Нелегкий флирт с удачей - Разумовский Феликс - Страница 111
- Предыдущая
- 111/114
- Следующая
— Ого-го! — Сразу оживившись, гости уселись за столы, откупорили, налили, Небаба, взваливший на себя бремя тамады, выдал тост, и началось, пошло-поехало. Крики «Горько!», подарки, поздравления, коньяк, свиная бастурма, половецкие пляски, пение сольное и хоровое, под японский аппарат «караоке». Разгоряченные оперативники устроили турнир по греко-римскому рестлингу, гимнастике и панкратио-ну — благо спортивный зал был под боком, играли в регби, дрессировали Рекса, Бакса, Шторма, Грома и Мухтара — шум, гам, лай повисли над «Вечным безмолвием». В самый разгар веселья, когда Небаба плясал с Брюнеткой, Подполковником и мамой лихую «летку-енку», а молодые кружились в истомном аргентинском танго, Полковник подошел к Сереге, взял его за локоть, медленно отвел в сторонку:
— Ну что, Прохоров, вы хорошо подумали над нашим предложением?
Он добродушно улыбался, но в голосе его слышался металл.
— Подумал, товарищ Полковник, две ночи не спал, — честно признался Тормоз и осторожно высвободил руку. — Спасибо за доверие, только боюсь, не оправдаю. Нервная конституция жидковата. Да и оклады ваши тоже.
Нужна ему эта служба в охранке! Стоит послезавтра выиграть бой — и все, пару месяцев можно жить безбедно.
— Вы не торопитесь с ответом, подумайте все-таки. — Полковник улыбнулся еще шире, настойчиво заглянул в глаза. — Смотрите, возможность роста, спецпаек, выслуга лет, "Льготы. Опять-таки проезд бесплатный…
— До Колымы в столыпинском вагоне. — Прохоров решил, что настало время сменить тему, он резко обнял вербовщика за плечи и развернул на сто восемдесят градусов. — Смотрите, товарищ Полковник, торт выносят, ой, бля, не успеем…
Действительно, на колесном столике вкатили свадебный торт, огромный, в три яруса, ярко выраженной фаллической формы, с витиеватой малиновой надписью «Совет да любовь».
— Ну, как знаете, Прохоров, очень надеюсь, что все это останется между нами. — Полковник поскучнел, отвернулся и отправился вручать молодым подарок от руководства ФСБ — двухнедельную путевку-люкс по фьордам Норвегии. Ничего другого под рукой не оказалось.
Ладно, съели торт, выпили пару-тройку ведерных самоваров, снова пустились в пляс.
— Серега, а давай-ка и мы станцуем. — Женя, неожиданно ставшая буйной, потянула Тормоза из-за стола, но тут же передумала и, плюхнувшись на скамью, принялась яростно дирижировать вилочкой для сластей. — Я задыхаюсь от нежности, от твоей-своей свежести, я помню все твои трещинки, а-а, щенки, щенки! Эй, Викуленция, мать твою, бери гитару, петь будем!
От нее густо пахло духами, бастурмой, коньяком и крупными неприятностями, пора было немедленно заканчивать веселье.
— Все, все, Жека, поехали до хаты, баиньки пора. — Ловко увернувшись от вилки, Прохоров вывел Корнецкую на воздух, посадил в машину, пристегнул ремнем. — Спи, моя радость, усни.
Прощаться он не стал, включил зажигание, дал мотору погреться и уехал с концами, по-английски. Собственно, всем было не до него — разгуляево достигло апогея, пели под караоке: «Нинка, как картинка, с фраером гребет…»
— Поднимите капот, откройте багажник. — Прапорщик на КПП долго изучал документы, сличал номера, сверялся с записями в регистрационной книге, в конце концов нехотя поднял шлагбаум. — Запомните, на бетонке действует ограничение скорости десять километров в час.
— Сейчас тебе. — Тормоз с наслаждением врезал по газам, выкатился на шоссе и, обгоняя длинномерные фуры, полетел шмелем на направлению к Питеру. Настроение у него было так себе. Он устал от ненужной суеты, шумного веселья, нарочитой праздности, хотя чего душой кривить, шашлык удался, и тортик тоже был неплох. Корнецкая, угомонившись, тихонько клевала носом, помада на ее губах размазалась, свет встречных фар дробился в брюликах серег.
«Эх, Жека, Жека, стареешь, толерантность падает, — Серега усмехнулся, взглянув на указатель, взял курс на Парголово, — видать, и климакс не за горами».
Странное дело, он как будто долго страдал какой-то непонятной хворью, от которой захватывает дух, бешено колотится сердце и розовая пелена застилает глаза. Зато теперь кризис миновал, и он без опаски может смотреть на Женино лицо, на эти кудри цвета лисьего хвоста, на соблазнительную грудь под легкой блузкой. Уже не страшно, у него иммунитет…
Было далеко за полночь, когда Серега добрался до Парголовского озера и зарулил к железным, наподобие тюремных, воротам. Корнецкая жила теперь во дворце Ингусика: согласно завещанию, хоромы эти достались ей напополам с Верком, бывшей прислугой, непонятно уж за какие заслуги. Аналогичная судьба постигла и «пятисотый» «мерс», который был недавно продан, а деньги, соответственно, поделены между равноправными владелицами. К слову сказать, имущественный вопрос они решали мирно, по согласию, и вообще жили дружно, на взгляд Сереги — даже слишком.
«Где он там? — Вытащив пульт из Жениной сумки, Прохоров дистанционно открыл ворота, въехал на мощенный плиткой двор, вылез, потянулся. — Кому не спится в ночь глухую…»
На половине Верка горел свет, сквозь полуопущенные жалюзи метались всполохи телевизора, из приоткрытого окна слышалась дешевая попса, дурацкий смех, глупое улюлюканье. Похоже, кого-то пробило на «ха-ха»….
— Ну все, любимая, приехали, вылезай. — Отстегнув Женю от кресла, Прохоров выволок ее из машины, легко поднял на крыльцо, бережно поставил и надавил кнопку звонка. — Давай, на горшок и спать.
Корнецкая, не открывая глаз, кивала, держа обеими руками Прохорова за локоть, шибко раскачивалась, словно молодая поросль на сильном ветру.
— Господи, какие же мы сладкие! — Дверь открыла сама Верок, веселая, раскрасневшаяся, в небрежно накинутом халатике. — Сереженька, ай-яй-яй, зачем же ты так накачал бедную девушку? Ну-ка, давай ее сюда, на диванчик, пусть поспит, не тащить же через весь дом.
Глаза ее отливали неестественным блеском, ноздри раздувались, припухшие губы были как бы обветрены.
Вдвоем они довели Женю до спальни, и Верок принялась снимать с нее пальто, костюм, блузку, колготки, белье, в чем мать родила уложила в постель, накрыла одеялом, нежно провела рукою по щеке.
- Предыдущая
- 111/114
- Следующая
