Бытие - Брин Дэвид - Страница 79

За супом Хэмиш непринужденно беседовал с социальным психологом из Дхарамсалы, но продолжал размышлять. Может, у слуг установлены гипнотические блоки преданности. В большинстве мест они незаконны. Но Швейцария и Лихтенштейн так и не присоединились к Европейскому Союзу. Или им обещаны выплаты в будущем, спустя десятилетия, но только если их преданность не будет вызывать сомнений.

Есть один великолепный подход – метод Таты. Найдите далекую деревню, прозябающую в нищете, болезнях и безнадежности. Вложите довольно денег, чтобы она преобразилась: школы, больница, работа для всех, стипендии для умной молодежи. Создайте местный культ благодарности. И вот вам надежный источник преданных слуг, которые все для вас сделают. К тому же это хорошая реклама.

Или того же можно добиться по старинке. Шантажом. Предай нас. И мы сообщим копам, что ты сделал. Посмотрев на своего личного официанта, Хэмиш заметил, что под шелковой ливреей этот человек очень худ. Хэмиш допил вино и, пока его бокал снова наполняли, заметил на тыльной стороне ладони слуги следы сведенной татуировки, возможно, указывающей на буйное прошлое.

Будь у меня очки, я мог бы получить выполненный в цветах анализ рисунка. Но забавней сопоставлять увиденное старомодным способом.

На самом деле Хэмиш отлично проводил время, постоянно делая заметки, которые потом подробнее разработает его штат. Читатели и зрители такое любят! Конечно, его богатый злодей должен быть из какого-то иного круга богачей. Возможно, техмиллиардер-надерит или богатый безумный ученый. Или член какой-нибудь либеральной клики… ни в коем случае не из клайда! Особенно сейчас, когда эта элита элит договаривается с Тенскватавой.

Тем временем социолог слева от него рассказывала о своем завтрашнем выступлении – о неоконфуцианской этике прагматизма и Новой Пирамиде. Хэмишу было так хорошо, что он не стал интересоваться, где она стащила вторую часть заголовка.

– Понимаете, мистер Брукман, с угасанием Просвещения то же самое происходит с ромбической социальной структурой, в которой доминирует обширный и энергичный средний класс. Такой порядок воспитывал отзывчивость и творческие способности, но и хрупкую мягкость, китчевую культуру и переменчивые привычки, поразившие вашу Америку – вечного подростка.

Хэмиш ответил вежливой улыбкой, которую дама приняла за глубокий интерес. Она пошевелила изящно раскрашенными пальцами.

– Такой тип социального порядка нестабилен. Он слишком зависит от высокого уровня грамотности, вежливости, уверенности и общего сознания цели. Как в древних Афинах и во Флоренции, он просто побуждает буржуазию пререкаться из-за тривиальных проблем. Преувеличенно реагировать на одни угрозы, но вовсе не замечать других.

Социолог очень старалась завладеть вниманием Хэмиша, улыбаясь и слегка наклоняясь к нему, чтобы он не отвлекался, всякий раз как он отрывал взгляд от тарелки – на этот раз от рыбы, жареного желтохвоста, блюда очень дорогого, даже с настоящим шафраном. Он вежливо отвечал ровным взглядом, заметив, что дама гораздо привлекательнее, чем ему показалось сначала. Хэмиш отпил глоток вина, позволил официанту наполнить бокал, а женщина тем временем продолжала:

– Как учил Платон, постоянство правления требует широкого основания и резкого сужения к вершине – небольшому, но сверхквалифицированному правящему классу, рожденному и воспитанному, чтобы властвовать. Этот метод на 99 процентов усвоили все постагрокультурные цивилизации. Даже при так называемом советском коммунизме власть вскоре сосредоточилась в руках нескольких сотен семей номенклатуры – классическое феодальное общество вопреки поверхностной эгалитарной риторике.

«Неужели она считает, что я этого не знаю?» – подумал Хэмиш. Лениво кивая и не прерывая зрительного контакта, он тем временем прислушивался к другим разговорам. С другой стороны от него бразильский крупный фабрикант удобрений пересказывал предположения об Артефакте чужаков, наскучившие уже несколько часов назад.

Тем временем через стол от Хэмиша ученый из круга советников Тенскватавы обсуждал вероятностно определенную ответственность – ученым и инноваторам предлагалось покупать страховые полисы, чтобы прикрыть возможные промашки, давая обещание остановиться и подумать, прежде чем приступать к рискованным экспериментам. Вариант Принципа Предосторожности – требование, чтобы бремя доказательств ложилось на тех, кто приносит перемены. Интересная альтернатива предположениям Научного Жюри, она позволила бы рынку рисков осуществлять регуляцию без привлечения чиновников.

Умно, но не слишком удачно сейчас, когда верховные семьи первого сословия присоединяются к Движению отречения. Завтрашние олигархи не станут пользоваться рыночными методами. Чиновников контролировать легче.

– Поэтому все признаки говорят о возврате к классовой структуре в форме пирамиды. Но какого типа будет эта социальная пирамида? – спрашивала социолог, полагая, что полностью завладела вниманием Хэмиша.

«Она определенно флиртует со мной», – решил Хэмиш.

– Что ж, хороший вопрос, – ответил он, чувствуя, что язык слегка отяжелел. Слишком хорошее вино. Его надо прихлебывать, а не пить залпом.

– Вот именно!

Она энергично кивнула, и ее ожерелья из золотых бляшек звякнули. Открытые в улыбке зубы казались невероятно белыми, она очень старалась, но Хэмиш начал находить ее чересчур навязчивой. А она между тем продолжала:

– Неужели наша поднимающаяся аристократия действительно хочет повторить ошибки, приведшие к восстаниям простолюдинов в 1789 году во Франции и в 1917 году в России? Зачем сосредоточивать в своих руках деньги и власть, если это заканчивается поездкой в двуколке на плаху?

У Хэмиша был на это ответ:

– Людовик Четырнадцатый и царь Николай были от рождения умственно отсталыми и не располагали сегодняшними средствами – огромным количеством микрокамер по всему миру и непобедимыми детекторами лжи.

«Или, – добавил его неслышный внутренний голос, – настоящим искусственным разумом. Но не будем упоминать это третье средство, обеспечивающее контроль сверху донизу».

– Что ж, насчет этого вы правы, – согласилась она. – Хотя сегодня камеры и машины правды приносят первому сословию столько же раздражения, сколько пользы: ведь они светят не только вниз, но и вверх.

– Да, но чтобы избавиться от этого, достаточно прекратить взаимность, – ответил он. – Контролировать информацию, убеждаться, что она движется только в одном направлении. Взять под свой контроль базы данных. Сглаживать ситуации, чреватые паникой, чтобы публика поддерживала патерналистскую «защиту». Добиться принятия законов о «неприкосновенности частной жизни», а потом подкупом открывать лазейки, так чтобы элита видела все, а законы о частной жизни защищали только ее.

Конечно, нужно будет запрограммировать еще многое. – Хэмиша несло. – Касты умных и знающих поймут, что происходит, и начнут жаловаться. Поэтому понадобятся массовая пропаганда и популистское негодование, направленные против ученых и других профессионалов, которых следует именовать заносчивой элитой. И наконец… когда гражданские служащие и технические специалисты потеряют доверие публики, надо отрезать остальные сословия от информационной петли, взять под свой полный контроль камеры и правительственные агентства – и voilá! Тирания, которая просуществует тысячелетия!

Женщина уставилась на Хэмиша.

– Ну, я бы выразилась несколько иначе…

– Если наверху видят абсолютно все, откуда берутся Ленины или Робеспьеры?

С улыбкой пригубив вино, Хэмиш почувствовал, что краснеет от своей неожиданно страстной речи. По правде сказать, это походило на изложение сюжета кинофильма какому-нибудь продюсеру, когда в несколько секунд возникает замысел, из которого может выйти хороший сценарий. Такой, в котором смешаны человеческая природа и вымысел и который… ну, большая часть которого – уже реалии.

Женщина-социолог заморгала.