Разгневанная земля - Яхнина Евгения Иосифовна - Страница 37

• Предыдущая
• 37/104
• Следующая

Выслушав секунданта графа, Кошут ответил:

— Я к услугам его сиятельства, но не ранее окончания сессии. Нация послала меня в Государственное собрание, чтобы я боролся за её благополучие, и, пока сессия продолжается, весь я принадлежу нации, и только она может распоряжаться моей жизнью.

— Позвольте! — воскликнул барон, который был тоже депутатом. — Значит, вы откладываете поединок на год?

— Да, дуэль с графом Фенией откладывается на год. Но с его друзьями мы ещё не один раз скрестим мечи на трибуне Государственного собрания.

Фения пребывал в крайнем смущении. Такого оборота он не ожидал. Он предвидел только два случая: либо Кошут извинится, либо укажет своих секундантов. Но противник уклонился от поединка в небывалой форме: вызов принят, но дуэль переносится на неопределённое, во всяком случае продолжительное, время. Граф понимал, что дело складывается не в его пользу, что собственной оплошностью он только увеличил популярность противника. Не зная, как поступить, он поспешил за советом к Меттерниху, в Вену.

Но на этот раз, к великому удивлению графа, Меттерних его не принял. Сегодня канцлер был занят более важными делами. К нему только что прибыл курьер со спешными сообщениями из Франции.

Дипломатический курьер, прибывший из Парижа, докладывал Меттерниху:

— Власть в руках восставших, король бежал.

— Какие вам известны подробности? — сдерживая волнение, спросил князь.

— Всё совершилось так быстро и неожиданно, что мой рассказ может показаться вашему сиятельству неправдоподобным. Поводом послужил, казалось бы, пустяк — правительство запретило публичные политические собрания. Тогда толпы стали собираться прямо на улицах. Двадцать третьего февраля я шёл как раз по Елисейским полям, и вдруг, откуда ни возьмись, возникла целая колонна студентов. Вскоре к ним примкнули служащие, торговцы, ремесленники, рабочие. Студенты затянули «Марсельезу», толпа подхватила, и с пением все направились к бурбонскому дворцу. Эскадрон драгун с саблями наголо вылетел навстречу. Тут один студент отделился от толпы, разорвал рубашку, обнажил грудь и крикнул стоящим перед ним драгунам: «Рубите!» Это произвело такое впечатление на офицера, что он не только приказал растерявшимся солдатам вложить сабли в ножны, но ещё и ответил генералу, приказавшему рассеять толпу: «Вы велите убивать мирных граждан. А в чём их вина? В том, что они требуют своих прав? Но и мы их требуем тоже!» Однако не во всех районах столицы восстание прошло так бескровно. Кое-где были стычки. Жертв, разумеется, больше у восставших. Но везде солдаты отступали. Я был потрясён тем, что увидел. «Дела короля совсем плохи, если безоружная толпа оказалась сильнее вооружённых драгун», — подумал я.

— Меня нисколько не интересует, что вы подумали! — закричал канцлер. — Ступайте, изложите письменно всё, что видели и слышали.

Оставшись один, Меттерних застыл в кресле, устремив глаза в одну точку. Парижские события застали его врасплох.

Он понял, что ошибся в расчётах. Он ждал революционных вспышек во Франции, но был уверен, что на стороне «порядка» там достаточно сил, чтобы вовремя подавить любое восстание. Он считал правительство Гизо более прочным, чем оно оказалось на деле.

В том, что в самой Австрии порядок незыблем, Меттерних не сомневался, но теперь французские мятежники захотят освободить Италию от австрийского владычества, которое он так старательно поддерживал режимом виселиц и каторжных работ. «Неужели этому владычеству пришёл конец? Не может быть! Не может быть!..»

Меттерних несколько раз повторил эти слова, стремясь освободиться от сковавшего его страха.

И в самом деле, искусный дипломат постепенно выходил из охватившего его оцепенения. В голове замелькали новые комбинации международных интриг, перед глазами встали партнёры по игре, вместе с ним стоявшие на страже старого порядка в Европе.

Он взял перо и написал три послания: королю Пруссии Фридриху-Вильгельму, английскому министру иностранных дел Пальмерстону и русскому царю Николаю I.

Не жалея красок, Меттерних нарисовал последнему страшную картину смуты, которая распространится из республиканской Франции, «если здравые, благомыслящие люди не задушат революционную гидру раньше, чем её щупальца проникнут во все уголки Европы… Россия не найдёт более верного союзника, чем нынешняя Австрия, — убеждал Меттерних царя. — И только совместными силами двух наших держав можно спасти порядок в Европе. Англия хочет того же, но всегда уклоняется от жертв…»

По мере того как Меттерних излагал свои мысли, к нему возвращалось спокойствие.

Заканчивая послание к царю, Меттерних был уверен в том, что могущественный восточный сосед внемлет его призыву. Меттерних имел основания ожидать, что закоснелый крепостник, палач декабристов Николай I не останется безучастным, когда узнает, что над миром нависла угроза революции.

Кафе «Пильвакс» на углу улиц Ури и Херренгассе всегда было излюбленным местом встреч пештской передовой интеллигенции, а после февральской революции во Франции оно превратилось в революционный клуб. Здесь постоянно происходили схватки между либеральными дворянами и молодёжью, объединившейся ещё в 1847 году в союз «Молодая Венгрия» во главе с революционным демократом Шандором Петёфи.

Даже наиболее радикально настроенные либералы, во главе которых стоял Лайош Кошут, ограничивали свои требования для Венгрии национальной автономией внутри Австрийской монархии, отменой крепостного права, наделением крестьян землёй за выкуп. Реформы, за которые боролась «Молодая Венгрия», были значительно шире. Они требовали полной национальной независимости Венгрии, отмены феодальных привилегий, бесплатного распределения части помещичьих земель между крестьянами.

4 марта в «Пильваксе» царило необычное оживление. По городу распространились смутные слухи о каких-то чрезвычайных событиях, которые произошли 3 марта на заседании Государственного собрания. Сенсацию связывали с именем Лайоша Кошута; говорили, что он произнёс речь, которая потрясла всё прессбургское общество. Однако никто не мог сообщить ничего определённого. В утренних газетах об этом не упоминалось: газеты не могли получать в тот же день иногородние сведения, так как в Венгрии ещё не было телеграфа. Источником сведений служили сбивчивые рассказы людей, прибывших в Пешт 4 марта и уехавших из Прессбурга 3 марта, когда заседание в Государственном собрании ещё продолжалось.

«Пильвакс» быстро заполнялся посетителями, хотя мест в кафе уже не было. Только столик, за которым всегда сидел Петёфи и его друзья и который был прозван поэтому «столиком общественного мнения», оставался незанятым. Завсегдатаи кафе с недоумением переводили взгляды с пустующего столика на портрет Марата, висевший над ним на стене, словно искали у «Друга народа» объяснения загадочному отсутствию поэта.

Возбуждение росло с каждой минутой, и нетерпеливая молодёжь решила уже отправиться на квартиру поэта, когда Петёфи появился в сопровождении Вашвари, в последнее время ставшего любимым оратором пештской молодёжи. Встреченные бурными овациями, оба прошли к «столику общественного мнения». В зале стало тихо.

Пал Вашвари вскочил на стол. Он был выше среднего роста, совсем молод, казался не старше двадцати лет. Вьющиеся каштановые волосы обрамляли его лицо, на котором выделялись блестящие молодым задором синие глаза. Внешность Вашвари была очень привлекательна.

— Господа! — начал он. — Свершилось великое событие. Прессбургская оппозиция наконец заговорила полным голосом. Лайош Кошут бесповоротно осудил правительство Меттерниха и всю систему австрийского абсолютизма, предрекая ей неминуемую гибель. Под влиянием речи Лайоша Кошута нижняя палата приняла обращение к императору, в котором требует самостоятельного министерства для Венгрии, конституционного правления для всей империи. Нельзя не признать всей важности такого решения сословного собрания. Правда, петиции писали не раз, немало потратили на них бумаги, но им не давали хода, и они оставались в архивах правительственных канцелярий. Все просьбы оказывались до сих пор холостым выстрелом, потому что никто никогда не поддерживал их действием. Сейчас ещё нет подробных сведений о том, как выступала оппозиция, но уже стал известно, что магнаты верхней палаты отказались присоединиться к решениям нижней и письмо к императору лежит без движения. Кто знает, не схвачен ли мужественный Кошут меттерниховской полицией и не брошен ли за тюремную решётку! Свободолюбивый Пешт не может остаться равнодушным к тому, что происходит сейчас в Прессбурге; мы предлагаем выбрать и послать туда делегацию, чтобы приветствовать Кошута и обещать ему нашу действенную поддержку!

• Предыдущая
• 37/104
• Следующая