Мир, где все наоборот - Коган Татьяна Васильевна - Страница 52
- Предыдущая
- 52/55
- Следующая
Егор осторожно тронул ее холодную ладошку:
– Пойдем в кафе?
Рита кивнула, но с места не тронулась. Она не успела заметить, из какого двора стреляли и тем более кто. Хотя догадаться несложно. Рита почти наверняка знала, что салют устроил Кирилл. Он не единственный, кому она говорила о своей заветной мечте. Однако интуиция указывала именно на него. Как жалко, что номер телефона Кирилла не сохранился. Рите жутко хотелось позвонить ему и от всего сердца поблагодарить за чудесный подарок. Может, однажды Кирилл заглянет на огонек, и они вновь проговорят несколько часов.
– Стоит и улыбается, а сама уже в ледышку превратилась, – недовольно буркнул Егор. – Все, я беру тебя силой и возражений не принимаю. – Он обнял Риту и поволок в теплое кафе.
Через неделю, обнаружив позабытый в кармане куртки лотерейный билет, Егор зайдет на сайт, чтобы проверить номер. А еще через неделю заберет из офиса фирмы свой выигрыш – полтора миллиона рублей.
Глава 27
Вечером из подъезда углового дома рядом с парком выехал мужчина в инвалидной коляске. Было ему немного за шестьдесят, его гордая осанка и строгое лицо говорили об упрямом характере, однако в его глазах читалось добродушие.
Николай Борисович выехал во двор к детской площадке – уже пустой в это позднее время – и остановился у невысокого деревца. Крошечные листочки только начали распускаться, и ветви выглядели еще по-зимнему беззащитно. Но в источаемом ими запахе чувствовалась праздничная, весенняя грядущая теплота. Мужчина втянул грудью слабый, еле уловимый аромат листвы и не сдержал счастливой улыбки. Жизнь налаживалась. С каждым днем все больше и больше.
Еще недавно Николай Борисович готов был опустить руки. Многие годы его сила и бесстрашие являлись образцом для подражания, он сражался с огнем, лез в самое пекло, не задумываясь о последствиях, ибо знал: от его оперативности зависит чья-то жизнь. Он был полон энергии и планов. И в одно мгновение превратился в беспомощного старика.
Инвалидность свалилась как снег на голову, сбила его с ног, отобрала надежду, сделала невозможными самые простые вещи. Неделю за неделей Николай Борисович сидел в заточении, без шанса увидеть небо, вдохнуть свежий воздух… Он больше не управлял своей жизнью, целиком завися от супруги… Ирина держалась молодцом, притворяясь сильной, чтобы не причинять мужу дополнительных страданий, но он видел, как хрупка ее вера, как страшно ей засыпать и еще страшней просыпаться.
Николай Борисович постоянно вспоминал тот роковой день, когда, сидя с удочкой на берегу реки, он заметил дым от пожара. Он спрашивал себя: как поступил бы сейчас, зная, к каким последствиям приведет его поступок? Наплевал бы на все и ринулся в полыхающий дом? Или продолжил бы рыбачить, внушая себе, что поступает правильно – если не ради себя, то ради любимой жены. Сколько раз он задавал себе этот вопрос и не находил ответа. Николай Борисович мог убедить себя, что, выпади ему шанс вернуться в прошлое, он непременно послушался бы разума. Но никто не давал гарантии, что в последний момент он не наплевал бы на здравый смысл, поступив так, как поступал всегда: ринулся в огонь, чтобы спасти человека.
Николай Борисович с юности стремился жить по совести. Кто бы мог подумать, что его совесть лишит его полноценной жизни. Он не хотел сдаваться. Он прилежно делал упражнения, чтобы вернуть подвижность ногам. Он упрямо твердил, что завтра ему станет лучше. А еще через день случится что-то удивительное. Но ничего не происходило. Ни намека на перемены. Ни единой вдохновляющей новости. Ему предстояло состариться и умереть в квартире, ставшей его личным склепом. Он сидел у окна и смотрел на недоступный мир, понимая, что уже никогда не станет его частью. Николай Борисович не хотел умереть. Но и существовать вот так – тоже.
Письмо из поселковой администрации пришло неделю назад – банальные, официальные слова благодарности. На следующий день привезли инвалидное кресло: местные власти решили всерьез раскошелиться. А еще через день явились двое – старший и младший Тарасовы. Старик, которого Николай Борисович вытащил из огня, и его сын, сухопарый мужчина лет сорока.
Оказалось, сын долго пытался выяснить фамилию и имя человека, спасшего жизнь его отцу, но это оказалось делом едва ли выполнимым.
– Я и в местные больницы обращался, и к районным чиновникам, и соседей опрашивал – все напрасно, – эмоционально жестикулируя, говорил Тарасов-младший. – Никто даже внешность вашу не мог описать, а уж подсказать, кто вы, – и подавно. Я уже отчаялся, но на днях позвонили мне из мэрии поселка и сообщили, что по моему запросу поступила информация. Так мы вас и нашли.
Гости задержались до позднего вечера. Много было сказано добрых слов. Ирина то и дело выходила из комнаты, чтобы смахнуть слезы, а Николая Борисовича не покидало ощущение, что его судьба сделала долгожданный вираж, оставив позади все плохое. Да так, в сущности, и было.
Теперь Николай Борисович мог выезжать на улицу и уже не чувствовал себя изолированным от общества. Увидев, как муж воспрял духом, Ирина позволила себе выдохнуть с облегчением. Ежедневно на дом приходил нанятый Тарасовым-младшим врач-остеопат, буквально перекраивавший пациента… А сегодня у Николая Борисовича был особый повод для радости. Впервые после несчастного случая он смог пошевелить пальцами ног.
В то время, когда Николай Борисович вдыхал запах молодых листьев, медитируя на светлое будущее, Максим Гладко сидел в своей квартире со стаканом водки в руке и напряженно думал.
Собственно, напряженно думал он последние две недели, как только пришел в себя после захвата его фирмы и разрыва с женой. По неизвестным причинам больной извращенец решил разрушить его жизнь, и надо признать, ему это удалось. Первые несколько дней после одиозных событий Макс метался в бессильной ярости, пытаясь вернуть контроль над компанией и убедить супругу не пороть горячку. Ни в том, ни в другом он не преуспел. Фирма была обанкрочена, и восстановить ее не представлялось возможным. А Надька отказывалась слушать его оправдания – собрала вещи и ушла. Еще и Джесси с собой прихватила, сука. Чтобы неверный муж от одиночества совсем загнулся.
Никакого долбаного чувства вины Макс не испытывал. Только гнев – на себя и на свою тупость. Как он мог допустить, чтобы его развели, как последнего лоха? Всегда был в тонусе, мониторил ситуацию, где надо, осторожничал. На минуту только расслабился – и сразу удар под дых получил. Облажался по полной. И как теперь выползать, непонятно. Во-первых, где взять бабло на открытие новой конторы? Кредит в банке вряд ли ему дадут. Во-вторых, где гарантии, что таинственный мужик снова не объявится? И ведь не вычислишь его никак. Хоть бы зацепку какую-то оставил. Чисто сработал, падла. От кого защищаться теперь? От человека-невидимки?
Макс залпом осушил стакан и поморщился. Даже закусить нечем. Была бы Надька – живо бы сообразила что-нибудь на стол. Крепко злился он на свою жену. Понимал ее и все равно злился. Да, обидно видеть доказательства неверности мужа, но, с другой стороны, ты же не восьмиклассница, должна понимать, что моногамных мужиков не бывает. Ну, согрешил, да, хреново. Еще хреновее, что попался. Пореви да прости. Тем более когда твоего мужа цинично подставили и ему как никогда нужна поддержка родного человека. Эх, Надька, Надька. Дура баба.
– О супруге размышляешь? – голос Джека вывел Макса из задумчивости.
– Точняк, старик. Не ожидал я от нее такой подлянки.
– Если ты приложишь усилия, она вернется, – заверил товарищ.
– Да знаю, знаю, – вздохнул Макс. – Жрать так хочется. Пиццу заказать, что ли…
О том, что Джек в больнице, Макс узнал два дня назад, когда позвонил ему на мобильный. Планировал пожаловаться на судьбу и попросить помощи, и выяснил, что друг нуждается в помощи гораздо больше. В больницу примчался тотчас, поднял на уши весь медперсонал, вытряс сведения из лечащего врача и ввалился в палату, все еще не веря в случившееся.
- Предыдущая
- 52/55
- Следующая
