Вавилонская башня - Разумовский Феликс - Страница 49
- Предыдущая
- 49/134
- Следующая
Стыдобища, да и только. Непростительный отрыв от корней.
Кнопик, заиндевевший не меньше кустов, уселся на лыжню передохнуть. Глаза пёсика смешливо поблёскивали из-под кустистых бровей.
«Нет, – постановил себе Лев Поликарпович, – вот как только все отгремит, тут я сразу…»
Додумать мысль о пристальном изучении ботанических и орнитологических определителей он не успел.
– Вперёд, вперёд! – долетело издалека.
Звягинцев вскинул глаза. На склоне, по которому он как раз собирался неторопливо спуститься, появилась лыжница. Молодая, хрупкого сложения женщина, низко пригнувшись, стремительно мчалась на широко расставленных лыжах. И ещё бы ей было не мчаться! Лев Поликарпович, смотревший против яркого солнца, решил было поначалу, что лыжницу буксировал снегоход. Потом он понял свою ошибку. Женщину увлекал вперёд громадный ротвейлер в нарядной ездовой шлейке из голубой синтетической стропы. Могучий пёс вспахивал снежную целину, точно разогнавшийся танк, и явно получал удовольствие от процесса. Лев Поликарпович немедленно вспомнил толстого и невоспитанного ротвейлера Боню, державшего в страхе собачью мелкоту с его улицы. Да. Вздумай хозяин вот так запрячь Боню, тот бы для начала как пить дать его укусил. После чего, все-таки вынужденный буксировать, неминуемо помер бы от непосильной нагрузки… Между тем кобель заметил впереди ямку и, придержав темп, стал огибать её по плавной дуге. Будь лыжница поопытней, она заложила бы красивый вираж… Увы! Рефлексы у неё явно были наработаны куда хуже, чем у питомца. Она беспомощно взмахнула руками – и полетела кувырком. Взвилась снежная туча. Пёс немедленно развернулся и отправился проверять, все ли благополучно.
Женщина, смеясь, вынырнула из сугроба и обняла лизавшего её кобеля.
Глядя на неё, Лев Поликарпович невольно припомнил старую карикатуру. Два пожилых джентльмена сквозь садовую решётку наблюдают за игрой юных волейболисток. «Пойдёмте, коллега, – в конце концов, говорит один мужчина другому. – Все равно никто не поверит, что мы ждём результата!»
А, кроме того, оставалось совершенно неясным, как отреагировал бы «ездовой танк», если бы заметил поблизости маленького Кнопика. Если руководствоваться привычками все того же Бони и – что немаловажно – сравнительными габаритами хозяйки и пса, прогноз напрашивался неутешительный.
– Пошли, дворянин, – сказал профессор вполголоса и начал переставлять лыжи шиворот-навыворот. – Сам подумай, а если бы мы туда вышли? Прямо под них? Нет уж, неприятностей мы с тобой искать не будем…
Мог ли он знать, что неприятности очень скоро сами отыщут его.
Лев Поликарпович уже взял курс назад к «Москвичу» и пересекал широкое поле, где из-под снега там и сям островками торчали густые высокие камыши. Летом здесь было очень сыро, вплоть до участков открытой воды. Крепкий морозец, однако, успел достаточно надёжно прихватить болотце, так что профессор, человек вообще-то весьма осторожный в быту, ни за себя, ни за Кнопика не боялся.
Ну и зря…
Впереди уже виден был арахисовый борт «Москвича», когда из-за камышей появилась собака. Потом вторая, третья… На них стоило бы взглянуть авторам некоторых статей, у которых все бродячие псы – поголовно Белые Бимы Чёрные Уши, голодные, злополучные и жаждущие человеческой ласки. Отнюдь, отнюдь… Бродяги выглядели весьма упитанными и гладкими, а их зимним шубам позавидовали бы иные выставочные чемпионы. И, что важнее, в собачьих глазах не было и намёка ни на пресловутую мировую скорбь, ни на столь же пресловутую страдальческую укоризну.
Зато наглости – хоть отбавляй.
Звягинцев, остановившийся, чтобы их пропустить, не сразу понял, что происходило, а когда понял – было уже поздно, Полная дюжина разнокалиберных (впрочем, самый мелкий все же был раза в два крупней его кобелька) четвероногих уголовников неторопливо обкладывала их с Кнопиком, причём явно не затем, чтобы взывать к человеческому участию и доброте. Какие там Белые Бимы!.. Во рту у профессора стремительно пересохло, а память услужливо прокрутила слышанные и читанные когда-то истории о сердобольных пенсионерках, которые подкармливали такие вот стаи, после чего бывали ими же разорваны. Правда, говорилось, будто несчастные тётки, скорее всего, сами спровоцировали собак…
– Так! – сказал Звягинцев твёрдо и строго, словно обращаясь к нерадивым студентам, – А ну-ка, пошли вон!
«Ага, щас». Мохнатые бандиты продолжали надвигаться, без большой спешки, но с молчаливой неотвратимостью. Кто был их мишенью – незадачливый лыжник или маленький пёсик у него под ногами? Кнопик, надо отдать ему должное, не бросился наутёк, не покинул хозяина. Зря ли его предками были никого и ничего не боявшиеся терьеры! Он как мог ощетинился и зарычал. Подобных боевых песен в его исполнении профессор ещё не слыхал. Дескать, погибаю, но не сдаюсь!
Запоздало сообразив, что вот-вот придётся переходить к самым настоящим боевым действиям, Лев Поликарпович начал поднимать перед собой лыжную палку. Палка у него была бамбуковая, такая же древняя, как и лыжи. Оружие рейха, прости Господи. Интересно, надолго ли его хватит? На один удар? Или на два? И удастся ли вообще этот удар нанести?
«А вот прямо сейчас мы это и выясним…»
К полному и окончательному изумлению Звягинцева, одновременно с его движением стая заметно поскучнела, нахальное и вызывающее выражение морд прямо на глазах сменилось этаким «а мы что, а мы ничего, мы просто мимо бежали…». Поступательное движение резко замедлилось, носы опустились к земле, где явно обнаружилась масса очень привлекательных запахов. Не подлежало никакому сомнению, что ещё через минуту у собак появятся безотлагательные дела, причём подальше отсюда.
Сперва Лев Поликарпович готов был самонадеянно приписать неожиданную перемену в их настроении своему грозному «так!». Потом все же заметил, что взгляды, изредка бросаемые собаками в его сторону, были направлены не на него. Стая косилась и робела при виде чего-то, находившегося у него за спиной.
Кнопик и Лев Поликарпович обернулись, кажется, разом… Зрелище, представшее их глазам, было весьма далеко от обыденности. На засыпанной снегом болотной кочке неподвижно стоял пёс, по сравнению с которым бродяжки вмиг стали именно тем, чем и являлись в действительности, – подзаборными шавками. Громадный кобель даже не потрудился приподнять шерсть на загривке, чтобы выглядеть ещё страшнее и больше, он в этом не нуждался. Он и так кому угодно мог устроить временный паралич, именуемый в народе кондратием. Пожалуй, Лев Поликарпович видывал и более рослых собак, например догов, но широченная грудь, перехваченная голубой шлейкой, делала кобеля чуть ли не квадратным, а челюстям позавидовал бы иной крокодил. В настоящий момент эти челюсти оставались сомкнуты, но взгляд был очень пристальный, висячие уши – насторожённо приподняты, а косой солнечный свет вырисовывал под короткой гладкой шёрсткой напряжённые бугры мышц.
- Предыдущая
- 49/134
- Следующая
