Огненный пояс. По следам ветра (сборник) - Голубев Глеб Николаевич - Страница 29

• Предыдущая
• 29/45
• Следующая

Теперь, когда я был уже возле трапа и уверился в полной безобидности этих грациозных животных, мне даже не хотелось вылезать из воды. Но Василий Павлович так рявкнул на меня, что я поспешно начал карабкаться по трапу на борт.

Дельфины развлекали нас еще добрых два часа, без малейших признаков усталости бороздя во всех направлениях синюю гладь Моря. Порой они так дружно и согласованно начинали все разом то нырять, то выскакивать из воды, что казалось, будто вокруг «Алмаза» плавает исполинский морской змей.

— Как хотите, а они умные, все понимают и нарочно придумывают всякие штуки, чтобы нас повеселить, — захлебываясь звонким смехом, убеждала нас Наташа. — Нет, вы только посмотрите, что они выделывают, вы только посмотрите!

— А что ты думаешь? Возможно, дельфины — наши братья, только навсегда оставшиеся в море, — серьезно убеждал ее Михаил. — Мозг у них как человеческий, с такими же глубокими извилинами, дышат они воздухом, как и мы. И вон Козырев даже уверяет, будто дельфин ему улыбнулся под водой. Хотя, собственно, ничего в этом удивительного нет, — добавил он, повернувшись ко мне. — Просто у тебя, наверное, был такой перепуганный и глупый вид, что даже дельфин не смог удержаться от смеха.

— Хватит вам без конца пикироваться, — вмешался Кратов. — Полюбуйтесь лучше этими красавцами. Какие изящные, какие ловкие движения! Недаром дельфинов так любили изображать греческие мастера — и на вазах, и на монетах, и мозаикой на стенах своих гимнастических залов. И они действительно верили, что это подводные жители, подобные человеку. Когда Ифигения тосковала вдали от родины и плакала на берегу, дельфины приплывали ее утешать.

А я любовался игрой дельфинов и завидовал им. Если бы мы могли с такой же легкостью и быстротой нырять в морских глубинах, насколько проще бы стали тогда наши поиски! Ни сигнальных тросиков, которые держат тебя на привязи, ни строгих инструкций — ныряй себе сколько влезет…

Дельфины пропали внезапно. Только что их сверкающие на солнце стройные тела высоко взлетали над водой. Но вот они все разом нырнули — и словно растворились без следа в синей морской воде.

Солнце уже висело низко над морем, и в этот день мы больше не стали погружаться. Но тем больше работы выпало на следующий день.

Честно говоря, вести раскопки на дне оказалось труднее, чем мы сначала предполагали. Одно дело разводочные поиски, когда просто плывешь над морским дном, а совсем иное целый день копаться в песке. Его приходилось разгребать руками, просеивать в пальцах, чтобы не пропустить ни одного, даже крошечного, осколка амфоры или проржавевший рыболовный крючок. Много ли при этом успеешь за двадцать пять минут? Только приладишься, как тебя уже вызывают на поверхность. И сколько мы ни уговаривали профессора увеличить хотя бы на пять минут время пребывания на дне, он не соглашался.

На суше археолог пользуется лопатой или скребком, когда раскапываются мелкие находки. А нам приходилось все время разгребать песок собственными руками: лопатой ведь под водой копать не будешь, она вырвется у тебя из рук да всплывет.

Когда нам однажды потребовалось отколоть от скалы несколько образцов, зачем-то понадобившихся нашему дотошному профессору, то, сколько мы ни бились с обыкновенным молотком, у нас ничего не выходило. Пришлось спустить на тросе пудовую кувалду. В подводном мире, где вещи весят во много раз меньше, она пришлась как раз по руке. Да и с ней работать было неловко, — замахнешься сильно, а удар получается слабый, ленивый.

Никто еще не вел больших археологических раскопок на дне морском, так что нам приходилось самим по ходу дела изобретать орудия труда и разрабатывать методику подводных раскопок. В конце концов лопаты нам с успехом заменил шланг с медным наконечником, который спустили с корабля на дно. По шлангу сверху подавалась вода под давлением, и ее струя слой за слоем смывала песок, обнажая погребенные под ним амфоры.

Не легко было и поднимать амфоры па поверхность. Весили они в воде немного, но не станешь же таскать их по одной. А свяжешь вместе несколько амфор, получается очень неуклюжая и громоздкая гроздь, никак не удержишь в руках.

Вспомнив один случай, описанный в книге Кусто «В мире безмолвия», я нашел было выход. Выкопав амфору, переворачивал ее острым донышком кверху и направлял в горловину пузырьки отработанного воздуха. Он постепенно наполнял амфору, словно глиняный воздушный шар, и она всплывала на поверхность. Сначала Кратову понравилась моя выдумка. Но одна из всплывших таким образом амфор по несчастной случайности легонько стукнулась о дно «Алмаза» и едва не разбилась. И пользоваться этим приемом нам всем запретили.

Мы с Михаилом разработали другой метод. Все раскопанные амфоры аккуратненько складывались рядком на дно. При последнем погружении очередная пара водолазов собирала всю добычу в большую капроновую сетку, и эту громадную «авоську» осторожно поднимали на борт.

В этот день со мной случилось смешное происшествие. Узнав о нем, ребята бы, конечно, посмеялись. Но там, под водой, мне было не до смеха.

Стоя на коленях, я очищал от песка амфору. И вдруг ощущение опасности заставило меня быстро оглянуться.

Прямо на меня неторопливо плыла акула! Снизу я отчетливо видел ее белое брюхо и кривую, полумесяцем, пасть на заостренной уродливой морде. Как же так? А говорили, будто большие акулы в Черном море не водятся, только карликовые, не опасные для человека.

Так утверждают ученые. Но знают ли об этом акулы?! Может быть, одна из них заплыла из Средиземного моря и сейчас кинется на меня? Она казалась весьма внушительных размеров.

Я выхватил кинжал и торопливо вскочил на ноги. Акула остановилась метрах в трех и с интересом разглядывала меня маленькими свиными глазками. Кусто советует в таких случаях выпустить в воду как можно больше воздушных пузырьков. Я вздохнул изо всех сил и выпустил их столько, что вода вокруг меня закипела.

Когда пузырьки воздуха умчались вверх и вода снова стала прозрачной, я увидел, как моя акула стремительно улепетывает, прижавшись почти к самому дну. И признаться, теперь она не показалась мне большой. Длина ее наверняка не превышала и метра. Просто раньше я смотрел на нее снизу, стоя на коленях, и забыл, что в воде все предметы кажутся увеличенными примерно в полтора раза. Мне стало смешно и стыдно. Конечно, я встретился с самой обыкновенной и ничуть не опасной черноморской акулой — катраной.

Но все-таки, скажу вам, у нее все было как у заправской «грозы морей» — и острая кровожадная морда, и кривой рот с торчащими зубами, и стремительное, сильное тело. Пойди тут сразу разберись, опасна эта акула или нет.

Только теперь я вспомнил, что всю эту сцену могли видеть с «Алмаза»…

Я посмотрел на установку. О, счастье! Кажется, объектив направлен в сторону…

Когда я поднялся на поверхность, Борис, страховавший меня, спросил:

— Чего это ты так сильно воздух стравил? Плохо стало?

— Нет, просто мух отгонял.

— Какие под водой мухи? — обиделся он. — Чего ты разыгрываешь…

— А ты поглядывай повнимательнее, может, и заметишь.

Об этой подводной встрече я решил никому не рассказывать. Нашим ребятам только попади на зубок — они тебя разделают почище всякой акулы.

На следующий день никаких происшествий не было. Мы подняли со дна еще девять амфор и какие-то изогнутые медные пластинки — вероятно, часть якоря.

А четвертый день едва не кончился трагически.

В этот злополучный день происшествия начались с самого утра. Когда я поднялся на палубу, утро было чудесным, солнечным и тихим. У левого борта стояла Наташа и смотрела в воду. Она повернулась ко мне, лицо у нее было бледное-бледное, а глаза такие большие и круглые, словно она увидела морского змея.

• Предыдущая
• 29/45
• Следующая