Песнь Хомейны - Роберсон Дженнифер - Страница 62
- Предыдущая
- 62/110
- Следующая
– Ты думал, мы доживем до этого? – наконец, спросил я.
– Ода. Пророчество… Я жестом остановил его:
– Хватит. Довольно об этом. Я устал от вашего Пророчества, которое ты поминаешь по всякому поводу, – я сумел, наконец, отдышаться. – Но нужно еще освободить Мухаару. Бой не окончен.
– Почти окончен, – так же тихо ответил Финн. – Я пришел, чтобы отвести тебя к Беллэму. Я бросил на него острый взгляд:
– Вы взяли его в плен?
– Он… у Дункана. Иди и посмотри.
Мы медленно прошли по полю боя. Вокруг нас были только мертвые, над землей витал запах страха, крови и боли. При взгляде на этот пир смерти сама жизнь казалась бессмысленной и тщетной. Изломанные, истерзанные тела – пронзенные мечами, пригвожденные к земле копьями, утыканные стрелами… Птицы с криками взлетали при нашем приближении и, покружив, снова опускались на свою добычу.
Смерть равняла всех – врагов и союзников, правых и не правых, захватчиков и защитников.
Я остановился и взглянул на меч, который все еще сжимал в руке. Меч Чэйсули, сделанный Хэйлом, с тяжелым рубином в рукояти. Око Мухаара. Или это у меня в глазах все красно оттого, что я видел слишком много крови?
Финн положил руку мне на плечо. Когда я собрался с силами, я снова вложил меч в ножны и продолжил путь.
Дункан, Роуэн и несколько моих командиров стояли на вершине невысокого холма, на котором торчало обломанное древко знамени Беллэма. Тут же лежало и само знамя, втоптанное в пыль. Белое восходящее солнце на темно-синем фоне. Но солнце Беллэма закатилось навсегда.
Он был мертв. Тело его было так обезображено, что я не мог представить, какая сила могла сотворить это. Оно больше не было телом человека.
Тинстар. Я понял это сразу. Я не знал только одного – что было причиной смерти. Должно быть, этого мне и не было суждено узнать никогда.
Это – тело Беллэма больше нельзя было назвать телом мужчины – свернулось, как нерожденный младенец в утробе. Одежда и доспехи обгорели и расплавились.
Колыбелью – или погребальным ложем этому стал пепел, тело съежилось, как сброшенная одежда. Колени подтянуты к подбородку, руки охватили прижатые к груди ноги, плоть на лице словно бы истаяла. Безгубый рот Беллэма ухмылялся, то, что было некогда владыкой Солинды и Хомейны, глядело на нас провалами пустых глазниц.
А на почерневшем черепе все еще сиял венец из чистого золота.
Когда я смог сглотнуть застрявший в горле шершавый комок тошноты, я выговорил всего два слова:
– Похороните это.
– Мой господин, – начал Роуэн, – что нам теперь делать?
– Теперь? – я глянул на него и попытался улыбнуться. – Теперь я отправлюсь в Мухаару и, наконец, займу свой трон.
– Ты пойдешь туда один? – он был потрясен. – Теперь?
– Теперь же, – ответил я, – но не один. Со мной пойдут Чэйсули.
Город встретил нас слабым сопротивлением – скорее, просто по обязанности.
Солиндские солдаты и их союзники-атвийцы еще сражались за королевский дворец, но слух о том, что Беллэм мертв – и о том, как он умер, – быстро облетел весь город. Город был потрясен деянием Тинстара, теперь солиндцы должны были возненавидеть его, как убийцу их короля. И – начать бояться его. Да, он разорвал союзнические узы, связывавшие Беллэма с Айлини. Но может ли случиться так, что чары окажутся сильнее ненависти и страха, и солиндцы будут продолжать подчиняться ему?..
Сопротивление в Хомейне-Мухаар было быстро подавлено. Позади остались окованные бронзой ворота, Чэйсули и их лиир рассыпались по замку-крепости, отвоевывая стены и башни – розовые стены и башни Хомейны-Мухаар. Я спешился у подножия мраморной лестницы, ведущей к двери под высокой аркой и медленно начал подниматься по ступеням, сжимая в руках обнаженный меч. Боги, этот дворец наконец стал моим…
И, воистину, с божьей помощью. Я снова вспомнил о звездах.
Финн и Дункан поднимались на несколько шагов позади меня, с ними были и их лиир. И тут внезапно я остался один. Передо мной были украшенные серебряными чеканными пластинами двери Большого Зала. Позади все еще шел бой, но здесь его звуков было почти не слышно. Передо мной была моя толмоора.
Я улыбнулся. Толмоора. Да, так оно и было. Я распахнул двери и вошел.
Воспоминания обрушились на меня, как падающие камни. Одно за одним, одно за одним. Я помнил все…
Шеин, стоящий на мраморном возвышении, громоподобные гневные речи…
Аликс, призвавшая Кая прямо в зал – полет огромного ястреба, ветер, поднятый его крыльями, задувающий свечи… Снова Шейн, мой дядюшка, изгоняющий Чэйсули за стены города, которые они построили в давние времена, разрушающий магию, удерживавшую Айлини – обрекающий Хомейну на поражение… Моя рука стиснула рукоять меча. О боги, я слишком хорошо помнил это поражение!
Я пошел к возвышению, на котором стоял трон, не обращая внимания ни на солиндские гербы на стенах, ни на темно-синие драпировки с гербом Беллэма. Я прошел мимо длинной остывшей жаровни, протянувшейся вдоль зала, под сводами, украшенными затейливой резьбой по темно-медовому дереву и изображениями зверей… Нет, не зверей: лиир. До того, как Чэйсули начали рисовать лиир на шатрах, они вырезали их изображения из камня, украшая ими замки. Правда была здесь, на виду – все те годы, что мы называли Чэйсули лжецами.
Я остановился перед возвышением. Мрамор его разительно отличался от холодного серого камня пола, он был теплым, розовым, с золотыми поблескивающими прожилками. Достойный пьедестал для стоявшего на нем трона.
Трон Льва. Ножки и подлокотники его были сделаны в форме львиных лап, спинка трона была увенчана львиной головой. Темное древнее дерево, натертое пчелиным воском до гладкого шелковистого блеска, и вырезанные на дереве руны поблескивают позолотой. Сидение обтянуто красным шелком с вышитым .на нем золотым гербовым львом. Этого Беллэм не изменил – оставил льва, как он был.
Мой лев, мой Трон Львов.
Мой?..
Я обернулся, он стоял там, где я и ожидал его увидеть.
– Мой? – спросил я. – Или – твой? Дункан не пытался притвориться, что не понял моих слов. Он просто вложил в ножны окровавленный нож, скрестил на груди руки и улыбнулся:
- Предыдущая
- 62/110
- Следующая
