Ферма - Резаев Дмитрий - Страница 88

• Предыдущая
• 88/125
• Следующая

Утром выяснилось, что урканец прилично говорит на английском. Он оказался потомственным охотником, с детства торговал шкурами урсунов и лапукосов в приграничье («мужик из Оз не карош, сильно башка бьет, и ногами, да!») и даже бывал в столице Системы Сити-Тауне («о-о-о-очен болшой шатры, многа-многа, да!»). Насчет Сити-Тауна, конечно, врал. Звали его Ул, и на самом деле он и о Салехоме-то знал только понаслышке. Как все урканцы, Ул любил прихвастнуть, и путникам пришлось довольно долго выслушивать о том, что род его входит в состав Второго Крыла, которое поселилось в Долине Вождей еще до Царского Клана, что он чуть ли не князь Первой Сотни, в связи с чем всем было предложено немедленно пасть ниц, затем подползти к великому воину и вождю, припасть щекой к его бедру и подержаться рукой за пенис. Получив пару подзатыльников от Макса, который как-то сразу взял его под свое покровительство, урканец наконец успокоился и даже милостиво согласился позавтракать вместе со всеми. Трэш нетерпеливо смотрел, как уроженец самой нецивилизованной страны на Западе запихивает в рот огромные куски крольчатины вместе с собственными пальцами. Несколько раз он предлагал испытать волю урканца на прочность с помощью нехитрой пытки огнем, но гуманистически настроенные товарищи сумели отговорить его от этой затеи. Понять их было несложно. Никто, в том числе эрудированный Шур, урканца вблизи никогда не видел. Он был для них как гуманоид, существо с далекой планеты. Самарин разглядывал раскрашенного белой краской охотника с особой тоской. Урканец был, как две капли воды, похож на Проводника, который остался в далекой казахской степи («Начальник? Кури «ЛМ»!»). Самарин вспомнил его разбитое в кровь лицо, когда он бежал за машиной и что-то кричал по-казахски. Сейчас Проводник казался ему родным и даже любимым. Если бы не эта комета Рикса, они могли бы сидеть вместе у костра и есть шурпу, причмокивая жирными губами. Урканец, будто читая мысли Самарина, то и дело бросал в его сторону короткие настороженные взгляды, словно примеривался, прежде чем, не глядя, метнуть нож. Самарин отвернулся, стараясь больше на него не смотреть.

– Ладно, хватит, – раздраженно буркнул Трэш, выбив у урканца очередной кусок мяса из рук. Мясо, шипя, запрыгало по дотлевающим углям. Ул проводил его с такой тоской во взгляде, что все невольно поежились. Затем он обиженно поджал губы и вопросительно посмотрел на Макса. Макс ответил строгим укоризненным взглядом.

– Так, давай, выкладывай, что ты вчера видел? – приступил к допросу Сигизмунд Трэш. Урканец с тревогой посмотрел на джунгли, а затем обвел всю группу паническим взглядом.

– Вы бум-бум Пятно!? Смерт?

– С чего ты взял?

– Вы живой. Никто не выходил из Пятна. Никогда, да!

– Этот серый туман в джунглях – это Пятно?

– Вы убиват Пятно… Вы убиват Пятно! Красный Демон ступат на планет. Смерт! Все – смерт!

Урканец упал на колени и начал отбивать неистовые поклоны с частотой долбящего дерево дятла. При этом он с воодушевлением выкрикивал слова какой-то молитвы. Неизвестно, сколько продолжалась бы эта религиозная истерика, если бы вновь не вмешался Макс, поймавший урканца на взлете за волосы и с силой опустивший его носом в землю. Испытав шок от соприкосновения с матерью-землей, урканец застыл, а затем медленно поднял испачканное влажной почвой лицо. Сплюнув грязь, он, ничуть не боясь обжечься, достал из костра давешний кусок мяса, подул на него, засунул в рот и стремительно проглотил, зорко наблюдая за Трэшем.

– Вы не убиват Пятно? – спросил он.

– Не убиват, не убиват, – раздраженно заверил его Трэш, – если это, конечно, было Пятно, а не болотный газ.

– Болотный газ! Ха-ха, – урканец засмеялся, картинно держась одной рукой за живот, а другой указывая на Трэша. – Ха. Ха. Ха. Болотный газ! Фых! Толстый сэр – глупый дурак. Болотный газ – дых-дых, – он сделал большие глотки, широко раскрывая рот, – и о-о-о, – Ул блаженно закатил глаза, – очен карош для этого дела, – Ул сделал неприличный жест, – о-о-о, – он покрутил пальцем вокруг головы, – очен карош, но можно, о-о-о, навсегда и смерт, – Ул страшно выпучил глаза. – Болотный газ зеленый, Пятно – серый.

– Почему? – встрял Самарин.

– Потому что Пятно, – важно объяснил словоохотливый абориген и для вящей убедительности, словно подозревая Самарина в дальтонизме, повторил, – Пятно – серый.

Макс уже собрался привычно прибегнуть к подзатыльнику, как вдруг урканец неестественно выгнул спину, расправил плечи, положил руки на колени и, закрыв глаза, начал, мерно раскачиваясь, говорить напевным речитативом:

– Давным-давно, когда Праматерь, желтоликая Ассун, стала белой, люди Семи племен решили отправиться в путь, потому что великий пророк Тангор сказал еще до начала времен: «Когда Праматерь станет белой, придет Синий Дракон, чье дыхание смертельно, Синий Дракон с тысячью имен, из которых нам известно лишь одно. Но оно не имеет значения. Семь племен отправились в путь, оседлав спины семи Красных Демонов. Да! В те времена Красные Демоны были ручные. Люди Чатла знали их секрет. Семь племен Чатлана отправились в путь. Да! Красные Демоны обманули Синего Дракона. Напрасно Синий Дракон извергал на них пламя и швырял в них целые горные цепи – было уже поздно. Красные Демоны – хитры, да!

Не менее часа слушали Самарин, Харпер, Макс, Шур и Трэш о том, как Семь племен совершали свой путь по Белому Океану, чтобы достичь Обетованных Чертогов. Тысяча опасностей ждала их на этом пути, сотни раз они избегали гибели. Их пыталась съесть Черная Утроба, а Великан Эмбе отряхал на них со своих огромных ладоней пыль, и каждая пылинка была размером с дом. Путешествие к Обетованным Чертогам длилось три поколения. За это время Макс, как самый равнодушный к подобным рассказом, успел набрать хвороста, поймать двух кроликов, освежевать их и сделать прекрасный обед. Лениво жуя плохо прожаренное мясо, слушатели не отрывали глаз от рассказчика. Ул не только не ведал усталости, он с каждым часом все больше и больше входил в раж. Раскачиваясь в такт своему напеву, он делал резкие махи рукой на ударных словах (чаще всего на «Да» в конце строфы). Его английский перестал ломаться, издеваться над грамматикой и словообразованием. Да и сам акын неуловимо преобразился, став почти прекрасным. Трава раскачивалась вместе с ним, внимая ему. Птицы смолкли, и лишь филин отбивал такт редким уханьем. У границы манала почтительно остановилось семейство слонов. Дикая кошка развалилась на суку и, прищурив глаза, смотрела на урканского певца, оставаясь неподвижной несколько часов. Лишь кончик хвоста нервничал и дергался, словно в нем было спрятано маленькое, потайное сердце.

• Предыдущая
• 88/125
• Следующая