Вавилонская башня - Разумовский Феликс - Страница 96
- Предыдущая
- 96/134
- Следующая
Владимир Иванович вяло отмахнулся. Его рука напоминала обтянутый кожей скелет.
– Протечка… Лежат они, где лежали. На чердаке. Коробки только другие… Он как стал академиком, с тех пор туда небось ни разу и не заглядывал… – Бывший перспективный учёный горестно усмехнулся. – А на что?
– Дача-то где? – задумчиво спросил Кудеяр.
– В Орехове. На улице Красной, в самом конце.
Скудин кивнул. Вот теперь он знал все, что было необходимо, и в голове уже начал вырисовываться конкретный план действий. Пока Владимир Иванович додумывал скорбные мысли о своей загубленной жизни и о том, не был ли к нему нарочно подослан партнёр, в итоге наградивший его СПИДом, Кудеяр забрал у него диктофон и сделал знак стоявшим сзади ребятам. Гринберг мгновенно подхватил потерявшую бдительность болонку, а Буров, взяв за плечи, мягко, но при этом неодолимо прижал Владимира Ивановича к скамейке. Скудин снял колпачок с маленького шприца и воткнул иголку Парамонову в тощее бедро, прямо через штанину.
– Вы… вы что, – испуганно задёргался тот, но потом что-то сообразил, улыбнулся и кивнул: – Спасибо…
Ему никто не ответил, кроме отпущенной на землю болонки. Три тени растворились в потёмках, словно их и вовсе здесь не было. Только деревянное сиденье рядом ещё хранило тепло. Действительно, «незачем вам даже знать, что такие люди вообще есть»… Владимир Иванович зябко сунул руки поглубже в рукава, закрыл глаза и стад ждать смерти.
Примерно через полчаса он с разочарованием уверился, что ждёт зря. После укола у него повысилась температура, его ощутимо знобило, но тем дело и ограничивалось. Жулька, не привыкшая к таким долгим прогулкам, начала поскуливать, проситься под кров и требовать ужина. Делать нечего, Владимир Иванович поднялся на ноги и потащился домой. Кожа у него начинала гореть, суставы отзывались на каждый шаг болью. Это была какая-то новая боль, отличавшаяся от привычной, как гейзер от пузырящейся трясины. Наверное, всему причиной был вскрывшийся душевный гнойник. Несмотря на жестокий озноб, шагалось Парамонову почему-то отчётливо легче, чем до разговора.
Дома у Эдика царили уединение и тишина. Отец после начала катаклизмов перешёл на казарменный режим, мать снова осталась ночевать у школьной подруги. Даже котяра Пушок, невзирая на царившую за окнами осень, отправился по кошкам. Эдик, впрочем, не исключал, что где-то поблизости образовалось мартовское пятно. Ну да все к лучшему, никто не будет мешать.
Перед глазами по-прежнему маячил неподвижный взгляд мёртвого «красноголового» и склонённые лезвия сарисс. Машинально переодевшись в домашнее, Эдик включил свою радость и гордость – компьютер «Крэй» с бездонным винчестером и столь же бездонной оперативной памятью. С некоторым замиранием сердца вызвал демонстрационную программу, основанную на кое-каких смелых предположениях и только вчера вчерне завершённую. Черт бы взял Скудина с его автоматами и рукопашкой, не дал внести последние, уже сегодня утром осенившие изменения…
– Гестаповец. Опричник. Сатрап… – бормотал Эдик, впрочем, беззлобно. Он не отказался бы узнать, на что Кудеяру понадобилась доза кровяной сыворотки, о которой тот вчера попросил. Эдику было не жалко, просьбу он выполнил, но вот для чего – спросить постеснялся. А впрочем, какая чепуха в контексте мировой революции. Ну не могло же быть в самом деле, чтобы теорема Шнеерсона имела альтернативное доказательство, чтобы Шихман, сам Шихман ошибся, а он, сопля, без году неделя, нащупал правильный путь?..
Программа странслировалась, запустилась, и Эдик узрел забавного двумерного муравья, неторопливо двигавшегося по плоской поверхности стола. Когда на столешницу был положен кубик, насекомое в силу сенсорной обделенности восприняло его в виде квадрата, а как только предмет приподняли – вообще потеряло его из виду.
Сразу за этим Эдику показали привычный трехмерный мир, где живущим в нем тварям дано воспринимать форму, и он смог зримо убедиться, что человек пребывал одновременно в прошлом и в будущем, а настоящее являло собой тонкую бритву, постоянно отрезавшую кусочки от «того, что будет» и отбрасывавшую их в «то, что было». Гераклит сказав истину: в одну и ту же речку дважды не войдёшь…
Тем временем на экране монитора появилась лицевая сторона Великого пантакля Соломона – шестиконечная звезда, отображавшая мир в древней символике, где каждая точка вселенной связана со своим временем, когда все находится повсюду и везде. Затем Эдика начали знакомить от общего с частностями.
Оказалось, четырехмерное пространство есть точка, где Топос тесно слит с Хроносом. В этом случае возможно видеть как сам предмет, так и то, что находится у него внутри. Наступает единство формы с содержанием. У человека эта точка находится на макушке, в районе седьмой чакры, индусы называют её дырой Брахмы. Существо, достигшее этого уровня, получает неограниченное по нашим меркам могущество. Оно видит и знает все вокруг, как бы становясь Божеством.
На дисплее возник красно-зелёный объёмный бублик, именуемый по-научному тором, и чья-то невидимая рука начала его медленно сжимать в точку, давая возможность наблюдать, как внутренняя поверхность сворачивается вокруг воображаемого центра, а края наружной – смыкаются друг с другом. И в результате получается дуплекс-сфера, то есть шар в шаре, она же модулятор великого французского архитектора Корбюзье.
Находясь в центре подобной энергетической конструкции, действительно было возможно видеть форму предмета и его внутреннее содержание, а чтобы не оставалось и тени сомнения, компьютер предложил желающему надеть специальный шлем. Это было неуклюжее сооружение с торчащими во все стороны проводами, собранное «на колене». Доверяя собственному изделию, Эдик решительно водрузил его себе на голову – и отправился на прогулку по зеленой внутренней поверхности сферы. Достиг центральной точки и… вышел, наружу.
Обитатели тороидального мира больше не могли его видеть. Он для них просто исчез, словно кубик для двумерного муравья. Эдик стащил с головы шлем и едва слышно прошептал:
- Предыдущая
- 96/134
- Следующая
