Хруп. Воспоминания крысы-натуралиста - Ященко Александр Леонидович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/67
• Следующая

И удача была…

Только что я высунула свой нос из хода, как ощутила вновь чудный аромат ветчины. И действительно: вылезши, я увидела, что около угла моего лежал еще более лакомый кусочек. На этот раз он был даже особого, более тонкого сорта; очевидно, он вышел из той пахучей комнаты, где я смотрела на поединок кошки с собакой.

Есть или не есть или по крайней мере пробовать или не пробовать? — явился немедленно гнетущий для всякой лакомки-крысы вопрос.

Что мясо было не отравлено, в этом я теперь уже была уверена. Что хитрые люди иногда нарочно подкармливают зверьков безвредными яствами, чтобы в конце концов, усыпив их осторожность, погубить их отравленными, — я тогда еще не знала. Но, ведь, за куском этого чудного блюда могла скрываться какая-нибудь еще более хитроумная ловушка? Кошка в комнате быть не могла, иначе она съела бы кусок сама. Никакой шум не выдавал чьего-либо присутствия. Сознайтесь, что являлось много причин быть смелой.

И я решилась.

Осторожно подобравшись к чудному мясу, я схватила его зубами и мигом утащила в свое подполье: никакой ловушки расставлено не было…

Затащив с радости свою добычу в самый отдаленный угол, я уселась поудобнее и принялась за еду. Ах, как чудно, бесподобно было это блюдо! В душу мою вместе с каждым новым глотком вступало неизъяснимое блаженство…

Вдруг мне вновь блеснула мысль об отраве, и аппетит мой сразу упал: добрая четверть блюда осталась недоеденной. Я затревожилась и в этой тревоге провела довольно продолжительное время, забившись в своем углу подполья. Но по мере того, как время шло и никаких признаков отравления не наступало, настроение мое все улучшалось, а вместе с ним возвращался и аппетит. Кончилось тем, что я еще с большим наслаждением доела остатки вкусного блюда и основательно умылась после такого чудного завтрака.

После хорошей еды мы, крысы, склонны бываем ко сну, и я имела на этот раз полное право не заниматься разрешением каких-либо вопросов, обыкновенно то и дело возникавших в моей жизни. Я основательно выспалась и проснулась с мыслями о том, что жизнь вообще есть прелесть, а такая, как моя, еще и особенная…

Последующие дни и ночи шли быстро одни за другими, и все они отмечались одним общим обстоятельством, которое казалось мне одинаково загадочным: у своего угла я очень часто находила положенными самые разнообразные лакомства из тех, которые мы в нашей кладовой считали всегда отборными. Это удивительное явление имело еще и ту хорошую сторону, что я могла до поры до времени не рисковать отдаленными прогулками за запасами и в то же время могла начать составлять из недоеденного небольшие запасы на случай какого-либо насильственного затворничества. Будучи крысой, я все-таки не жаловала присутствия опасных соседей и не решилась бы на вылазки в случае многолюдства у меня наверху.

Своею жизнью я, как сказала, была очень довольна и мало думала о будущем, которое не хотела считать менее удачливым. Однако дальнейшие события привели к таким обстоятельствам, которые вдруг вновь перевернули вверх дном ход моей крысиной жизни. То, что я считала дружелюбным ко мне отношением людей, — чему, к слову сказать, я не переставала недоумевать, — оказалось таким тонким коварством, которое оставляло позади себя все людские уловки в нашей кладовой.

Одно событие привело еще к более тесному знакомству и сближению моему с моими верхними соседями и на этот раз против моей воли. Только много позже я назвала этих людей своими друзьями, а в те минуты, которые собираюсь описывать, они казались мне ни более, ни менее, как злыми чудовищами. Судите сами из последующего рассказа.

Я так привыкла к появлению у моего угла вкусных лакомств, что даже с нетерпением ждала их, когда они долго не появлялись. Иногда мое нетерпение от ожиданий приводило меня к смелым появлениям перед лицом всех верхних обитателей, и, если бы люди, видевшие меня в эти времена моей безрассудной смелости, могли читать мои мысли, они прочитали бы в моих глазах упреки за прекращение забот о моем продовольствии. Должно быть, они все-таки что-нибудь да угадывали, так как вскоре после таких моих визитов у угла моего вновь начинали появляться новые лакомства. Я стала уже разборчивой и, утащив положенное, тотчас же появлялась вновь, если блюдо не было особенно лакомым; напротив — надолго скрывалась, когда получала хорошую порцию настоящего крысиного яства, среди которого поджаренная ветчина занимала первое место. Люди смекнули это нехитрое обстоятельство и воспользовались им для их действительно злодейского умысла.

Я должна прибавить, чтобы пояснить тонкость их ума, что условия, при которых я обретала свою даровую пищу, были самые разнообразные. Первое время это меня смущало, но потом я перестала обращать на это внимание и… напрасно, если ценить события только по ближайшим случаям.

В самом деле, я находила свои лакомые куски разно: то они просто лежали около угла, то они были завернуты в бумагу, то воткнуты, не знаю для чего, на палку, то на каком-нибудь блюдце, а раз даже подвешены на веревочке к верху табуретки, придвинутой к углу; это потребовало от меня особой уловки добыть их. Я должна была вскочить на табуретку и предварительно подгрызть веревочку. Нет ничего удивительного, что я раз нашла свою порцию нацепленной на крючок, свесившийся в какой-то блестящей загородке. Очевидно, людям нравилось следить за моим искусством утаскивать свое, освободив его от хитрых приспособлений. Я была особенно смела, так как кошки не было и в помине, а раз я даже явственно слышала, как ее просто выгнали из верхнего помещения.

И вот в один прекрасный вечер, найдя свою ожидаемую добычу в вышеупомянутой загородке, я смело вступила в не особенно просторный ход между железных прутьев и с сознанием, что беру свое, приступила к снятию куска ветчины с крючка.

Увы! Это занятие был роковым…

Первые же мои попытки стащить кусок привели к таким неожиданностям, что я и теперь без содрогания не могу вспомнить о тех ужасных минутах. Внезапно что-то хлопнуло, и весь решетчатый предмет как-то весь припрыгнул. Секунда!.. И я бросилась обратно из узкого прохода, но… он был уже перегорожен твердой гладкой стеной.

Не теряя ни минуты, я быстро забегала среди прутьев, забыв о мясе, ища свободного выхода, чтобы хоть временно убежать от подозрительного грохота. Но тщетно: кругом были одни только прутья, да эта непонятная для меня твердая стенка. Я металась, как безумная, из стороны в сторону, вцеплялась когтями и зубами в прутья, пыталась их перегрызть или отогнуть, теребила болтавшийся у потолка крючок с неоторванным куском.

Но все усилия мои были напрасны: везде я встречала то вещество, которое совершенно не поддается нашим зубам. Одно только дно было деревянное, но и в него вцепиться или вгрызться было трудно, так как оно было ровно, и прутья отвесно упирались в самый его низ. Все же я не теряла присутствия духа и быстро работала то там, то здесь своими острыми резцами, желая, хоть немного, увеличить до невозможности узкие промежутки между прутьями и дном. Однако я только быстро и заметно уставала, ни на волосок не приближая себя к спасению из дьявольской ловушки.

Конец, конец… Еще несколько времени, и я обращу внимание на себя кого-нибудь из живших здесь людей. И в какую минуту! Когда я не имею поблизости ни малейшего признака спасительного убежища — ни тесного угла, ни перевернутой кадки, ни, хотя бы мышиной, дырки…

Ужас! Самый страшный крысиный ужас! О, люди, как вы беспощадны!..

Грохот захлопнувшей западни и моя возня в узкой клетке действительно привели к тому, что на длинном предмете, стоявшем вдоль большой стены, вдруг ясно обозначилась фигура встающего человека. Это была страшная няня детей. В прежние встречи она глядела на меня со злобой и в то же время со страхом, но на этот раз я встретила только злобный взгляд, в котором пробегала даже усмешка.

Фигура отделилась от стены и подошла к ловушке. Никогда раньше я не видала так близко от себя человеческого существа. Оно протянуло свою длинную руку, взяло за что-то всю предательскую ловушку и вместе с ней подняло меня на воздух.

• Предыдущая
• 8/67
• Следующая