Те же и скунс–2 - Воскобойников Валерий Михайлович - Страница 89
- Предыдущая
- 89/179
- Следующая
Алексей поставил раскалённый противень на подставку и, быстро развернувшись, сунул в двухсотградусное пекло второй – с пока ещё сырыми и бледными заготовками.
Готовые пирожки пузырились и шипели, распространяя немыслимое благоухание…
– Тётя Фира, а попробовать можно?.. – почти жалобно спросил Снегирёв.
– Конечно, можно, Алёша, только не обожгитесь смотрите…
Снегирёв проворно схватил пирожок и сразу откусил половину. Испечь вместо одного большого капустного пирога много маленьких тётю Фиру подвигла причина весьма невесёлая, но эту причину – как и назначение большинства пирожков – они в разговоре старательно обходили.
– А вам известно, что горячая выпечка очень вредна для здоровья? – тотчас выступила Генриэтта. Она уже раскочегарила вторую духовку и готовилась высыпать во взбитый белок нарубленные орехи. Как известно, это надлежит делать в самый последний момент. Не то пышная пена безвозвратно осядет от соприкосновения с жиром. Радио продолжало греметь, и она повторила: – Вредно для здоровья горячую выпечку есть!..
Снегирёв указал ладонями на уши и с растерянным видом помотал головой: ничего, дескать, не слышу. Мадам Досталь выключила репродуктор, высыпала орехи и в благословенной тишине поинтересовалась:
– С чем это у вас пирожки? С бараниной, наверное?! То-то запах неприятный такой. Сплошной чеснок, просто дышать нечем…
Эсфирь Самуиловна ахнула и промолчала.
Что можно ответить на подобное неумной пожилой бабе, считающей себя пупом земли? Что она сама дура?.. Начать всерьёз объяснять, что евреи умеют готовить не только еврейские блюда, да и в тех чеснок далеко не повсюду и не сплошной, ну а в данном случае его вообще и в помине..? Алексей покосился на потрясённую тётю Фиру и принял решение.
– Ну зачем же с бараниной…
Голосом, как и всем прочим, можно управлять к своей выгоде и он без усилия придал ему бархатный мурлыкающие вампирские интонации.
– С человечинкой, нежная моя, сахарная моя… человечинкой…
Остолбеневшая мадам внезапно обнаружила, что он стоит уже не у столика, а посреди кухни, и не просто стоит, а крадётся к ней, обходя дореволюционную дровяную плиту, крадётся этаким звериным, обманчиво-медлительным шагом, и жутковато улыбается до ушей, глядя на неё, точно на кусок лакомой ветчины, и понемногу протягивает цепкие руки, явно примериваясь схватить, и уже наклоняет голову набок, впиваясь глазами в её белое пухлое горло (Генриэтта поспешно прикрылась кухонной книгой), и во рту у него…
В этот миг она с абсолютной реальностью видела у него во рту длинные волчьи клыки.
– С челове-е-е-ечинкой… – ещё на шаг приближаясь к её беззащитному горлу, промурлыкал новоявленный упырь. Генриэтта, придушенно пискнув, очнулась от ступора и опрометью кинулась в коридор.
– А зохн вэй, Алёша, и что же это такое вы сделали?.. – шёпотом поинтересовалась тётя Фира, когда он вернулся. – А если бы не убежала?..
Снегирёв твердо ответил:
– Съел бы!
И подцепил с противня ещё пирожок.
Генриэтта Харитоновна Досталь рискнула высунуться из своей комнаты только часа через полтора, когда, согласно донесениям добровольных разведчиков из числа соседей, «жидовка» с жильцом куда-то собрались и ушли из квартиры. Тем не менее мадам вышла на цыпочках, повесив на шею крестик, разысканный в семейной шкатулке, и за неимением ружья с серебряной пулей сжимая в руке чайную ложечку из означенного металла. Увы! Народное средство оказалось бессильно против чисто бытового шока, ожидавшего её на кухне. Заглянув в кастрюлю, она увидела, что любовно взбитое, пышное, тугое безе для торта безвозвратно осело и превратилось в липкую, гнусного вида жижу с плавающей посередине ореховой крошкой. Но ещё прежде глазам Генриэтты предстал колченогий негодяй Пантрик. Рыжее чудовище сидело на её столике и… с аппетитом лакало из миски так и не дождавшиеся использования желтки…
Декабристки
О'Тул, уж что говорить, давно на это напрашивался. Тот ещё сукин сын был. Киллер, между прочим. И похититель людей. Скунсу за него заплатил издатель одной респектабельной лондонской газеты, мстивший за сына.
Скунс уже тогда финансировал небольшое частное ЦРУ. Чтобы держало руку на пульсе. Оно и держало. Довольно скоро он засёк О'Тула в Лиможе. Приехал туда и провёл в городе около месяца, изучая действительно очень славный местный фарфор. Потом сделал дело… и, уже уходя, допустил оплошность. Такую, что еле ноги унёс. Тут же по закону стервозности стали один за другим накрываться варианты отхода. В конечном итоге Скунсу пришлось юркнуть в канализационный коллектор – и очень тихо высидеть в нём несколько суток, дожидаясь, пока наверху всё хоть как-то уляжется. Пока сидел, с него слез сначала весь грим, потом весь загар и под конец чуть не слезла вся кожа. Что хуже, он чуть не свихнулся в первые же часы. Не от разъедающей вони – от жуткой памяти тела. Очень уж всё это сидение напоминало кое-что из его прежнего опыта. Однако он выдержал и, к собственному изумлению, не свихнулся. А потом отмылся и решил поехать в Израиль. Благо там как раз наметилась передышка между двумя войнами и можно было тихо-мирно погреться на солнышке. Поправить здоровье. А заодно провести неспешный «разбор полётов» и уяснить для себя, на чём поскользнулся. Чтобы не поскальзываться вдругорядь.
Самолёт «Эйр Франс» летел из Марселя, и уже в аэропорту Скунс обнаружил, что ему смертельно не хочется садиться на этот рейс. Жизнь давно научила его относиться к наитиям и предчувствиям весьма даже трепетно, и он сразу стал разбираться, в чём дело. Как скоро выяснилось, от одного из пассажиров едва уловимо попахивало говнецом. Однако путешествовать говнистому товарищу предстояло в другом салоне, и Скунс успокоился. Потом, хорошенько подумав, всё-таки расстегнул рюкзак и надел лёгкий свитер, ничем не отличавшийся от обычного. Бережёного, как известно…
Стюардесса указала ему его место возле иллюминатора, а рядом сел молодой латиноамериканец. Его звали Энрике Гомес, он был симпатичный и смуглый, в джон-ленноновских очках и с густой копной вьющихся чёрных волос. Когда выяснилось, что облезлого вида «сеньор» по-испански говорит с гренадским прононсом, соскучившийся Энрике уподобился гейзеру. Через секунду Скунс был уже в курсе, что Энрике учился в Сорбонне, а по возвращении в родную Колумбию собирался преподавать детям историю. Ну и, соответственно, использовал каникулы по назначению, своими глазами осматривая «особо исторические» места. Он уже побывал в Греции и в Италии, где., надобно думать, повсюду ходил с Плутархом и Тацитом в руках. Теперь у него «стояла в плане» Святая Земля, Скунс сразу понял, что подготовка у парня была весьма, основательная. Он пришёл в тихий ужас, сообразив, что, Энрике вряд ли заткнётся прежде посадки, но тут их весьма бестактно прервали. Оказывается, захваты самолётов ещё не вышли из моды. «Пищалка» в аэропорту бдительно застукала у Скунса в кармане металлическую авторучку, а на контроле багажа порывались развинтить трубчатый станок рюкзака: вдруг он туда запихнул что-нибудь нехорошее. Так-то. Однако пятеро террористов пронесли на борт целую кучу оружия. И никто ничего.
- Предыдущая
- 89/179
- Следующая
