Никто не может скрыться от них. Клан Аспид – словно яд. Он поражает всех и каждого.

- Сколько нам было лет?

- Мне восемь, тебе – три. Ты спросишь, что произошло в тот день, но я не смогу ответить. Я помню лишь пожар. Помню крик мамы и горящие шторы. Все. Прозаично – не находишь? Я расскажу тебе о любом другом событии, потому что ничто не стерлось из моей памяти: ни цвет папиных глаз, ни любимое мамино платье, ни обои в нашей детской комнате. Но тот день – сплошное дымчатое пятно.

- А кто именно был другим? В смысле…

- Мама, - тут же отвечает Рита. – Я помню, как на кухне она частенько подбрасывала тесто в воздух, и оно замирало. Представляешь мое удивление? Могла ли я подумать, что смогу вытворять нечто подобное в скором будущем?

- И она не скрывала от нас свои силы?

- А смысл? Мы все равно рано или поздно узнали бы правду.

- А отец? – недоверчиво хмурюсь. – Неужели он спокойно отнесся к ее способностям?

- Не знаю. Хотелось бы верить, что жили они счастливо, и их любовь была настоящей. Но, конечно, это лишь желание маленькой девочки, чьи родители давно погибли. Кто знает, что было на самом деле?

Пытаюсь переварить информацию. К сожалению, пока что я лишь слышу историю, которая, как мне кажется, ко мне не имеет никакого отношения. А я ведь сильно ошибаюсь.

- Я очнулась уже в какой-то машине, - продолжает Рита. Она задумчиво смотрит куда-то вдаль и поджимает губы, - ты лежала у меня на коленях и дрожала. Мне казалось, тебе холодно, а на деле тебе просто было страшно. В приюте мы прожили месяца два, прежде чем твой отец решил нас разлучить. И знаешь, - шатенка вдруг усмехается, - я не удивилась. Он так на тебя посмотрел в первый день, так изумленно, заботливо, доверчиво, что ли, что мое сердце тут же почувствовало беду.

- Но почему? – горячо восклицаю я. – Что так привлекло его внимание?

- Это было где-то внутри, где-то глубоко. Я не знаю. Он просто понял, что должен тебе помочь. Вот и все.

- Но как же ты?

- Ань, ты никогда задумывалась над тем, почему венаторы узнали о тебе лишь два года назад? Твой отец тщательно оберегал тебя, скрывал всякую информацию о твоих способностях. Покрывать двоих – гораздо сложнее.

- Это несправедливо.

- Это правильно. – Взгляд Риты, наконец, становится сосредоточенным. – Пока ты не догадывалась об этой стороне нашей жизни – ты была в безопасности.

- Но сейчас мое неведенье лишь усугубляет положение.

- Зато ты жива.

Подрываюсь с места и начинаю расхаживать по залу из стороны в сторону. Как принять то, что мои настоящие родители мертвы? И стоит ли это принимать? Да, и нужно ли вообще о них помнить, если невозможно потерять то, чего у тебя и так не было? А что на счет отца? Почему он бросил Риту? Это неправильно. Это эгоистично! Смотреть пять лет на то, как она страдает от одиночества, от удушающей зависти – по-человечески ли это?

- Как ты вообще сохранила в себе чувства?

- В смысле? – шатенка недоуменно хмурит лоб. – О чем ты?

Набираю в легкие, как можно больше воздуха, и замираю прямо перед ее носом.

- Почему ты не злишься? Почему не хочешь на мне отыграться, отомстить. Это было бы логичней.

- Я – не дура, и не истеричка.

- Не только дуры и истерички умеют чувствовать. Для того чтобы обидеться – достаточно быть обычным человеком.

- Аня, я пережила то время, когда эмоции брали верх над разумом. Сейчас все гораздо проще.

- Как это? Ты уже ничего не чувствуешь? – Вспоминаю выходку Рувера с ножом, его глаза, его слова, его дыхание и непроизвольно замираю: почему они внушают мне ужас? Почему их образ жизни так пугает?

- Будь фильтром, а не губкой.*

Удивленно вскидываю брови.

- Чбоски?

- Рувер иногда цитирует книги, так что я зарабатываю дешевый авторитет, выдавая его знания за свои.

Я бы с наигранным спокойствием обсудила «немецкую речку», но сейчас не нахожу в себе на это сил. В голове что-то пульсирует, и мне кажется: еще один клочок информации и ПУФ! Она взорвется.

- У вас милая квартирка, - внезапно говорит Рита, и я устало улыбаюсь. Что ж, отличная попытка сменить тему. – Саша сам на нее заработал?

- Если бы. В наше время у подростков особо нет выбора: или квартиру тебе покупают родители, или ты стареешь в их обществе.

- Значит, вам повезло.

- Можно и так сказать. Я сбежала к Саше сразу после того случая. – Неуверенно облизываю губы. – Позапрошлой весной. – Рита понимающе кивает. Рада, что ей не приходит в голову расспросить меня и об этом, поэтому благодарно улыбаюсь. – Кстати, откуда у вас столько денег? Не пойми меня превратно, если окажется, что Рувер работает…

- О, да, - смеясь, перебивает меня шатенка. – Не смеши. Я не помню, когда в последний раз мы вообще делали что-то на благо общества.

- Тогда откуда у вас деньги?

- Анечка, мы же необычные люди. – Глаза Риты вспыхивают, как новогодняя гирлянда. Она кривит рот и по слогам шепчет, - ло-те-ре-я.

- В смысле?

- В смысле способность прыгать во времени как никогда полезна, когда хочется узнать правильную комбинацию цифр.

Ох, они еще и жулики. Просто замечательно. Сколько же смертных грехов на этих худых, изящных плечах? На лицо гордость, гнев, зависть – пусть и в прошлом – алчность, возможно, и похоть. На счет уныния не уверена. Хотя впереди еще целая жизнь, и, кто знает, чем она для Риты обернется?

Мы болтаем минут пять. Затем я зеваю и говорю, что пойду, прилягу. Неожиданно шатенка предлагает приготовить обед: отлично. Я всеми силами стараюсь не скривиться, вспоминая ее голубой суп, и вроде у меня неплохо получается. Может, в этом и есть вся соль дружбы – иногда делаешь человеку поблажки, даже если он их не заслуживает.

Я иду по коридору, задумчиво изучая свои руки. Интересно, изменятся ли мои отпечатки, если изменится душа? Господи, какие глупости, порой, посещают голову. Не лучше было бы просто принять тону снотворного и вырубиться до того момента, пока Рита не решит все проблемы с опаснейшим, древнейшим кланом? Я не дохожу до спальни пару шагов, когда замечаю в ванной комнате Рувера, и останавливаюсь. Дверь не до конца закрыта. Через щель мне открывается вид на его широкую, мускулистую спину, покрытую множеством шрамов разных размеров и разных форм. Я вижу, как он промывает на плече рану. Вижу, как он невозмутимо берет заранее приготовленные нитки, как он находил иглу. Он что – собирается сам зашить порез? Я едва стою на месте. К чему такие жертвы, когда я обладаю похожей способностью и могу ему помочь? Зачем? Что он делает? Вижу, как Рувер стискивает зубы, и как он медленно прокалывает кожу иголкой. Отворачиваюсь. Не могу на это смотреть. Срываюсь с места и иду к себе в спальню. Что он делает? Он с ума сошел? Это же больно, опасно. Вдруг занесет инфекцию? Захлопываю дверь, подхожу к окну, вижу вдалеке серые, бесформенные тучи, и вдруг понимаю: Рувер просто хочет почувствовать. Хоть что-нибудь. Он пытается доказать самому себе, будто нечто крошечное, человеческое все еще горит в его груди. Но это ведь полное безумие! Намеренно причинять себе увечья, чтобы заставить свое сердце хотя бы немного двигаться – и это я еще странная? Это я еще сумасшедшая? Да, что вообще с людьми происходит? Неужели нельзя просто жить, не стараясь изменить себя или изменить окружающих, не стараясь, стать лучше или хуже. Просто дышать, просто ходить, просто жить так, как оно есть. Не усложняя и не упрощая. Неужели это так недостижимо? Неужели в природе человека переворачивать все с ног на голову, а потом еще и жаловаться на это?

Я падаю на кровать, расставляю в стороны руки и впяливаю взгляд в потолок, строго вверх. Если долго наблюдать за стенами, можно заметить, как они сужаются и темнеют. Будто пытаются захлопнуть тебя в свою же ловушку. И вот сейчас, спустя пару секунд, мрак неожиданно начинает сгущаться. Раньше я бы не обратила на это никакого внимания, но теперь мне почему-то становится страшно. Ощущаю покалывание в груди, представляю себя загнанной в угол огромной, темной комнаты, где нет ни света, ни воздуха, ни надежды, и пугаюсь настолько сильно, что нервно моргаю. Тут же черный потолок вновь становится белым. Поджимаю губы: что со мной? Может, я схожу с ума. Приподнимаюсь, протираю руками лицо и тяжело выдыхаю. Если бы в жизни было все так же просто: моргнул, и вся темнота тут же исчезла.