49 дней в океане - Федотов Иван Ефимович "pusto1" - Страница 2

• Предыдущая
• 2/8
• Следующая

Потом и связь с соседями прекратилась. Младший сержант послал на берег радиограмму:

«Моторы работают на полную мощность. Боремся с ураганом и течением. Настроение экипажа бодрое. Старшина баржи Зиганшин».

Унывать мы, действительно, не унывали. Некогда было. Каждый работал за пятерых.

Асхат с трудом, перекрикивал рев океана, но в голосе его не чувствовалось ни тревоги, ни растерянности. И в наших сердцах не было тревоги. Что могло случиться с нами, если товарищи рядом. Они не оставят нас в беде. В этом-то мы были уверены. От нас требовалось одно: выстоять при натиске урагана, выстоять, спасти судно, которое стало для нас единственным оружием борьбы со стихией.  И боролись.

Асхат повернул баржу на север, к песчаным отмелям. Это было самостоятельное и правильное решение младшего сержанта. Рация молчала уже с полчаса. Берег не отвечал. Посоветоваться нам было не с кем. Мы оказались предоставлены самим себе. Теперь наша судьба зависела от нашего опыта, нашего уменья бороться со стихией.

Я его не имел вовсе, но Асхат и мои товарищи не раз сталкивались со штормами.

Стоя рядом с Зиганшиным, я до боли всматривался в темноту. Впрочем, не совсем в темноту. В штормующем океане не бывает абсолютной темноты. Среди бушующей стихии рождается свой слабый неверный свет. Он идет от пены. Ее много. Она раскатывается в межхребетьях волн, вскипает на гребнях. Ее бледный свет повсюду.

Тёмная масса скалы встала из пены совсем рядом. Я сжал поручни. Казалось, через мгновенье поднявшая нас волна  смаху ударит о скалу...

Но Асхат неимоверным усилием, всем своим существом повернул штурвал.

В следующую секунду скала мелькнула где-то сбоку.

— Рацию! Во что бы то ни стало наладить рацию! — требовал Зиганшин.  

И Крючковский старался. Асхат все-таки хотел посоветоваться с командованием прежде, чем выброситься на отмель. Да, пока это было просто невозможно сделать.

Моторы работали в полную силу, но восточный ветер отжимал нас от берега. Нам стоило большого труда держаться в виду земли. Сквозь разрывы в снежных зарядах сменявших друг друга почти без перерыва, мы с трудом могли разглядеть черные скалы. Это радовало нас. Мы видели землю. Оттуда могла придти помощь.

Наконец удалось связаться с берегом.

Командование разрешило выброситься на песчаную отмель, если удастся. Мы получили метеосводку: ветер Восточный — 30 метров в секунду. Временами 40—50 метров. Это был ураган, довольно редкий даже для этих мест.

Уже потом мы узнали, что попали в тайфун. Он зародился где-то в тропическом пояса Тихого океана и стремительно понесся на северо-запад, повернул к северо-востоку. Многие большие суда терпели бедствие в этом "бурлящем" котле. А нашей скорлупке приходилось совсем плохо.

Январь — февраль — время тайфунов. И мы попали, как говорится, в самую кашу. В полдень 17 января ураган неожиданно переменил направление. Неожиданно для нас.

Мы тогда еще не знали, что это было закономерностью. Над нами прошел центр циклона, и ветер переменился на противный.

Баржу понесло в открытый океан. У моторов, даже если бы их стояло еще пять, даже если бы на месте баржи был корабль вдесятеро сильнее, все равно у моторов не хватило бы сил бороться с натиском сумасшедшего ветра и волн.

Наступила ночь. Тайфун неутомимо гнал наше судно все дальше от островов. Во тьме мы уже давно не видели ни маячного огня, ни огней створов бухты, ни золотых искр поселковых окон.

Снег чередовался с дождем, И порой становилось совсем непонятным, где ревущий океан: сверху ли, снизу ли. Все перемещалось.

Мы устали. Но и не думали сдаваться. Моторы работали. Судно жило. Помощь должна была прийти, если мы самостоятельно не сумеем выбраться из беды.

Наша уверенность в том, что нас ищут, не была пустой надеждой обреченных. Нас искали, искали упорно и настойчиво. Об этом мы узнали потом. Едва связь с нашей баржей была нарушена, на побережье вышли поисковые партии. Ведь мы сообщили на берег в последней радиограмме, что решили выброситься на берег. Всю ночь и весь следующий день наш товарищи нe покидaли  песчаной отмели, патрулировали вдоль берега. Они спасли с полузатонувшёй' баржи «Т-97» экипаж, оказали ему помощь.          

Солдаты с «девяносто седьмой» ничего не знали о нашей судьбе с того момента, как баржи растащило.           

И еще несколько дней патрулировали наряды по побережью, надеясь, что океан выбросит на отмель и нашу баржу...               

Радисты всех береговых станций от Курил до Владивостока звали нашу баржу, напряженно вслушивались в мяукание и треск эфира, стараясь поймать наши сигналы. Они слышали, как громады — океанские суда сообщали о своих бедах. Капитан «Кузбасса» радировал: «Застигнут штормом. Волны смыли часть палубного груза, повредили грузовые стрелы и фальшборт».

«Сорвало и разбило несколько автомашин, закрепленных на палубе» — тревожно сообщал капитан «Находки».

Радисты знали, что это большие, готовые к борьбе с самой лихой непогодой суда, и радисты с еще большим упорством вызывали крохотную «тридцать шестую».

Но мы молчали. Командование потребовало усиления поисков. 

И еще мы надеялись, что утихнет ветер. Нас сносило в пять раз быстрее» чем выгребали моторы самоходки. В пять раз быстрее — это по расчетам Зиганшина. Ему можно смело верить.           

Анатолий Крючковский почти не выходил из моторного отделения. В газу, при дикой качке, он выжимал из двигателей все, что можно выжать, и еще чуть-чуть.

И вдруг наступила тишина. Тихо стало в моторном отсеке баржи. Тогда показалось, что рев волн и сила бури не достигали еще такой силы.

В кубрик вошел Анатолий. Он вытирал ветошью руки, Проговорил почему-то виновато:

— Горючее кончилось...

Зиганшин взглянул на часы. Было десять вечера. Двое суток уже боролись мы с бурей. Океан бросал баржу с волны на волну, словно с ладони на ладонь. Теперь мы были в его власти. Не целиком. Нет. Пока в наших руках баржа, пока океан не растреплет ее в щепу, мы будем бороться. Пусть попробует, пусть растреплет. Наша самоходка сделана руками советских рабочих. А они строят на совесть.

Снова попытались связаться с берегом, сообщить хоть приблизительное место дрейфа. Но напрасно. Ведь волны то и дело покрывали баржу «с головой». В кубрик хлестала вода.   Она   попала в аккумулятор. Он «сёл», что называется.

Асхат впервые за два дня сел к столу, достал бортовой журнал и записал подробно обстановку, в которой самоходка стала дрейфовать куда-то к юго-востоку.

Поплавский вытащил из-под подушки газету. Это был номер «Суворовского натиска» за те дни, когда Советский Союз проводил испытания баллистической ракеты в районе Тихого океана. В газете была карта океана.  Она стала нашим единственным навигационным инструментом.

Все остальные данные: скорость и направление ветра, скорость дрейфа и угол сноса, местоположение и направление, куда движется судно, предстояло делать на глазок.

Мы сидели в кубрике и молча смотрели, как командир делал запись в вахтенный журнал. Хотелось спать. Грохот тайфуна, вода, перехлестывающая через палубу, струи, забившиеся в кубрик, как-то уже не волновали, не вызывали ощущения опасности.

Мы очень устали.

Асхат оторвался от журнала;

— Вот что, товарищи. По одному в машинное отделение. Моторы еще не остыли. Обсушиться, погреться. Нам нужно много сил. Понятно?

Посмотрели мы друг на друга. Впервые заметили, что осунулись. Оледеневшая одежда колом стоит. Плохо. Асхат, действительно, прав. Моторы еще не остыли. Обсохнуть нам, ой, как надо было.

Настала и моя очередь. Никогда не думал, что перегоревший теплый запах масла так приятен. Я обхватил мотор руками, прижался к нему. Он был почти горячий, наш работяга-мотор. Не его вина, что не хватило горючего. Он трудился в полную силу, и что поделаешь, если океан оказался сильнее тех лошадиных сил, которые были отпущены мотору конструктором. Да и сколько океанских сил пришлось на долю одной лошадиной!    

• Предыдущая
• 2/8
• Следующая