Аршин, сын Вершка. Приключения желудя - Петкявичюс Витаутас - Страница 12

• Предыдущая
• 12/38
• Следующая

— Так чего же ты дремал, вместо того чтобы за свиньями смотреть? нахмурился Заседаускас.

— Я думал, вы не дремлете… А иначе я бы разве осмелился? Ночами глаз не смыкал бы…

— Ах ты вон в кого метишь! — обиделся председатель. — Ну что же, я дремать не стану. Покажи-ка, что от свиньи осталось. — Взял у Аршина обрывок хвоста и сразу всё понял. — Интересно, почему у твоей свиньи хвост палёный? спрашивает ротозея.

И под нос ему тычет.

— Не иначе, как в самое пекло провалилась… — ответил Аршин, покачал головой и поплёлся к меже.

На то место, где его сермяга осталась. Долго думал председатель, к чему бы приспособить великана с карликовым умом, какую работу ему дать, чтобы он и на хлеб себе заработал, и колхозу убытка не причинил. По способностям, значит.

— Свинопас из тебя не получился, посмотрим, может, с гусями справишься, сказал Заседаускас и перевёл Аршина на другую должность.

Вместо бича хворостину дал.

Ничего не попишешь, пришлось Аршину согласиться. Согнал гусей в стаю и караулит их, глаз не сводит. Даже к воде не подпускает, чтобы, не дай бог, не утонули. Но разве один за всеми усмотришь?! У гусей ведь не только лапы, у них и крылья — летают, гогочут, так и шастают по сторонам. Что тут делать?

Свил Аршин верёвку да и связал всех птиц: крыло-к ноге, нога — к шее, шея — к хвосту, хвост ~ к голове. Побросал бедняг в кучу и смотрит, что дальше будет. А гуси, конечно, рвутся, дёргаются, дерутся между собой. Только пух летит,

— Нехорошо! — решил заботливый пастух. — Так ни пуха, ни пера не останется. Лучше я сам и пух выщипаю, и перья выдеру.

Что ни говори, приработок! Сказано — сделано. Ощипал, ободрал всех птиц, связал их ещё покрепче, а сам пошёл в правление требовать премии за рационализацию.

— Да ты хуже, чем хорёк, набедокурил! — раскричались колхозники.

А сын Кризаса знай своё твердит:

— Такой способ даст нам сто больших и сто малых выгод. Во-первых, гуси без перьев никуда не улетят. Во-вторых, пастух теперь может отдыхать или другим делом заниматься. В-третьих, ни одно перышко зря не пропадёт. В-четвёртых, ни один воробей из того пуха гнездо не совьёт. В-пятых, ни один жук воробьев не побоится. В-шестых, ни один сад без вредителей не останется. В-седьмых, ни один садовник бездельничать не будет…

Однако председатель не стал дожидаться, пока Аршин все выгоды перечислит, и выгнал нашего рационализатора из колхоза. А бухгалтеру велел убыток покрыть за счёт Дараты. И через суд взыскать.

Опять вернулся Аршин домой без славы и без денег, если не считать тот грош, который ему за Шари-ковы труды перепал. Да вдобавок и мать без заработка оставил.

— Что мне делать с тобой, негодником? — горько плакала Дарата. — Не котёнок ведь, в реке тебя не утопишь.

Услыхав такие слова, Аршин схватил свои трусы и мигом за дверь. Даже есть не попросил.

— Ты куда сломя голову? — крикнула мать в окно.

— Бегу учиться плавать! — ответил сын.

Мать кинулась было за ним, да разве за таким скороходом угонишься? Дарата — шаг, Аршин — два… И каждый — впятеро длинней! Остановилась мать на пригорке и предупредила сына:

— Утонешь — так и знай: домой не приходи! Тоже мне пловец выискался. Как топор на дно пойдёшь!

Махнула рукой и вернулась в избу.

Пришёл Аршин на речку, трусы надел, выломал длинную палку и стал глубину мерить. Куда ни ткнёт — везде в дно упирается. Где в илистое, а где и в каменистое.

— Что ты делаешь? — заинтересовались ребята, загоравшие на берегу.

— Плавать учусь, — отвечает Аршин и снова палку в воду суёт.

Как в горшке мешает.

— А зачем ты дно меришь?

— Мать сказала, я, как топор, на дно пойду, вот и ищу местечко, где дна нет. А то в самом деле утонуть можно!

— Ну и дурак же ты, Аршин! — смеются ребята. — Разве так научишься? Прыгни с берега, нырни, сосчитай до двадцати, а потом вынырни и молоти изо всех сил руками и ногами. Только дольше-то под водой не сиди — утонешь!

Аршин послушался, нырнул с разбегу в самый глубокий омут и давай считать. Собьётся — снова начинает. Ребята ждут-ждут на берегу, а его всё нет и нет. Позвали взрослых, а Аршин по-прежнему не выныривает. Ни руками, ни ногами не молотит. Кончилось тем, что рыбаки его полуживого на берег вытащили, кое-как откачали. Очнулся пловец, поморгал глазами и дальше счёт ведёт:

— Одиннадцать… двенадцать… тринадцать…

Вспомнил, наконец, какое число за десятью идёт! А на четырнадцати опять сбился.

Люди подняли его и понесли домой. Семеро муж-чин с трудом тащили. Восьмой, в три погибели согнувшись, одежду нёс. Увидав это шествие, Дарата рванулась было навстречу, но только охнула и упала как подкошенная. Скончалась на месте от разрыва сердца. Один как перст остался Аршин на белом свете. Круглый сирота.

Целую неделю пролежал безвылазно в избе Аршин, сын Вершка, оплакивая мать, и все семь дней соседи утешали его, соседки поесть носили. Всем колхозом жалели сироту.

Но у каждого своих забот полон рот, понемногу люди стали забывать об Аршиновом горе. Голод не тётка. Видя, что никто ему завтрак в постель не принесёт, Аршин отправился в хлев — доить корову.

Поставил между ног ведро, присел на корточки и давай молоко в рукава цедить. Только струи по локтям бегут.

Корова, мух отгоняя, раз хлестнула Аршина хвостом, затем второй и третий норовит по глазам попасть. Разозлился Аршин, схватил коровий хвост и к своему ремню привязал. Морским узлом.

Корова стала отбрыкиваться от мух и ненароком задела его ногу. Даже кровь показалась. Не выдержал сын Вершка, шлёпнул в сердцах корову по спине. Бурёнка шарахнулась, опрокинула парня и во двор за ремень выволокла. Как на салазках.

Аршин руками машет, ногами сучит, никак встать не может. А ведро опрокинулось, и всё молоко пропало. В песок ушло.

Смотрит Аршин на ушибленную ногу, удивляется — корова хромает, а ему хоть бы хны. Только слезы по щекам текут: молока жалко.

Недолго думая накинул бурёнке верёвку на рога и поволок её на базар, чтобы раз и навсегда избавиться от коровы. На козу сменять.

Только коза и близко к себе его не подпускала. Бодалась, бородой трясла, а молока — ни капли. Видно, козлятам берегла.

Тогда Аршин свёл её к мяснику, а на вырученные деньги купил подсвинка. Кабанчика молодого. Но поросёнок больно прожорлив оказался: всю муку сожрал, картошку умял и вдобавок весь огород вверх дном перевернул. До самой глины докопался.

Чтобы не остаться на бобах, Аршин сменял порося на карася, а бедную рыбку кот унёс. Даже чешуи не осталось. Ничего у Аршина нет. А есть-то хочется! В животе оркестр играет.

Ходил-ходил Аршин за соседской курицей, пока та яйцо не снесла. Схватил ещё тёпленькое, прибежал на кухню, сварил, в соль макнул и целиком проглотил. Не жевавши. Но что обжоре одно яйцо? Как муха крокодилу.

Он и воду выпил, в которой яйцо варил, а всё равно не насытился. Жидковат бульончик! Брюхо по-прежнему урчит, есть просит, а в чулане хоть шаром покати: всё давно уже съедено и гусиным крылышком подметено. И в амбаре пусто. И в огороде не густо. И в хлеву никого нет. И соседскую курицу лиса утащила. Хоть плачь!

Натёр Аршин глаза луком и подался к другому соседу за угощением. Сосед же, не будь дурак, говорит лентяю:

— Наголодался?

— Наголодался, — хнычет тот.

— Очень есть хочешь?

— Ужасно, — обливается слезами попрошайка.

— А работать будешь?

— Сперва поем… — улыбается Аршин.

— Вчерашний борщ любишь?

— Да хоть и позавчерашний, — соглашается сын Вершка. — Только давай скорей!

— Ну тогда приходи завтра, сегодня нет вчерашнего, а позавчерашний только послезавтра будет, — отвечает сосед.

Проучил парня, чтобы тот, работы не сделав, плату не просил, на чужое добро не зарился, ел то, что заработает.

Вздохнул Аршин и к третьему соседу побрёл. Кричит с порога:

• Предыдущая
• 12/38
• Следующая