Черно-зеленый лес, или Шофер оранжевого грузовика - Моррис Мак - Страница 3

— Да?

— Я уверена, что и ты это знаешь, просто не хочешь признаться. Разве не так?

Который уже вечер повторялось одно и то же.

На прошлой неделе они снова отвезли ребенка в больницу, доктор внимательно осмотрел девочку и сказал, что им не о чем волноваться.

— Доктор, нам потребовалось девять лет, чтобы родить этого ребенка, — сказала Мейбл. — Я знаю, что не переживу, если с ней что-нибудь случится.

Это было шесть дней назад, и с тех пор ребенок похудел еще на пять унций.

Но все эти треволнения сами по себе никому не помогут, говорил себе Альберт. В подобных вещах лучше всего положиться на докторов. Он снова взял в руки лежавший на коленях журнал и бросил ленивый взгляд на оглавление: что там они предлагают на этой неделе?

Всю свою жизнь Альберт Тэйлор увлекался пчелами и всем, что с ними связано. Еще мальчишкой он часто ловил их голыми руками и прибегал домой, чтобы показать матери; иногда он даже сажал их себе на лицо и позволял насекомым ползать по щекам и шее. И поразительная вещь — они никогда не кусали его. Напротив, создавалось впечатление, что пчелам нравится находиться при нем. Они никогда не пытались улететь, и для того, чтобы избавиться от них, ему приходилось бережно соскребывать их пальцами. Но даже и тогда они частенько возвращались и снова усаживались ему на локти, ладони или колена — куда угодно, где была оголена кожа.

Его отец, работавший каменщиком, как-то сказал, что мальчик, должно быть, испускает какую-то заклятую вонь, что через поры его кожи выходит какой-то ядовитый запах, и что ничего хорошего из всей этой гипнотизирующей игры с насекомыми не выйдет. Мать же уверяла, что это дар Божий и доходила даже до сравнения со Святым Франциском и его «сестрицами птичками».

С возрастом увлечение Альберта Тэйлора пчелами переросло в страсть, наваждение, и уже в двенадцать лет он построил свой первый улей. На следующее лето он отловил свой первый рой. Двумя годами позже, в четырнадцать, у него было уже пять ульев, стоявших рядком вдоль изгороди на заднем дворике отцовского дома, и уже тогда — наряду с обычной процедурой получения меда— он занимался весьма тонким и сложным делом, связанным с выведением собственных пчеломаток, пересадкой личинок в искусственные ячейки и прочими вещами того же рода.

Он никогда не применял дым, когда находилась работа внутри улья, не одевал перчаток и не покрывал голову специальной сеткой. Было ясно, что между мальчиком и пчелами существовала какая-то странная симпатия, и скоро по всему поселку, о нем стали говорить с определенным уважением, и люди приходили в дом Тэйлоров, чтобы купить именно мед Альберта.

В восемнадцать лет он взял в аренду один акр довольно ухабистого пастбища в долине, примерно в миле от их поселка; участок подбирался к вишневому саду, там-то он и наладил собственное дело. Сейчас, одиннадцать лет спустя, он оставался на том же самом месте, разве что теперь у него было уже шесть акров земли, двести сорок хорошо оборудованных ульев и небольшой дом, который он построил в основном своими собственными руками. Женился он в двадцать, и брак этот, даже несмотря на то, что им пришлось девять лет ждать появления первого ребенка, тоже оказался удачным. И в самом деле, все у Альберта шло в полном порядке, пока не родилась эта странная маленькая девчушка и не стала попросту сводить их с ума своим отказом как следует питаться и ежедневными потерями в весе.

Он оторвал взгляд от журнала и задумался о дочери.

Так, в этот вечер, например, когда она перед началом кормления открыла глаза, он заглянул в них и увидел нечто такое, что до смерти напугало его — это был затуманенный, какой-то пустой взгляд, словно глаза ребенка никак не были связаны с мозгом и просто лежали в глазницах подобно двум маленьким серым кусочкам мрамора.

И понимали ли сами доктора, о чем они вели речь?

Он потянулся к пепельнице и стал кончиком спички неторопливо выковыривать остатки пепла из своей трубки.

Можно было, конечно, отвезти ее в другую больницу, в Оксфорд, например. Надо будет предложить Мэйбл этот вариант, когда он поднимется к ней.

Он все еще слышал у себя над головой ее шаги по спальне, но сейчас она, верно, сменила туфли на шлепанцы, потому что звук шагов был едва различим.

Он снова переключил внимание на журнал и продолжил чтение. Покончив со статьей, озаглавленной «Из опыта борьбы с нозематозом», он перевернул страницу и приступил к следующей, которая называлась «Последние исследования маточного молочка». При этом он весьма сомневался в том, что сможет обнаружить в ней нечто новое для себя.

Не отрываясь от чтения, он протянул руку к банке с табаком и стал набивать трубку.

«Все старье», — сказал он про себя, однако за неимением более подходящего занятия продолжил чтение.

Шорох шагов в спальне у него над головой стих окончательно. Дом погрузился в тишину. Он чиркнул спичкой и поднес ее к своей трубке.

«Возможно, так оно и есть, — подумал он, — хотя раньше ему по какой-то причине не приходилось оценивать рост личинок в единицах веса».

Альберт Тейлор остановился и снова перечитал это предложение.

Потом еще, уже в третий раз.

— Мейбл! — воскликнул он, вскакивая из кресла. — Мейбл! Иди сюда!

Он прошел в холл и, остановившись у нижней ступеньки лестницы, снова позвал жену.

Ответа не последовало.

Он поднялся наверх и зажег свет на лестничной площадке. Дверь в спальне была закрыта. Он открыл дверь и остановился, вглядываясь в темноту комнаты. «А, Мейбл, пожалуйста, спустись ненадолго. У меня возникла одна идея. Это насчет нашего ребенка».

Лампа на лестничной площадке бросала слабый отблеск на кровать, и он не без труда разглядел, что жена лежит на животе, закинув над головой руки и уткнувшись лицом в подушку. Она снова плакала.

— Мейбл, — сказал он, подходя к ней и касаясь ее плеча. — Пожалуйста, спустись ненадолго. Это может оказаться важным.

— Уходи, — сказала она. — Оставь меня одну.

— И ты не хочешь знать, что я придумал?