Аршин, сын Вершка. Приключения желудя - Петкявичюс Витаутас - Страница 27

• Предыдущая
• 27/38
• Следующая

Друзья тихо отползли в сторону и повернули назад. Они без слов поняли друг друга: плетью обуха не перешибешь — вдвоём против такой силы не больно-то повоюешь.

Блуждая по лагерю, Горох и Жёлудь подошли к старому кротовому ходу. Здесь день и ночь шли восстановительные работы, так как после восстания от военных мастерских остались лишь жалкие развалины. Несколько самых упорных учёных ещё пускали здесь мыльные пузыри и старались прицепить к ним корзины, а творцы таинственного аппарата чертили пальцами на песке и спорили: можно очистить варёную картофелину без помощи машины или нельзя?

Эти мудрецы и поведали нашим друзьям, что перед самым восстанием Боб-набоб отправил всех пленников как дань в столицу Кривдина государства.

Жёлудь и Горошек выбрали самую широкую, самую утоптанную дорогу и поскакали во весь опор.

Звёзды бледнели. Предутренний холодок пробегал по коже. От зевоты раздирало рот. Жёлудь уже не чувствовал ног в стременах. А Горошек сидел как железный. Он всё время без устали скакал впереди.

— Ещё час — и я не выдержу, — стонал Жёлудь. — И откуда у него столько упорства?

Вдруг конь Горошка остановился как вкопанный, и Бегунок, взмахнув руками, полетел вниз головой. Раздался плеск воды, и слабый голос друга позвал на помощь. Жёлудь выскочил из седла, подбежал к отвесной круче и немедля бросился вслед за товарищем в бурные воды речки. Вынырнув, он огляделся. Горох преспокойно лежал на воде и не тонул. Вода свободно удерживала и Жёлудя.

— Хотя я плаваю как топор, но в такой реке мог бы купаться и свинец! отдувался Бегунок. Несколько капель воды попало ему в рот.- Ой, ой, ой, какая солёная! — стал отплёвываться новоявленный пловец.

— Солёная, — сморщившись, согласился Жёлудь.- Соль нас и выталкивает! Только я не могу понять, откуда она взялась тут? Моря нигде поблизости не видно. Странно!…

Поплавав и освежившись, друзья вышли на берег.

— Что будем делать дальше? — спросил Горох.

— Поедем вдоль берега вверх по течению и рано или поздно кого-нибудь найдём.

Взошло солнце. Чем дальше скакали путники, тем бурливее становилась речка. Исчезли прибрежные деревья, кусты и, наконец, трава. Только изредка там и сям горько плакали одинокие кукушкины слёзки.

Ещё немного — и друзья очутились в какой-то пустыне. Насколько хватал глаз, везде блестели под солнцем пласты белой соли. Белели высохшие деревья и кусты, поблёскивала крупицами соли трава, всё скрипело, хрустело от малейшего прикосновения. Ужас охватил приятелей. Они невольно остановились.

— Вернёмся!…-попятился Горох. "…нё-ом-ся…а…а!…" — на все лады откликнулось эхо.

— А кого ты найдёшь, вернувшись? Тут соль, там Тур-Боб, а за ним Шишак… Эх, семь бед — один ответ! — махнул рукой сын Дуба. — Думаешь, Фасольке легче было? Вперёд!

Они проехали ещё немного, и речка скрылась в большой пещере, черневшей у подножия горы. Вся гора была обнесена высоким частоколом. Друзья осмотрелись и погнали коней к белым, покрытым слоем соли воротам. В воротах им встретился горько плачущий солёный Огурец.

— Какое несчастье, в этом городе все меня ненавидят только за то, что я зелёный!…

По другую сторону ворот сидел маринованный помидор и ревел ещё громче:

— А я красный, у-гу-гу! Словно какой-нибудь бурак весь красный, у-гу-гу!

— А тебя в этом городе ненавидят, наверное, за то, что ты красный?

— Нет, я плачу от радости, что все меня очень любят!

— Чудаки какие-то…-пожал плечами Жёлудь. По малейшему поводу, из-за каждой мелочи любой житель этого города тут же распускал нюни. Они так привыкли плакать, что и по ночам, если им что-нибудь снилось, обливали постель слезами. Поэтому во всех домах были устроены желоба; по ним слезы стекали в канавы, канавы сливались в ручьи, а ручьи текли в речку, которая по трубам отводилась за город и называлась Слезина. Плаксы давно бы уже захлебнулись в своих собственных слезах, если бы не эти устройства.

— Да это не город, а фабрика солёной воды! — возмутился Горох.

— А разве мы с тобой никогда не льём из глаз солёную воду? — подмигнул ему Жёлудь.

— В самом деле, как плохо, что человек не видит себя, когда плачет! воскликнул покрасневший Горох. — Если бы каждому плаксе сунуть под нос зеркало, то, увидев себя во всей красе, он немедленно замолк бы от стыда. Мне кажется, что зеркало — самое лучшее лекарство для тех, у кого глаза на мокром месте.

— Для таких плакс я даже сочинил песенку,- со-общил Жёлудь приятелю и во весь голос затянул:

Приятели распелись и не заметили, как к ним подошли два затянутых в мундиры блюстителя порядка — Лук и Чеснок.

— На каком основании вы поёте в этом городе?

— Просто у нас хорошее настроение, — ответил Жёлудь.

— Этого мало. В нашем городе на каждую улыбку требуется особое разрешение. Слезайте с коней. Вы арестованы.

— За одну только песню? — удивился Горох.

— Даже за один куплет! — отрезал Чеснок. Жёлудь повертел в руках заряженное ружьё, попробовал большим пальцем лезвие меча и лишь потом обратился к блюстителям порядка:

— И что вы нам сделаете, когда арестуете?

— Мы заставим вас выслушать самую печальную историю этого города.

— И всё? Мы охотно выслушаем её и без ареста.

— Нет, мы обязаны вас арестовать, ибо ещё ни один чужеземец не выслушал эту историю по-хорошему.

— Странно!…- Друзья переглянулись, пожали плечами и слезли с коней.

Возле большого дома, очень похожего на опрокинутую бочку, висела огромная доска. На ней была надпись:

— Что же это за Веселинский уезд, — не мог надивиться Горошек, — если всё население утопает в слезах?

— Поживём — увидим, — ответил Жёлудь и, привязав коня, первым шагнул к дому.

В сопровождении Чеснока и Лука друзья спустились по крутым каменным ступеням в какое-то затхлое подземелье и нерешительно остановились перед тяжёлой, большой, как ворота, железной дверью, на которой было написано:

Блюстители порядка постучали в эту дверь, а когда она распахнулась, втолкнули друзей внутрь и снова заперли на все запоры.

В большом подвале мерцало несколько жировых плошек. На стенах можно было с трудом различить картины, фотографии и чертежи. За небольшим столиком сидело какое-то существо и разглядывало вошедших в лупу.

— В этой норе нам и ружья, пожалуй, не помогут, — осмотревшись, решил Жёлудь. — Эй, чего выпучила глаза? Или путешественников никогда не видела?

• Предыдущая
• 27/38
• Следующая