Волшебная гайка - Курбатов Константин Иванович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/40
• Следующая

— Почему перепугался? — обиделся папа. — Вовсе я не перепугался.

В городок Тынь мы въехали в несколько ином порядке, чем предполагал дядя. Мы с папой восседали на мотоцикле, который так и не завелся. Папа сидел за рулем, а я в коляске. И на буксире нас тащил наш собственный окривевший на один глаз «москвич». Папа ведь не знал, куда ехать, вот в «москвич» и сел дядя, которого звали Иваном.

— Битый небитого везет, — сказал папа и жалобно посмотрел на меня с вершины мотоциклетного седла.

И мне сразу подумалось о маме. Она словно чувствовала, что нас нельзя отпускать одних. Что мы теперь станем ей говорить? Ведь не скажешь маме, что мы попали в аварию. Разве она нам поверит, что «москвич» врезался в дерево, а мы с папой хоть бы что.

— Располагайтесь как дома, — сказал Иван, заведя машину с мотоциклом к себе во двор.

Он провел нас в дом, показал:

— Вот эта, Толич, будет твоя комната, эта — Иришкина.

— Зачем нам столько комнат? — сказал папа. — Мы и в одной. Разве мы… надолго?

— Ать? — сказал Иван. — Да день-два — и огурчики! Чего тут долго?

И с ходу набросился на заглянувшего в окно чернявого парня. Парень только собирался что-то сказать, открыл рот, но так и не успел закрыть его. Ивана понесло, как на митинге:

— Ну, Мишка, откуси тебе печенку! Где же ты, косолапый, такую драндулетку-то усмотрел? Ведь это же бронепоезд, а не мотоцикл. На нем не кататься, а в горах тоннели прорубать. Забирай со двора, чтобы глаза мои его не видели. Счас забирай! И скажи спасибо, что вот эти люди перед тобой живые стоят. А то бы могли из-за твоей драндулетки…

— Так не покупать, что ли, Иван? — спросил кучерявый Мишка.

— Ать, ты… — Глаза Ивана зашныряли по комнате, отыскивая что-нибудь тяжелое, и остановились на горшке с геранью.

Но сосед уже торопливо вел злополучный мотоцикл к воротам.

На обед прибежала хозяйка, тетя Маша. Очень похожая на Толикину маму. Такая же добрая, но еще более шумная. Она работала санитаркой в больнице. Тетя Маша ахала от ужаса, увидев, что случилось с нашей машиной, и ругала Ивана словами, которых я раньше никогда и не слышала.

— Ну, шпандырь! — шумела она. — Люди в отпуск катятся, у них приятные планы, а ты им и машину в дым и настроение. Да если ты им, шпандырь, в два дня не сделаешь автомобиль, как новенький, и на глаза не кажись.

Шпандырь при жене сразу сник и лишь негромко бубнил под нос:

— Так уж и в дым. Да сделаю я. Чего уж… Огурчики. За обедом тетя Маша выяснила, куда мы едем и зачем, и расшумелась еще сильнее:

— Зачем же вам куда-то ехать, киселя хлебать? К бабке Таисии вам нужно, на хутор, вот куда. Там тебе и ягоды, там тебе и грибы. А озеро! А рыба! Счас, Иван, и свезешь дорогих гостей. Да заодно подбросишь бабушке крупы. Она просила.

— Мне в гараж нужно, — несмело сказал Иван. — Я как ушел перед обедом на полчасика…

— В гараж я сама из больницы позвоню, — отрезала тетя Маша. — Как людей калечить, так ты хорош. А как ответ держать…

— Где же это я их покалечил? — тихо сказал Иван. — Это, между прочим, они чуть меня не покалечили.

— Что?! — всплеснула руками тетя Маша. — И у тебя еще хватает совести…

— Мы, понимаете, — вмешался папа, — не сможем поехать на хутор. Мы обещали каждый день звонить по междугороднему телефону одному человеку. Так что большое вам спасибо. Но нам с хутора никак…

— Что — никак? — сказала тетя Маша. — Звонить? Так зачем же с хутора? Иван вам покажет. Там лесочком километра два — и шоссейка. А по шоссейке автобусы ходят. Минут десять до почтового отделения. Звоните хоть по три раза в день.

Но мы решили: если уж ехать, то перед этим сначала позвонить маме. И отправились на почту. Но, кажется, мы зря решили позвонить. Потому что мама мгновенно вся переполошилась.

— Что там у вас стряслось? — закричала она в трубку. — Ира не заболела, не простудилась? Но почему вы вдруг решили остановиться в каком-то Тыне? Что это за Тынь? Там хоть лес хороший, рыбалка! Нет, я ведь чувствую: у вас что-то стряслось. Что у вас там произошло? Немедленно расскажите мне — что!

— Да ничего у нас вовсе не произошло, — засопел папа. — Откуда ты взяла?

— Ира там? — кричала мама. — Почему она не с тобой? Где она?

— Да тут она, — покосился на меня папа. — Тут. Куда она денется.

— Если бы она была с тобой, ты бы дал ей трубку! — кричала мама. — Почему ее нет? Где она?

— Ну, совсем, — сказал папа. — Да здесь она. На, поговори с ней, пожалуйста. Спроси у нее.

— Доченька, — сказала мама проникновенным голосом, — это ты? Я тебя очень прошу, я тебя просто умоляю: скажи, что там у вас.

— Да ничего, мамочка, — довольно уверенно произнесла я.

— Вруны и вруны! — возмутилась мама. — Если бы вы сказали мне, что у вас там случилось, я бы сразу успокоилась. А так я думаю самое худшее. Неужели вам меня не жалко?

Нам было очень жалко маму. Но как мы могли ей сказать, что чуть не сбили мотоциклиста и врезались в дерево? Разве бы она нам поверила, что все обошлось более менее благополучно. Нет, мама бы в такое ни за что не поверила. И поэтому мы изо всех сил доказывали ей, что она совершенно зря там что-то придумывает. Папа, я не знаю сколько, побросал в щель пятнадцатикопеечных монет. И мне казалось: чем больше он их бросает, тем ему мама верит все меньше и меньше.

И снова после телефонного разговора наши с папой биоритмы стремительно рухнули к минусу. Рухнули еще хуже, чем когда мы чуть не протаранили тополь.

А хутор, вообще-то, оказался ничего. И старый потемневший дом, и озеро, и лес, и лодка на озере, и сама беззубая, но шустрая бабушка Таисия. Вон, оказывается, в кого была такая боевая шпандыриха. В свою беззубую бабушку.

— Шивите на шдоровье, — прошамкала нам бабушка. — Шачем ше в палатке? Шелитесь в ишбе. Мешта хватит. Да и штарик мой ешо нешнамо когда вернется. Он, вишь, на отхоший промысел подался, молодость вспомнил. Рушкие печи пошел по деревням штавить да молодых маштеров тому делу обучать. Позабыли ведь люди-то, как рушкие печи класть. Рашве теперь печи ставят…

Озеро лежало под домом красивое, но рыбалка у нас с самого начала не заладилась. Мы сидели с папой в лодке, смотрели на поплавки и злились, что клюют одни малюсенькие нахалы ерши. А я все думала: интересно, как мама догадалась, что у нас что-то произошло?

Я до самого вечера думала только об одном. И ночью мне приснилась мама. Будто она бежит через озеро к нашей палатке и все не может добежать. Мама бежала к нам через озеро босиком и в брезентовой куртке. Навстречу маме дул сильный ветер и сносил ее к противоположному берегу.

На зорьке мы вылезли из палатки и снова попробовали рыбачить. Но клевали все те же ерши.

— В этом ершовом озере все равно ничего путного не поймаешь, — сказал папа. — Идем лучше в лес. Заодно и тропку посмотрим. Которая ведет к шоссейке.

— Так рано еще звонить, — сказала я. — Мама еще, наверное, и не проснулась.

— У тебя только одно на уме, — сердито сказал папа. — Я и не собираюсь ей сейчас звонить. Вечером позвоним. Не хватало еще звонить ей в шесть часов утра. Она и так ион…

Попросив у бабушки Таисии корзинки, мы отправились в лес. Мы пошли совсем в противоположную от шоссейки сторону. Наверное, чтобы не подвергать себя лишнему соблазну.

А когда, уже далеко за полдень, мы возвратились обратно на хутор, в тени на завалинке сидела мама. Я бросилась к маме, а мама ко мне. И мы долго целовали друг друга и обнимали, словно не виделись тысячу лет.

— Вруны! Ой, какие же вы вруны! — восклицала мама. — Как же вам не стыдно? Вас ведь совершенно нельзя отпускать одних. Мне пришлось по вашей милости бросить все и мчаться за вами вдогонку.

Папа спросил:

— Что, у Ильичева воскресла теща? Или к Веретенниковой вернулся муж?

— Нет, — серьезно сказала мама, — просто мой начальник решил, что с меня в таком состоянии спрос еще меньше, чем с Веретенниковой.

— И? — сказал папа.

— И он срочно прогнал меня в отпуск, — сказала мама.

• Предыдущая
• 23/40
• Следующая