Еська - Першин Михаил - Страница 22
- Предыдущая
- 22/37
- Следующая
Зачал я огонь разводить, слышу: ктой-то, вроде, кличет меня. Издаля – во-он аж оттедова, от самого поворота дороги-то – пастух криком кричит: чего, мол, ты на краю леса заповедного деешь? Я к ему подошёл, потому я на тропу ишо не ступал, так и идтить мог куды требовается. И ты б коли давеча у костра мово оставался, так и спасся б, так нет же ж, дурья голова, сюды заявился.
Вот пастух-то мне всё и поведал. А как услыхал, что матушка в лес зашла, – в деревню побёг. Потому Пантер – он после как с кем разделается, выть зачинает страшенным голосом, и кто этот вой услышит, навек слуха лишится. Он бегит, а коровы-то – за ним. Он орёт благим матом, и они – му да му. Коли б не горе моё, я б дотеперьча смеялся.
Только я всё одно мамку не кину. Вот уж меч востёр, так тропка меня куда надо выведет.
Выслушал его Еська, да и подивился:
– Чего ж ты толкуешь со мной тута, коли с мамкой твоей така беда? Да я б на твоём месте бе?гом бы бёг её выручать.
– Экой шустро?й! Будто я свою матушку мене твого люблю. А только меч мне наточить надобно аль нет? Да окроме того, Пантер – он же ж до сумерек спит. Ему спешить неча: хучь и днём путник к берлоге выдет, всё одно никуда он не денется – так и ходит кругом, так и мается, покедова не смеркнется. А тут уж Пантер его аль её – цоп! Однако уж темнеть зачинает. Прощевай, добрый человек, сиди тута, никуда не ходи. Может статься, осилю я Пантера, так и чары с тропки сымутся. А коли долетит до тя крик мой аль матушкин, ты уж лучше накинь опояску на ветку, да и разом с жизнью распрощайся, потому та?к всё одно легче будет, чем в пантеровых когтях погибель свою отыскать.
Но Еська, ясно дело, слушать его не стал, и пошли они вдвоём по тропке заповедной.
По пути Еська спрашивает:
– А меч-то у тя откель? На витязя ты не больно смахиваешь.
– Да там, где мы с матушкой живём, энтого добра в кажном дому сколь хошь. Мы с самого с издетства мечом аль там стрелами владеть научаемся. А как подрастёт малец, ему ружжо дают. У нас кто за сотню шагов шишку с дерева единым выстрелом не сшибёт, с тем никто и толковать не станет.
– А где ж твоё ружжо-то? Им-то, небось, сподручней было б с Пантером сражаться.
– Ружья нам выносить не велено. Потому они все как есть учтёные. А меч аль там копьё в дорогу захватить – это вроде как иным хворостину взять слепней отгонять.
– Знавал я одно тако место, – Еська молвит. – Может статься, что и матушка твоя мне знакома. Но об том после потолкуем.
Идут дале, а тропка и впрямь заколдована будто: они шаг ступят, а на полдюжины впереди окажутся. Вот этими самыми несколькими словами перекинулись – а уж в самой чащобе предремучей оказалися.
Слышат: впереди ветки трещат. Шагу прибавили – промеж деревьев шагает кто-то. И шаги-то нескорые, ноги едва двигаются. Устал, видать, ходок, сил нет. Стали догонять – парень первым узнал, да как закричит:
– Матушка!
Она обернулась, тут и Еська разглядел. Так и есть – Фряня!
– Фрянюшка!
Она к ним кинулась, да только ещё дале оказалася.
– Стойте, матушка! Стойте! А то сызнова мы вас из виду утеряем. Где есть, там и стойте. Мы сами до вас доберёмся.
Остановилась Фряня, праву руку к ним тянет, а левой слёзы утирает, шепчет:
– Есюшка, Па?нюшка, Есюшка, Панюшка:
А Панюшкой, сами смекаете, сынка ихнего звали, что Еська младенцем бессмысленным у Фряни оставил, ан вот как парнишка-то вымахал!
Стали подходить. Вроде, ближе и ближе становятся, а вплоть дойти не могут. Побежали, ан и добечь по тропе зачарованной нельзя.
Уж так близко стали, что дыханье слыхать другдружкино, да рукой не дотянешься.
У Фряни ноги-то и подкосились. Знамо дело: цельный день по кочкам да буеракам прошагала. Тут и Еська с Панюшкой стали: всё одно – дойти не дойдёшь. Это Панюшка так решил. Еська-то готов был хоть до ночи бечь, хоть до завтрева, но тот его остановил:
– Постой, говорит, добрый человек, силы побереги. Они нам для Пантера понадобятся.
– Да какой он те «добрый человек»! – Фряня сквозь слёзы говорит, да и смеётся в это же самое время: – Батя он твой родный, Еська. Мы же ж, Есюшка, за тобой-то и шли. Ан вот вишь ты, как выходит: свидеться свиделись, а и коснуться-то друг дружки не можем.
Тут Панюшка ей всё и поведал: что это за лес такой и что за тропа, и кака? мука их ожидает после как смеркнется.
– Эх, не погибель страшна, – Фряня говорит. – Я, Есюшка, тебя сыскала, уж одно это мне под конец жизни утешением станет. Вот коли б ещё обняться напоследок да поцаловаться хоть разочек крепенько, как в тогдатошние дни – аль забыл ты, как оно было? – и помирать не страшно б. А только почто ты?, сыночек мой родный, погибнуть должон?
– Вы, матушка, зря слова эти самые говорите. Я и сам помирать не сбираюся и вам не дам. Потому у меня меч, что молонья, быстрый. Я энтому зверю елды-то поотрубаю.
Фряня сквозь слёзы улыбнулася и говорит:
– Это он с издетства такой боевой. Никому из пацанов спуску не давал!
– Иного боюсь, – Панюшка продолжает. – Ежели этак мы вас догнать не могём, то и к ему с запозданьем явимся, когда он уж вас мучать зачнёт.
Хотела Фряня ему возразить аль слово утешное молвить, но тут рык раздался страшенный, аж листва с веток полетела.
Вскочили они на ноги, Панюшка меч поднял. И в энтот самый миг из-за дерева Пантер Злоебучий выскочил.
Ждал Еська, что он гадок будет, ан такого и представить не мог. Чирьи на шкуре шевелятся, подрагивают; с глаз вроде слеза сочится, да токо никакая то не слеза, а слизь мандовая, да ишо зловонная сил нет; языком раздвоённым по морде обводит, слизь энту самую слизывает; а уши так торчком и стоят, аж шкура на залупах разворотилася.
Повёл Пантер носом, да и сел наземь. Головой водит – решает, видать, с кого начать: вроде, бабёнка посочнее будет, да зато тех-то двое.
Панюшка как мечом замахнётся – кричит: «Ступай, мол, прочь, чудище поганое!» Тот только оскалился да к Фряне двинулся. Она прочь от его бечь кинулась, да заместо того прямо в лапы и угодила.
Панюшка, напротив того, вперёд рванулся да мечом как рубанёт. Только тропка-то похитрей вышла: он вперёд шаг делает, а она его кру?гом ведёт, он – ещё шаг, а она его – дале вбок. И меч, заместо чтоб рубануть по шкуре, вдоль скользнул и не поранил её, а словно бы даже погладил.
Как прошлась поглажка энта по залупкам-волдырям-то, они и встрепенулись, по всей шкуре навроде как ветер по омуту пробёг. Пантер едва Фряню не выпустил. Панюшка вновь рубанул и обратно зверю нега одна вышла, а вся шкура аж засверкала от слизи новой. Однако он всё ж смекнул, что в лапах-то понежней будет. На шаг отскочил, да и когти выпустил.
Панюшка мечом машет, а достать зверюгу не может. А тот уж Фрянюшку до? крови разодрал. Она губу закусила, шепчет только: «Панюшка, родненький, ступай прочь, неча тебе тута делать, на позор мой да погибель глядеть».
Тут Еська и смекнул: коли тропка зачарована, может, помимо её попытать удачи? Да и полез по стволу. И едва от земли оторвался, словно тяжесть какая с ног слетела. С ветки на ветку, с ветки на ветку – через миг ровнёхонько над головой пантеровой оказался. На сук? пристроился, ветку сломил, да и давай хлестать его по ушам да промеж ушей. Пантер головой вертит, зубами пытается за ветку ухватиться да Еську наземь сдёрнуть, ан тот ловчее был.
Панюшка это увидал, хотел тоже наверх взобраться, да ему меч помешал. Тогда он как побегит к Пантеру. Хоть тропка его обходом вела, а всё одно – кругами, кругами – да ближе приближаться стал.
Еська тем временем Пантеру покоя не даёт, по ноздрям попасть пытается, потому понимает: раз у того глаз нету, то ему нюх зренье заменяет. Пантер не в шутку осерчал, бросил Фряню, на лапы задние встал, передними пытается до Еськи дотянуться, да и ревёт так, что и впрямь слуха лишиться можно.
Панюшка по кругу бегит, кричит истошно:
– Держитесь, батюшка! Держитесь, родимый! Ишо немного, версты две, не боле, осталося.
- Предыдущая
- 22/37
- Следующая
