Дитя любви - Робардс Карен - Страница 30

• Предыдущая
• 30/127
• Следующая

Итак, туманным ноябрьским днем они с Лайлом вернулись в Уиндермир. Когда «мерседес» подъехал к дому и шофер почтительно открыл перед ней дверцу, она буквально лишилась дара речи. До этого она никогда не бывала здесь. Словно это случилось только вчера, она хорошо помнила, как с округлившимися глазами стояла на мощеной дорожке и смотрела на это великолепие, на свой новый дом.

– Ну? – нетерпеливо спросил Лайл, взглянув на нее сверху вниз, когда они вышли из машины.

– Как красиво! – произнесла она. Великолепный дом не только поразил, он напугал ее своей красотой. Такие дома она видела только в кино и в журналах. Крытая синим шифером крыша со множеством декоративных фронтонов, светлый каменный фасад, обвитый зеленым плющом, десятки сверкающих окон, огромные круглые белые колонны в два этажа, поддерживающие внушительный портик, – это было прекраснее любой самой дерзкой мечты. И она теперь будет жить в этом доме, в комнате с четырехметровыми потолками, среди восточных ковров и блестящей мебели красного дерева (позже она узнала, что мебель антикварная); она, Мэгги, выросшая в маленькой двухкомнатной квартирке с вечно подтекающими кранами, в дом», где жильцы шутили, что единственные домашние животные, которых разрешает держать муниципалитет, – это блохи и тараканы.

Да, вот что сделал для нее Сент Джуд. Когда она впервые осматривала комнаты в Уиндермире, она мысленно дала клятву, что на следующий же день опубликует в газете благодарность доброму святому.

Еще раньше Лайл сказал ей, что она говорит по-английски хуже, чем те, для кого он является вторым языком, а тогда, проводя ее через анфилады комнат, он сообщил, что уже нанял для нее преподавателя по дикции и устной речи. В тот раз она едва успела что-либо рассмотреть как следует, так как внимательно слушала Лайла. На стенах, которые были либо покрашены, либо оклеены изысканными дорогими обоями, висели картины, украсившие бы любой музей; повсюду стояли изящные резные шкафчики и витрины, заполненные сверкающей фарфоровой и хрустальной посудой; чудесная мебель, обтянутые бархатом банкетки, с изогнутыми спинками стулья по обеим сторонам массивного мраморного камина – все выглядело безукоризненно и так, словно никому никогда и в голову не приходило присесть на них. У нее осталось впечатление, что она видела камины, огромные люстры и большие вазы со свежими цветами в каждой комнате. В этом окружении она почувствовала себя песчинкой и вскоре потеряла всякую способность соображать. Она не могла поверить, что этот особняк, который Лайл показывает ей так небрежно, отныне станет ее домом.

Затем, откуда-то из недр дома, появилась Вирджиния…

– Лайл… – При виде их пожилая женщина удивилась не меньше, чем Мэгги, увидев ее. Мэгги даже не знала, кто она такая, – Лайл никогда не рассказывал о других обитателях дома и о том, что мать живет с ним.

На мгновение глаза Вирджинии задержались на Мэгги, затем вновь остановились на сыне. Мэгги же, напуганная внезапным появлением седоволосой патрицианки, молча взирала на нее, чувствуя, как подкашиваются колени.

– Мама, это Мэгги, моя жена и будущая мать твоего внука.

Так Мэгги узнала, что Лайл даже не удосужился сообщить семье о своей женитьбе и о том, что она ждет ребенка.

Старая женщина побледнела и схватилась за горло.

– Боже мой, что ты наделал? – едва слышно прошептала она.

С тех пор эти слова Вирджинии и выражение смятения и ужаса на ее лице неотступно преследовали Мэгги.

Конечно, Вирджиния знала о Лайле все, гораздо больше, чем Мэгги могла себе представить, но тогда ей показалось, что свекровь просто осуждает выбор своего сына. Если бы Мэгги была одна, если бы уже не ждала ребенка, она, наверное, тут же убежала бы из Уиндермира, как побитая собака. Но она должна думать о ребенке. Никто, никто на свете не сможет заставить ее считать, что в жизни есть что-то важнее ребенка. Мэгги всегда была убеждена, что ребенок – это главное, и ради него она готова, на все. Так вот, пусть эти двое теперь больше не думают, что они для нее – самое главное. С этим покончено. Ее ребенок будет одним из Форрестов, а Форресты – самые богатые и влиятельные в Луисвилле. И ради своего ребенка она будет стоять до конца. Подбородок ее гордо поднялся, колени перестали дрожать.

– Здравствуйте, миссис Форрест! Как поживаете? – сказала она самым светским тоном, как ее недавно учили на одном из уроков по этикету, и с этими словами протянула свекрови руку. Лайл и его мать молча уставились на нее. Вирджиния была удивлена, а Лайл просто-напросто ошарашен. Затем, рассмеявшись, он одобрительно положил Мэгги на плечо руку, а Вирджиния, все еще не оправившись от шока, медленно пожала протянутую ладонь.

Да, если бы Мэгги могла знать то, что знает теперь, она, не раздумывая ни минуты, убежала бы из этого дома куда глаза глядят.

Но она не знала и потому позволила Лайлу повести себя в столовую, где они вместе с матерью сели обедать. И с этого дня цепкая паутина начала опутывать так неосторожно попавшуюся в нее жертву.

И вот сейчас она стоит перед дверями той самой комнаты, где обедала в первый день своего приезда в Уиндермир. Подождав секунду, она постучала.

– Войдите, – послышался голос Вирджинии.

Открыв дверь, Мэгги вошла в комнату.

• Предыдущая
• 30/127
• Следующая