Остров на птичьей улице - Орлев Ури - Страница 24

• Предыдущая
• 24/30
• Следующая

Я постучал в дверь. Вышел привратник. Это был он, только одет иначе, чем полагалось. В тяжелых сапогах. С первого взгляда он меня не узнал. Я снял мокрую фуражку и вежливо с ним поздоровался. Тогда он вспомнил.

— А, — воскликнул он, — Алекс! Ну, заходи.

Его жена была дома. Я замялся.

— Говори, — сказал Болек. — Что случилось?

Я молчал. Тогда он ввел меня в глубь квартиры и закрыл двери. Я все рассказал ему, как доктору. Он тоже не мог поверить.

— А откуда этот загар? Это что, краска?

— Да нет, остался с лета. Из-за птиц.

— Что ты делаешь с птицами?

— Так, ничего. Они привыкли ко мне. Они прилетают пить воду, а там иногда есть солнце. Я сижу там неподвижно и даю им крошки. Каждый раз бросаю их ближе и ближе к себе. Некоторые птицы уже садятся на мою ладонь.

Я рассказал ему о Хенрике. И о враче.

— Где ты прячешься?

Теперь уже пятеро знали о моем убежище.

Он позвал меня, и мы вместе поднялись на чердак. Оттуда он указал рукой в сторону моего дома. Я утвердительно кивнул.

— Невероятно, — снова повторил он.

Мы спустились вниз. Он все рассказал жене. Говорил шепотом. Они посадили меня за стол и накормили. Настоящим обедом. Суп. Мясо с овощами. Пудинг. И хлеб. Ой, сколько же я съел! Потом с трудом поднялся из-за стола. Я, правда, не голодал.

Но настоящий обед не ел довольно давно. И потому сейчас съел его, как голодный волк.

Пока я ел, они перешептывались. Это немного волновало меня. Но они не выглядели людьми, способными выдать. Поговорив, они тут же мне все объяснили.

— Алекс, — сказал пан Болек. — Ты остаешься у нас. Больного мы заберем и переправим, куда следует. А ты останешься с нами. Документы мы достанем.

— Это будет нетрудно, — добавила его жена. — У меня в деревне есть племянник твоих лет. Болек поедет туда и привезет его свидетельство о рождении и другие бумаги. Ты будешь у нас вместо него. Пойдешь в школу. Что ты на это скажешь?

У нее был очень приятный голос.

Мне так хотелось у них остаться. Они мне очень нравились. У женщины были добрые глаза. Болек был умный человек. Я расспросил его. До войны он не был учителем. Он занимался политикой. Был коммунистом. Из тех, которые боролись за равноправие и счастье рабочих. И не были против евреев. Он мне это сказал.

— К сожалению, я не могу остаться, — сказал я им.

— Но почему? — воскликнули они в один голос.

— Я жду моего отца, — ответил я.

Болек хотел что-то сказать, но жена остановила его предостерегающим жестом. И не произнесла ни слова. Она дала мне пакет с яблоками. Их прислала ее сестра из деревни. И банку меда. Обернула ее куском газеты и предупредила, чтобы я не разбил.

— Не волнуйтесь, пани, — сказал я.

Если бы она знала, сколько мешков с вареньем я перетаскал и почти ни разу ничего не разбил. Это случилось только тогда, когда я очень спешил и не обмотал каждую банку тряпкой.

Пока я ел, Болек ходил по комнате. Потом он сказал:

— Слушай, сынок, и запоминай, что я говорю. Каждый день, когда колокола в церквах будут звонить к обедне, я, жена или наш сын будем подниматься на чердак и смотреть на стену твоего дома. Если тебе понадобится помощь, подай нам знак.

Он минуту подумал.

— До какого окна ты можешь добраться?

Я объяснил.

— Хорошо. Положи там доску или железный прут по диагонали. Это не вызовет подозрений, как будто что-то свалилось сзади, и тогда я подойду к проходу в тот же день. Конечно, если смогу. Но если не я, то кто-то из моей семьи. Ты это запомни.

Я кивнул головой.

— Я хочу также предупредить тебя, что рано или поздно сломают стену, откроют улицу и разделят квартиры между поляками. И уж тогда ты не сможешь высунуть носа.

— Но смогу поставить в окне железку, — сказал я.

Мы подняли воротники и побежали вдоль домов. Град перемежался с холодным дождем, и время от времени нас относило сильными порывами ветра.

Когда дождь усилился, мы на минуту остановились в воротах одного дома. Там стояла толпа. Сначала я подумал, что просто люди скрываются от дождя. Потом мне показалось, что они дерутся. Люди кричали и спорили. Пан Болек спросил у какой-то женщины:

— Что здесь происходит?

— У хозяина дома нашли жидов и арестовали их. Он подвел весь наш дом, этот подлец. Ему мало было того, что он каждый раз поднимал квартплату!

Пан Болек рассердился и плюнул на землю. Женщина, конечно, была уверена, что он плюнул из-за евреев. Я бы тоже с удовольствием плюнул.

Мы побежали дальше. Прошли дом, где раньше жил доктор. Я, конечно, не увидел Стасю. Но увижу ее на следующей неделе, в понедельник. Если не будет дождя. И если она придет.

Они были хорошо знакомы — привратник дома, где был проход, и пан Болек. Он заплатил привратнику, сказал ему несколько слов и велел мне привести Хенрика.

— Послушаем, что он скажет, и посмотрим, как он выглядит, а там будет видно. Но в общем, проведем его сегодня здесь. Еще до темноты я буду ждать его тут. Объясни ему это, понял?

Я все понял. Спустился в подвал, пан Болек — за мной. Он отодвинул буфет, а потом задвинул его за мной. Еще до того, как я из пролома помахал ему рукой, он подошел ко мне и прошептал:

— Не забудь про железный прут, Алекс. Подожди, возьми немного денег.

— Не надо, — сказал я, — у нас еще не открывают магазины.

Он рассмеялся. Я не хотел брать у него деньги. Пока я предпочитал взять у Хенрика.

Я рассказал все Хенрику. Объяснил, что он должен делать. Он встал, дрожа от холода. Я поднялся наверх и спустил теплое пальто, которое припрятал для папы. Он с удовольствием надел его. Теперь он выглядел немного лучше. Не такой худой и несчастный. Я наполнил карманы его пальто кусками сахара. Он не хотел брать. Я сказал, что наверху у меня есть еще. Он не поверил, но у него не было сил подняться по железной лестнице в мой склад и проверить.

— Ну, пошли, — сказал я.

— Нет, я пойду один.

Я не согласился. Ведь я отлично ориентировался в проходах. А он там не был ни разу. Когда они с Фреди попали сюда, они пришли с улицы. И, кроме того, я не мог дать ему свой фонарь. Батарейки во втором фонаре давно кончились. Я уж не говорю о пистолете. После непродолжительной дискуссии Хенрик согласился со мной.

Мы шли молча. Только прислушивались, когда переходили из дома в дом. Хенрик был осторожней меня, — ведь в последние дни мы видели полицейских и служащих домоуправлений, которые проверяли и записывали квартиры перед тем, как распределять их.

Мы добрались до дома № 32 по улице Пекарей. Ничего не изменилось. Я сдвинул шкаф. На минуту вошел с Хенриком в темный проход.

— Оставлю тебе немного денег, — вдруг сказал он.

Я чуть не забыл попросить его. Он достал пачку денег и поделил ее поровну.

— Нет, не надо так много, — сказал я.

— Бери и помалкивай, — сказал он, — у меня есть еще.

Он показал еще одну пачку, которая лежала у него во внутреннем кармане. Тогда я взял свою часть и поблагодарил его. Потом мы расстались. Я протянул ему руку, и он крепко пожал ее. Я тоже постарался сжать его руку изо всех сил. Мы расстались, как настоящие мужчины. То есть, он, конечно, и был мужчина. Я тоже, за исключением голоса, который пока еще оставался ребячьим.

Всю ночь шел снег. Первый снег в этом году. Я не мог удержаться и после обеда пошел в парк. Утром я сбросил вниз веревочную лестницу. Все было покрыто снегом, и на белоснежном покрывале, укрывшем развалины, я отчетливо различил собачьи следы. Я ни разу не видел здесь собаки. Я постарался припомнить, что ел вчера и какой запах привел ее сюда. Я начал спускаться и вдруг на последней перекладине остановился. Так ведь и я оставлю следы и, если кто-нибудь войдет во двор, то сразу увидит эти следы. Теперь мне можно будет спускаться только в том случае, если пойдет сильный снег, который покроет мои следы.

Я вернулся наверх и принялся размышлять. Ведь теперь и знаки, которые я оставил папе, покроются снегом. Как же я пойду в парк играть с детьми? Прежде всего, мне нужно снова проделать всю работу, чтобы, как раньше, оставить папе записку. Но как спуститься и выйти отсюда или даже просто сходить в соседний дом по нужде?

• Предыдущая
• 24/30
• Следующая