Смилодон - Разумовский Феликс - Страница 60
- Предыдущая
- 60/60
— А вот скажи-ка ты мне, Ваня, — нарушил паузу исправник. — Ты ведь Лушку рисовал? Ну, их сиятельства полюбовницу? Верно говорят, нагишом, безо всего?
— Ну, писал, — Иван тяжело вздохнул. — Не телешом, а нагой натурой. Сиречь в образе Рубенсовой Данаи. Тебе, Пал Евсеич, не понять.
— Ты, Ваня, брось, это самое дело мы очень даже понимаем, — исправник крутанул усы, приосанился, в мутных глазках его вспыхнули огни. — Лушка-то эта в срамном виде какая? Говорят, у нее буфера, как литавры, а…
Он не договорил — карета встала. Разом, как под ватным одеялом, наступила тишина, слышен был только преисполненный блаженства храп.
— Эй, толмач, подъем! — обрадовался капитан, распушил усы и с силой потряс спящего за плечо. — Вставай, говорю! Иди узнай, чего этот католик не едет?
— А? Что? Щас!
Толмач открыл глаза, вывалился из кареты и принялся гундосить что-то в нос, объясняясь с возницей. Минут через пять он вернулся и торжественно сообщил:
— Господин капитан-исправник, с прибытием! Стоим у самых ворот!
— А, приехали уже, — вроде бы даже расстроился исправник, пожевал губами и начальственно кивнул. — Ладно, ступай доложи все, как следует. Мол, капитан-исправник Полуэктов доставил в целости и сохранности по повелению их сиятельства графа Шереметева их же крепостного холопа богомаза Ивашку Аргунова. Ну, не мне тебя учить. Иди. А странно все же, Ваня, — задумчиво изрек он, когда толмач ушел. — Вот эта Франция по сравнению с Россией — тьфу. Так, с гулькин хрен, с захолустную губернию. А ведь смотри-ка ты, Ваня, каждая деревенщина здесь по-французски лопочет…
Так, за разговорами, выпили еще, закусили сальцем, ветчинкой, балыком и даже не заметили, как вернулся толмач. Лицом тот был бледен, а носом румян. И говорил невнятно, как видно, из-за мороза.
— Господин капитан-исправник, тут какая-то промашка. Конфуз. Их сиятельства графа Шереметева здесь не знают, да и знать не хотят. А уж вас-то, тем паче Ивашку Аргунова вообще ни сном, ни духом. И живет здесь, оказывается, не маркиз де Сальмоньяк, а маркиза де Дюффон. А дворня у нее, как есть, тати. Лаяли меня бесчеловечно. Грудь хотели рвать…
— Грудь хотели рвать? — капитан-исправник задышал, сжимая пудовые кулаки, но сразу же остыл, почесал под треуголкой, кою, не глядя на мороз, носил из-за кокарды. — М-да… Иди-ка ты извозчика потряси. Спроси, куда завез, сволочь? Если что, бей прямо в рыло. Надо — нас позови.
Пока толмач разбирался с кучером, успели хватануть по-ново, зажевать еще в России сквашенной капусткой, приложиться к штутгартским, холодного копчения колбаскам. Толмач вернулся, когда взялись за гуся.
— Да нет, ездовой тут ни при чем. Голову кладет на плаху, вот эта улица, вот этот дом. Крест, правда, не целует — нехристь.
— Ладно, залезай, налью, заслужил, — капитан задумался, вытащил часы, и его сразу кинуло в тоску. — Господи боже мой, и куда ж нам теперь? В посольском приказе, верно, уже спят. И с бабами небось.
Внезапно он расцвел, как бы осененный какой-то мыслью, потер руки и весело заржал:
— А что, не поехать ли нам к девкам, ребятушки? Вот ты, толмач, к Парижам привычный, колись, как на духу, какой здесь дом самый лучший? Знаю я вас, посольских, небось все бордели уже облазил.
— И сомневаться нечего, “Трюм”, — ответил тот, залихватски подмигнул, и сонливость его как рукой сняло. — Там девки такое выделывают! Могут даже “дилижанс”.
— Дилижанс? — удивился капитан, высморкался в два пальца на пол, вытер нос рукавом и отбросил последние сомнения. — Ну так давай, скажи извозчику-то.
А когда уже тронулись и еще раз налили, он с умильным видом повернулся к художнику:
— Ваня! Ну все же какова Лушка-то в срамном виде? Буфера у нее, знамо дело, как литавры, а вот…
Лошади неслышно ступали копытами, за каретой оставался длинный извилистый след.
- Предыдущая
- 60/60
