Все горят в аду - Ридли Джон - Страница 39

• Предыдущая
• 39/48
• Следующая

– Парис? – Мысли извивались и ускользали как угри, но Маркусу все же удалось схватить несколько, собрать их вместе. Телефонный звонок в кафе, он берет трубку, девица, которая в него случайно врезалась. Маркус понял, в чем дело. Понимание выразилось в очумело-саркастичном смешке.

– Я чего-то не понимаю?

– Я не Парис.

– Упрямишься. Это зря.

Маркус, уже не смеясь, а крича:

– Я НЕ ПАРИС!

– Давай, давай, дружок. Я работаю на совесть, если ты этого еще не понял. – Отделив от пачки целлофан, Брайс открыла ее и достала сигарету. – Я в игры не люблю играть.

Маркус, уже не крича, а умоляя:

– Прошу тебя, поверь мне, я...

– Ты подошел к телефону. Ты сказал, что ты Парис.

– Ты, блядь безмозглая!

Брайс была разбита, измотана утомительной работой палача, но это нисколько не остудило ее пыла. Услышав обидное слово, она ткнула в Маркуса пистолетом, и ткнула сильно.

– Эй! – рявкнула Брайс.

– Мой пиджак... у-у-у-у... в кармане.

Брайс стояла, не двигаясь, не понимая, к чему клонит Маркус.

– Посмотри в кармане, – сказал он; сказал уже чуть тверже, гораздо настойчивее.

Аккуратно, не сводя с Маркуса пистолета, Брайс подошла к его пиджаку, свисавшему с кровати. Залезла в карман... покопалась. Достала фотографию: Парис и Кайла под щитом с надписью "Вегас".

Маркус, тихонько:

– Это он. Это Па-Парис. Я тоже его ищу. Он обокрал... моего шефа.

Брайс покачала головой.

– Малый надурил меня. – У Брайс во рту, в том месте, где не хватало зубов, где была прорвана губа, заныло. Боль усилилась. Наркотики в каком-то смысле придутся кстати. – Ты знаешь, где он?

– Я слышал, он девку подцепил – с ней ездит. Я думал, ты и есть та девка. Вот и подошел к телефону.

Он даже не заметил, как Брайс начала наливаться гневом. Она пошла по ложному следу. Она промахнулась. Промахи выводили Брайс из себя. Бесили ее. Ничто так не бесило Брайс, как промахи.

– Отлично. – Брайс переполняла скорбь. – Это же... – Фотография Париса была разорвана на кусочки и брошена на пол. – Этого не может быть. Не может! Меня считают профессионалом! Считают, что я убиваю тех, кого надо! – С каждым словом она впадала в безумие. – У меня есть репутация, которую я стараюсь поддерживать, – бушевала Брайс. – Эта работа уже черт знает как затянулась. Вот что. Ты понимаешь, как это нехорошо – постоянно убивать не тех, кого надо?

Маркус что-то пробубнил. Брайс посмотрела на него:

– Чего говоришь?

– Я... Я не...

– Что?

– Я не хочу умирать. – Громко, уверенно, зловеще: – Я не хочу умирать!

И тут безумие отступило – так же быстро, как нахлынуло. Она тихонько подлетела к Маркусу, перешагнула через него, склонилась над ним. Шлепнула его по лицу. Крылья бабочки не могли бы коснуться нежнее. Шелковым голоском она сказала:

– Никому не охота умирать. Но тут уж ничего не поделаешь.

Она достала пистолет и нацелила его прямо в лоб Маркусу.

– Суууууука! – раздался последний крик Маркуса.

В коридоре, на двенадцатом этаже никто не слышал выстрела в номере 12-101. Мини-люкс. Было слышно только включенное на полную громкость радио "Боуз Вэйв", – группа "Бахман-Тэрнер-Овер-драйв" наяривала "You Ain't Seen Nothing Yet".

Отель и казино "Юнион плаза", переименованный владельцем в "Плаза Джеки Гоэна" (на вывесках в основном значилось прежнее название "Джеки" – у Джеки явно было туго с деньгами), – располагался одновременно в высшей точке Фремонт-стрит и на дне вселенной. "Плаза", с ее дряхлыми, облезлыми изнутри и снаружи стенами, напоминала изможденного игрока, пьяно бормочущего: "Я отыграюсь, я обязательно отыграюсь".

Реликт – вот подходящая характеристика для "Плаза". Призрак былого, когда казино добавляло толику блеска короне Лас-Вегаса.

Но было это, по-видимому, очень давно.

Сюда больше не ходили повесы. Сюда больше не ходили прожигатели жизни. Никаких кутил, если они там когда-то и бывали. Однако "Плаза" кое-как держалась – на дешевых шлюхах и двадцатипятицентовых рулеточных фишках. Полчища населявших ее живых трупов давно уже не играли на деньги. Они играли на свою жизнь и на свои последние шансы. Но даже при таком раскладе заведение умудрялось выигрывать. Оно опускало своих клиентов на одну ступень ниже.

Парис вошел в дверь. На двери красовались золотые, нанесенные с помощью трафарета буквы "Юнион плаза". Ниже – девиз "Плазы": "Живи с удовольствием!"

Даже на дверях морга этот призыв смотрелся бы более уместно.

Парис прошел через "Омаха лоунж" – где, как обычно, играли "Санспотс", – прошел через "Омаха бар" – где, как обычно, пили алкаши, – к игровым столам, где занимались своим делом игроки. За одним из столов для блэк-джека метал карты Брансон.

Брансон не стал здороваться с Парисом за руку. Если ты крупье и у тебя разгар смены, тебе не стоит подавать людям руку. Всевидящему оку в потолке это не по нраву.

Рослый, не слишком худой, но и не грузный, Брансон был абсолютно невыразителен, если не считать физиономии. Такую физиономию не забудешь. Она у него была как изрезанная доска. Словно какой-то старый чурбан оставил ему в наследство свои морщины, складки и трещины. Возьмите газету, скомкайте ее, потом разгладьте. Посмотрите на нее. Перед вами Брансон. Прибавьте голос, звучащий так, будто его обладатель появился из чрева матери с сигаретой в зубах.

Парис сел за стол для блэк-джека, посидел немного, но играть не стал, а потом, когда вокруг стола сгрудились игроки, освободил место. Нельзя занимать место людей, собравшихся рискнуть деньгами. Всевидящему оку это не по нраву.

В итоге Парис приземлился в баре "Омаха", неподалеку от входа в "Икс-Эс" – местный балаган с гологрудыми танцовщицами, которых не брали ни в "Юбилей", ни в "Фоллиз", ни даже в "Сплэш", с безымянным певцом, поклоняющимся Пэсти Клайну, и Бакстером Филдингом, фокусником, который был бы ровно столь же известен, если бы у него не имелось имени – как у певца.

Вскоре смена закончилась, и Брансон пошел в бар, к Парису.

– Ну, – прохрипел он, – что происходит?

– Как дела, Брансон?

– Нормально. Дерьмово выглядишь. – Такой уж человек Брансон – глупостей от него не услышишь. Ни в жизнь.

– Спасибо, – сказал Парис.

– Дать тебе фишек? Немного деньжат скинешь, а? – Брансон перебросил несколько красных кружков из руки в руку. В правилах не было оговорено, что крупье может снимать фишки со стола. Это тоже не нравилось небесному оку. Но Брансон не всегда обращал внимание на небесное око. – Первая ставка за счет заведения.

– Не. Спасибо.

– Выпьешь? Съешь чего-нибудь?

Парис покачал головой: ни то, ни другое.

– Да, кстати, рад тебя видеть.

Брансон улыбнулся. Трещины на его физиономии разгладились, как складки на пищевой фольге.

– А. Да. Точно. Так чего говоришь-то, может, к делу перейдем? Чем я могу тебе помочь? Или – как ты выражаешься: "Чем ты мне можешь помочь?"

Парис, без обиняков:

– Деньгами.

– Сколько?

– Тысячи. Миллионы. Сколько унесешь.

Голова Брансона покачивалась из стороны в сторону.

– У всех есть план, как заработать. На мое счастье, в каждом плане находится место для меня.

– У тебя связи. Ты знаешь людей.

– Да, я знаю людей. По-моему, ребята всегда приходят ко мне – те, у кого на шее петля и они вот-вот задохнутся от отчаяния. Они всегда приходят ко мне за помощью, потому что я знаю людей. Я должен свести их с тем-то и тем-то – и тогда все будет хорошо. Я, типа, фокусник такой, иллюзионист, – вчера было плохо, завтра будет хорошо.

Парис почти безуспешно пытался уразуметь, о чем говорит Брансон.

– Точно: как только ты влип, так сразу поговори с Брансоном. Он знает, как помочь человеку. Он знает, как все уладить. Ты верно сказал, приятель. Ты фокусник, этот, ну, как его, инкассатор...

Брансон два раза кивнул, потом сказал:

– Прежде чем ты двинешь дальше и задашь вопрос, с которым пришел, спроси кое о чем у себя. Спроси у себя: "Если Брансон простой крупье в каком-то задрипанном казино у черта на рогах, то что он может предложить: лучшее будущее или просто другое?"

• Предыдущая
• 39/48
• Следующая