Глаша - Азольский Анатолий - Страница 10

• Предыдущая
• 10/26
• Следующая

«Глаша…» — вслух произнес капитан 1 ранга и вздохнул, преисполненный уважения к той, которую он не раз видел у метро «Маяковская». И вновь занялся арифметикой. Из привезенных десяти тысяч долларов почти половина предназначалась врачу — ни в коем случае не посольскому, не официально советскому, и если Петр Анисимов не дурак, то врачевать нужного человека он пошлет собственную жену, и Глафира Андреевна честно заработает так нужные ей деньги.

— Валяй, — сказал рикше мужчина в белом чесучовом костюме.

То, что сообщил Пете прилетевший из Москвы товарищ, касалось судьбы очень нужного ГРУ человека и не подлежало оповещению о нем резидента и офицеров КГБ. Кружным путем откуда-то с Запада переправлялся в СССР агент, европеец, чем-то очень ценный, прыжками кенгуру добирался он к месту назначения, через разные страны, ГРУ поэтому поручило своему атташе обеспечить транзит, но агент очень, очень серьезно заболел неизвестно чем, и Пете надлежало обеспечить ему укромный приют и медицинскую помощь.

Агент выдержал муки авиарейса, стоически дошел до рикши и постучался в дом человека, которого Петя держал про запас, будто зная, как остро понадобится тот вскоре. Половина доставленных из Москвы денег отдана была этому человеку, обеспечивая агенту почти стопроцентную надежность. Другую половину рекомендовалось поделить между врачами, но, видимо, Москва не представляла, чего стоят врачи. Местные эскулапы — все знахари, те же, что с европейским дипломом, не отважатся ехать к больному в пригород, кишащий проститутками и наркоманами; зато поедут китайцы, но те сплошь предатели и ненавидимы местным людом, который растерзает любого худзяо. К посольскому врачу обращаться еще опасней, из него вытрясут адрес комитетчики, лихо наглеющие: отпуск у них через год, а не после двух лет, как в ГРУ, жалованье в валюте получают полностью.

Выход один: Глаша, дипломированный специалист, а нужные лекарства достанет в военно-морском госпитале, по знакомству. Но как платить собственной жене, обвинят же в семейственности! Значит, опять вытворять что-то непотребное с отчетностью.

С темнотой Глаша покинула особняк, выйдя через боковую калитку. Одета в то, что сбросила с себя служанка, до заката уйдя домой. В сумке медикаменты, сумка под шалью, глаза — тоже. Через три квартала взяла рикшу, коляска мягко пружинила, остановилась у ориентира — моста через вонючую реку. Уже пригород, неяркие костры, заунывные песни бродяг, где-то вдали раздался свисток полицейского, его, стража порядка, Глаша опасалась более всех. Чистая английская речь ее сбила с толку двух искателей приключений. Потом из тьмы выпросталась женская рука, схватила Глашу, но подоспел хозяин дома, отбил, ввел в подвальную комнату. На кровати — простыня приспущена до пупа — лежал тощий, тяжело дышавший мужчина лет сорока со всем букетом заболеваний от перемен климатов и режимов питания; прощание с комфортом предшествовало малярии и еще чему-то тропическому, по болезням можно было установить, где агента прятали и чем кормили. Женщине он очень обрадовался и галантно обещал Глаше стать здоровым через две-три недели. Кажется, француз.

Каждую ночь ходила она к нему, дважды окрик полицейского вспугивал ее, не раз быстрые ноги спасали Глашу. Возвращалась с рассветом, Петя ждал ее, как собака хозяина.

Больной шел на поправку уже, когда внеурочно пожаловал британский атташе с тремя ящиками виски. Англичанин покидал дипломатию и возвращался на флот Ее Величества; заблаговременно узнав, что преемник непьющий (для атташе это слово было ругательным), он передавал другу Питу, то есть Анисимову, незаприходованные остатки шотландского виски. Глаша, недавно раскрывшая секреты капитанов советских судов, на поклон шедших к Пете, глянула на три ящика и увидела десятки фотоснимков кораблей, давно увековеченных справочниками Джейна, из которых муженек ее узнал больше о своем эсминце проекта «56», чем когда он на этом корабле служил.

Помялась и поблагодарила. Атташе набросал план мероприятий по истреблению того, чего не вместилось в багажник его автомобиля: сегодня он будет вечером здесь, завтра у себя устраивает попоечку для всех атташе, послезавтра пьет накоротке с другом Питом, а затем напряженные, черт возьми, денечки, передача дел сквалыге и зануде, трезвеннику (последнее произнесено было с едчайшим сарказмом), который прибудет со дня на день.

Потом он задумался надолго, двумя пальцами разглаживая усы наподобие тех, что отращивали британские офицеры эпохи колониальных войн.

— Случайно узнал, что вам в очень неудобное время приходится бывать в квартале, куда европейской женщине лучше не ходить. Опасно, очень опасно… Вот вам оружие, — он сунул пистолетик в кармашек ее жакета, — стреляйте смело и тут же избавляйтесь от него. Он так замаран, что ни у кого и мысли о вас не возникнет…

Вновь Глаша помялась и поблагодарила. Решила: мужу — ни словечка о браунинге.

Британский атташе улетел. Глаша, нарушая все протоколы, приехала в аэропорт, англичанка со слезами обняла ее, шепнула: «Век буду помнить, дорогая…» И так получилось, что сразу четыре махаловских информатора объявились, они будто ждали сигнала, рокота «Бритиш эруэйс», и женщина дала знать о себе, — пять полноводных рек как бы прорвали запруды и устремились в котловину. Возможно, они наблюдали за гулянками обоих атташе и посчитали дружбу представителей соперничавших держав каким-то предостерегающим знаком. А не стало британца — и на Петю (через Глашу) посыпался золотой дождь ценнейшей информации, понять которую он не мог. И совсем не вовремя, раненько утром приперся помощник и доложил о своих успехах. Ему удалось разговорить нескольких морских офицеров, и от них он узнал о желании командующего сухопутными силами встретиться с ним. Встреча произошла. От своего имени говорил командующий или излагал мнение президента — уже не так важно, поскольку темой беседы были ракеты, которые желательно приобрести у СССР; установка же и обучение личного состава тоже возлагались на передающую ракеты сторону.

Что говорил Пете помощник — было не новостью, о ракетах уже заводились разговоры у министра обороны. Но командующий просил не просто ракеты, а Р-12, оперативно-тактические, с дальностью 2500 километров, то есть ими поражались бы не только Австралия и Япония, но и советское Приморье. Что это — провокация или зазнайство страны, обладавшей очень боеспособной армией и без ракет державшей в страхе сопредельные страны? Причем сам командующий сухопутными силами — проамерикански настроенный генерал. Однако от махаловского информатора уже известно, что тот же командующий в последнее время активно ищет контакты с верхушкой компартии, при всем при том оставаясь антисоветчиком.

Кому верить и чему верить? Петя начинал понимать, что полтора года прошаромыжничал, так и не вникнул в дела, которые крутили около президента командующие родами войск и сам начальник Генерального штаба, он же министр обороны, не обладавший, кстати, правами напрямую приказывать командующим.

Как принято везде, злость обратилась на гонца с недоброй вестью.

— На что пьете? Денег у меня мало!

— Не на свои пью, — ничуть не обиделся Луков. — На чужие. Уметь надо. Да и с вас беру пример.

Выгнать бы наглеца, да Глаша украсила служебный разговор своим присутствием и подносом со скотч-виски. Петя отвернулся, скрывая отвращение к человеку, которому по утрам надо обязательно выпить. А тот попросил взаймы — нет, не денег, а трех человек из агентуры, и Петя кисловато пообещал кое-что подбросить. Выпроводил помощника, а сам подался к резиденту. Тот будто в полусне разлепил веки, вздохнул огорченно и наконец согласился, достал из сейфа материалы по Вооруженным силам. До вечера просидел в посольстве Петя и вынужден был признать, что резидент умело изображает из себя ленивого толстячка, который ждет не дождется отзыва в Москву и ковыряния лопатой на даче под Перхушковом. Комитетчики проделали гигантскую работу, взяли на заметку всякого мало-мальски соображающего офицера, а уж о генералах и говорить нечего, на каждого командующего округом заведено досье, указаны подходы к ним, методы возможной вербовки, и Петя извлек много ценного. Европеец всегда для азиата чужой, гадкий, непонятный, его, как и американца, можно и надо обдуривать, но в избытке восточного коварства азиаты нечаянно допускают оплошности. Если европеец приглашен к семейному столу, то азиат постесняется врать ему. А если их дети дружат, то ты уже вроде как бы свой (Петя мгновенно сообразил, что благодаря Нате и Саше он вытащит из некоторых министров уйму секретов).

• Предыдущая
• 10/26
• Следующая