Чердак дядюшки Франсуа - Яхнина Евгения Иосифовна - Страница 4

• Предыдущая
• 4/58
• Следующая

— Разговоры разговорами, а, может, пока что Катрин сделает тебе перевязку, — внёс предложение Франсуа. — Ведь от глаза кровоподтёк расползся к самому уху…

— Что ты, отец! — искренне возмутился Ксавье. — Можно ли даже думать о таких пустяках! Вернёмся к вопросу о сборе денег… К сожалению, Франция не бережёт своих лучших людей! Знаете ли вы, что автор знаменитой «Марсельезы»[3] Руже де Лиль три года тому назад был присуждён к тюремному заключению за неуплату долга в пятьсот франков! Руже де Лиль! Ему следовало бы при жизни поставить памятник! А мы?.. «Марсельезу» знают все честные французы, а её автор в полном забвении. Франция должна носить его на руках, а вместо этого его сажают в долговую тюрьму! Что же сказать о Беранже?! Когда он в прошлый раз сидел за решёткой из-за своих песен, один из сонма его подражателей и почитателей, Огюст Перен, послал ему в тюрьму стихотворный привет. Целиком я его не помню, но там есть такие строки: «Король песни! Твоё место в академии, а ты, увы, тратишь драгоценное время, сидя в оковах!» Король песни! Вот это прозвище, достойное Беранже!

— Что бы там ни говорили, а нашего поэта знают все, — задумчиво произнёс Франсуа. — Когда в прошлый раз был такой же сбор, деньги для уплаты штрафа пришли даже из России. Значит, и там есть достойные люди!

— Ещё бы, их гвардия взбунтовалась против царя тому назад четыре года. Не знаю уж точно, как и что было, но многих бунтовщиков повесили и сослали на вечную каторгу. И поверь мне, пока там на троне сидит царь — волнения не уймутся, — вставил своё слово Клеран.

— А у нас, — неожиданно промолвил Франсуа, — у нас и революция была, и Робеспьер, и Марат были, а всё-таки по-прежнему на троне король. Уж лучше тогда, в самом деле, Наполеон…

— Опять ты про своего Наполеона!

— Ну что же! Сам Беранже нет-нет да и помянет его добрым словом в своих стихах!

Спор о Наполеоне мог бы продолжаться до бесконечности, потому что в лице Франсуа он имел неизменного горячего защитника, но Франсуа счёл сам за благо переменить тему разговора, довольный, что последнее слово осталось за ним.

— Однако перейдём к делу, — сказал он.

Ловко схватив костыль, он бодро заковылял к полке. Так же проворно вернулся на своё место с чистым листом бумаги.

— Я подпишу первый! — веско сказал он и вывел крупными буквами: ОДИН ФРАНК и подпись «отставной императорской гвардии капрал Франсуа Гийу».

После этого он передал перо Клерану, сидевшему у стола, но тот не торопился. Он поднял на дядюшку Франсуа задумчивые глаза и сказал:

— Подписаться дело нехитрое, все мы грамотные. Но ведь надо тут же проставить и сумму, а вот это куда как не просто!

Дядюшка Франсуа не скрыл своего разочарования.

— Все вы хороши! — крикнул он, распаляясь от собственных слов. — Сами повторяете: «Без Беранже Франция не Франция!» — а как надо расстаться с монетой, чтобы спасти его от штрафа и тюрьмы, тут вы все на попятный.

Он шумно отбросил костыль, с грохотом выдвинул из-за стола табурет и утвердил на нём больную ногу.

Гневный выпад дядюшки Франсуа не смутил Клерана.

— Не горячись, дружище, — сказал он. — Я не зря говорю. Помнишь, в прошлый раз, когда был вот такой же сбор на уплату штрафа за Беранже, капитан Фонтэн подписал двадцать франков. Казалось бы, хорошо, но так только казалось. Двадцать франков! Ведь это же целый капитал! И эта сумма отпугнула других желавших подписаться. Кто мог равняться на капитана?! А сейчас как раз обратное. Ты подписал один франк, и никто уже не захочет дать больше.

Дядюшка Франсуа нахмурился. Из-под седых бровей на Клерана уставились два больших детски наивных глаза.

— Вот так штука! Об этом я и не подумал! Как же нам быть?

«Как это похоже на Франсуа! Только что он петушился и готов был съесть меня живьём. И вот уже с тревогой осведомляется, что ему делать», — усмехнулся про себя Клеран.

— Не сокрушайся, дружище, — успокаивающе сказал он. — Выход есть, и простой. Мы пустим второй подписной лист. Начнём с того, что первую фамилию напишем вымышленную и проставим сумму побольше. А потом пусть уж подписываются богатеи настоящие!

Предложение Клерана было единодушно принято.

Студенты собрались уходить, но дядюшка Франсуа остановил Жерома, схватив его за рукав.

— Погоди, — попросил он. — Ты, Жером, так хорошо читаешь стихи Беранже. Чтобы скрепить наше сегодняшнее дело, прочти-ка нам какие-нибудь из тех, что ты так здорово шпаришь наизусть.

Жером не заставил себя просить дважды и просто сказал:

— Хорошо! Я прочту своё любимое. Только оно не из новых.

— Ну что ж! Всё одно, начинай!

Встав в позу, Жером продекламировал:

Стихотворение Беранже, да ещё вдобавок мастерски прочитанное Жеромом, было восторженно воспринято присутствующими.

— Браво! Браво! — закричали все хором, а довольный дядюшка Франсуа наградил декламатора ещё и бурными аплодисментами.

задумчиво повторил Ксавье.

За дверью кухоньки, прижавшись к ней носом, замерла Катрин, вся превратившись в слух. Когда Жером чётко произносил слова припева, девочка шёпотом повторяла их, тихонько отбивая такт ногой.

Студенты ушли, и вместе с ними Ксавье. Клеран остался у дядюшки Франсуа и, взяв линейку, с усердием принялся графить подписные листы.

Выждав несколько минут, Катрин скользнула в комнату.

— Отец, — попросила она, — расскажи, почему распустили Национальную гвардию?.. Тогда я была ещё маленькой, — с важностью добавила она, — и потому не всё понимаю, что написал Беранже, знаю только, что этого не надо было делать. А почему? Ты объясни мне… Хорошо?

— Про Национальную гвардию? — переспросил Франсуа, смеясь. — А не хочешь ли ты, раз ты теперь такая взрослая, чтобы я рассказал тебе про гвардию, только не Национальную, а наполеоновскую? Про Национальную, пожалуй, тебе лучше расскажет Клеран.

— Не смущай ребёнка! — строго отозвался Клеран, оторвавшись от листа бумаги и не выпуская из руки линейку. — Национальную гвардию создали в тысяча семьсот восемьдесят девятом году, — повернулся он к Катрин. — А знаешь, что это был за год?

— Ну ещё бы! Когда взяли Бастилию! — твёрдо ответила девочка.

— Правильно! Ну так знай, с тех пор Национальная гвардия вела себя доблестно и храбро и участвовала в подавлении вандейских мятежей.[5] А меж тем кое-кому это именно не понравилось, и те, кому она досадила, хотели во что бы то ни стало лишить её той славы, какую она заслужила, стереть её подвиги из памяти французов… И вот три года тому назад… Так, Франсуа?

— Это было в тысяча восемьсот двадцать седьмом году, без малого три года назад…

— Я так и говорю. В то время любимцем короля был Виллель.[6] Он поставил его над всеми министрами. А мысли у этого Виллеля были самые чёрные, он всё хотел вернуть вспять… Хотел, чтобы король имел всё, а народ ничего… Тебе понятно?

• Предыдущая
• 4/58
• Следующая