Пангея - Голованивская Мария - Страница 51
- Предыдущая
- 51/148
- Следующая
На мгновение Лот представил, что болен и Голощапов, и Лахманкин, вот умер же в прошлом году Конон, так почему же эти не должны, он заберет их всех вместе с собой, а как же иначе, ведь это несправедливо, что он уйдет, а они останутся? Он просто прикажет их убить перед смертью, а почему бы и нет? Эта мысль о двух головах со змеиным шипением утешала его, но утешала неглубоко: а не все ли ему равно, что кого-то пристрелят в то время, когда за ним явится белокурая смерть, крутящая на пальчике ключи от ада на брелочке с алмазами? А он будет хрипеть и корчиться, отравленный мерзкими секретами белесого червяка внизу его живота.
Когда наступил вечер и Лот смог уехать из рабочей резиденции домой, за город, он позвал свою младшую дочь Наину с ее мужем Константином Лакшиным и, посверкивая температурными, залитыми кровью глазами почти что сразу выпалил, едва увидел их:
— Я хочу оставить ему власть. Ему. Отпустите меня.
Он показал на Константина.
— Что скажете, а?
— Давай позовем маму, — попросила Наина, — без ее мнения разговор исхитрится и уйдет сквозь песок.
Они долго разговаривали вчетвером.
Прежде чем что-то сказать, заметно похудевшая и потускневшая Тамара, несмотря на терзавшую ее головную боль, внимательно выслушала присутствующих.
А потом заключила, подойдя к Лоту и нежно обняв его со спины за шею.
— Ничего не нужно сегодня решать, Лотушка. Ты устал. Ты измучен. Давай обсудим это все ближе к осени, когда скрытое выйдет пред очи наши. Операция, что тебе предстоит, легкая, и к осени ты будешь совсем здоров.
— Ты не понимаешь, — мягко ответил Лот, не обращая внимания на Наину и Константина, — мальчики не родятся, дохнет скот. Люди придумают пыщущего здоровьем героя, и он обязательно придет убить меня. Нам нужен преемник. Иначе — беда.
— Он бредит, но раз не упоминает Платона, значит, сохраняет остатки разума, — сказала Тамара застывшим в изумлении Наине и Константину. — Представляете, если бы сейчас он зациклился на этом гниденыше? Ступайте и не думайте лишнего.
Всю ночь Лот плакал на уставших руках Тамары, он говорил, что боится смерти, ада, который наверняка ждет его, об унижении, которое он претерпел, когда доктор мял его гениталии, о страшном позоре, случившемся, когда ему, великому Лоту, пришлось встать на четвереньки, чтобы этот чертов эскулап мог засунуть палец в его анус и что-то там прощупать. Невыносимо это! Невыносимо!!! Лучше умереть, но как умереть, как, если нет больше ничего для этого подходящего?!
Тамара баюкала его.
— Мы должны жить дальше. Беда стучится к каждому. Но она приходит и уходит, нужно суметь ее проводить. Твоя болезнь — это крошечный пустяк, она бывает у каждого второго мужчины, от нее давно уже не умирают.
Говоря это, Тамара прекрасно понимала, что болезнь грозит Лоту не физической смертью. Она убьет, может быть, не столько его самого, но его власть.
— Ты знаешь, чем заняты мои министры? Что делает администрация? Во что превратились эти обрюзгшие партийные хари и до чего докатились генералы, давно позабывшие, в какое место в ружье втыкается пуля? Все давно спились, скурились, они развратничают в публичным местах, путаются друг с другом, ловят на улицах детей… Они, никого не боясь, едут на Кавказ пострелять, просто так, досужей забавы ради. Им можно все, я ничего не могу им запретить.
— Я знаю, — перебила его Тамара. — Сумасшедшие деньги. Ты не виноват. Это отрыжка, они рыгают золотом.
Лот плакал и все повторял о кровавом море, которое подступает к Пангее, о народном гневе, о безысходности, о гноящемся трупе империи, он проклинал нефть, он называл ее черной сатанинской кровью, он так кричал, что Тамара была вынуждена дать ему успокоительное, и только когда Лот наконец уснул, обмочив весь ее живот, она аккуратно сняла его голову с колен и устроилась на кресле в углу комнаты, чтобы даже во сне видеть, как он спит.
Нефть была вотчиной Константина.
Но что такое эта нефть?
Огонь прошлого?
Лот отписал ее Константину, мужу любимой своей Наинки, потому что тот во всем нравился ему. Разумный, спокойный, не то что бесшабашный Рашид, от природы склонный ко всему здоровому и прямому. Константин любил море, подолгу плавал в их резиденции в Крыму, фыркал на прекрасный закат — так он выражал восхищение, когда Лот еще занимался строительством храмового парка, от любил приезжать зимой и очертя голову нестись вниз по отвесному горному склону на лыжах, со свистом разрезая воздух своей красной шапочкой и синим шарфом. Он занимался делами по необходимости, без огонька. Но если надо — собирался. Когда Лот приказал ему отобрать у недостойных их скважины и нарисовать на качалках семейный герб, тот сделал все быстро и ловко, словно спеша, поскорее опять занырнул в бассейн, дабы наслаждаться купанием, а не густым ароматом мужских денежных дел.
Лот радовался счастью дочери.
Он ведь собственноручно расстрелял Рашида, и теперь вроде как вина загладилась.
Наина ходила веселая, так что еще нужно отцу, даже такому порченому, как он?
Константин прекрасно знал притчу о трех еврейских отроках, отказавшихся поклониться золотому истукану в Вавилоне и не сгоревших затем в печи, истопленной нефтью. Третью главу «Книги Даниила», где рассказывается эта история, в виде роскошно оформленного фолианта подарила ему Тамара, когда могущество Константина беспредельно возросло. В этой книге золотом были выведены такие слова: «Создав золотого истукана, царь повелел всем своим подданным поклониться ему, как только они услышат звуки музыкальных инструментов, под страхом смерти от сожжения. Трое иудеев не сделали этого, так как это противно их вере, о чем их враги незамедлительно донесли царю. Навуходоносор еще раз приказал им поклониться идолу, но Анания, Мисаил и Азария отказались, заявив: «Бог наш, которому мы служим, силен спасти нас от печи». В этой истории ангел Господень таки и спас их, из чего Константин извлек правильный урок, а именно — не верил до конца в то могущество, которое давала ему нефть. Он, Константин, высокий, светловолосый, улыбчивый, незамысловатый, нравился всем, ни у кого не вызывал подозрений, что он что-то мутит, хитрит, куда-то метит.
У Лота было очень много врагов. Накопилось за всю жизнь. Раньше он как-то о них не думал. А зачем? Кем они были для него? Никем? Сидели где-то в отдалении, дулись, злопыхали. Что они могли сделать против него, могущественного, любимого бедным народом, почти что бессмертного? Ничего. Что могли сделать задетые им гордецы? А тут — смогли. Недавно какой-то бородач, кажется, музыкант, чуть ли не тыкал ему при людях, когда он проводил ежегодную встречу с людьми искусства. Бородач задал ему гадкий вопрос, верит ли Лот в собственное бессмертие, и Лот вышел из себя, так ужалили его эти слова, а бородач высмеял его, и шуточка эта до сих пор веселит его народ.
Он мучительно считал врагов именно сейчас, чтобы понять, какую бомбу он зажимает между ног? Финальную? Очевидно. Но если так, кто именно поглумится над ним перед его концом, кого нужно остерегаться?
Сестрички-гадалки умерли одна за другой несколько лет назад. Тамара утратила талант гадания вместе с месячными: с тех пор, как обыкновенная у женщин хворь перестала беспокоить ее, она ни разу не была точна в своих предсказаниях.
Значит, должен сам. Только сам. Страдающий, болеющий, не могущий помочиться.
Но вдруг кто-то может помочь?
Ева? Нет, только не она, не она точно. Он достал из ящика комода ее фотографию с их прелестным мальчиком и погладил ее ладонью по лицу. Мальчику двенадцать. Как же он похож на отца. Нужно привести к клятве Константина, что потом он все передаст ему. И передаст как миленький. А Ева, Ева не врач мне.
Женщины.
Обижал ли он женщин?
Рахиль?
Рахиль.
Тамара тогда спасла ее, где она теперь?
И сколько ей сейчас?
Под пятьдесят, наверное.
Нечего бояться.
Небось, давно не только мамаша, но и бабушка, квохчет, как курица, да умничает в каком-нибудь заштатном городке, морочит голову состоятельному и усталому от жизни муженьку.
- Предыдущая
- 51/148
- Следующая
