Куда она ушла - Форман Гейл - Страница 32

• Предыдущая
• 32/39
• Следующая

Говорят, что всему есть своя причина, но я не думаю, что могу с этим согласиться. Не уверен, что я хоть когда-нибудь пойму, почему такое случилось с Кэт, Дэнни и Тэдди. Но увидел Мию я еще очень нескоро. Медсестры в реанимацию меня не пустили, и тогда мы с Ким разработали целый план, как к ней пробраться. Тогда я этого не осознавал, но я, наверное, сам тянул время. Все еще хотел набраться побольше сил. Я боялся сорваться прямо при ней. Полагаю, я нутром чувствовал, что даже в коме Мия все поймет.

Разумеется, в итоге это все равно произошло. Когда я, наконец, ее увидел, меня чуть не вывернуло наизнанку. Ее кожа была похожа на папиросную бумагу. Глаза заклеены. Изо всех частей тела торчали трубки, закачивая в нее различные растворы и кровь, да и из нее выливалось какое-то до жути страшное дерьмо. Стыдно сказать, но при виде всего этого мне захотелось бежать.

Но я не смог. Да и не сделал бы этого. Так что я сконцентрировался на том, что еще хоть немного напоминало саму Мию, – на ее руках. У нее на пальцах были нацеплены мониторы, но в целом они выглядели как раньше. Я коснулся кончиков пальцев ее левой руки, они казались стертыми и гладкими, словно старая кожа. Я провел рукой по мозолям на больших пальцах. Руки у нее были холодные, как всегда, и я принялся их греть – тоже как всегда.

И именно в этот момент я понял, как здорово, что они не пострадали. Без рук не могло бы быть музыки, а если бы она потеряла и ее, считай, что потеряла все. Помню, я подумал о том, что надо как-то объяснить это и Мие, напомнить ей, что она может вернуться ради музыки. Я выбежал из палаты, отчасти боясь, что больше никогда ее не увижу, но, с другой стороны, я знал, что просто обязан это сделать. Вернувшись, я включил ей Йо-Йо Ма.

И в этот момент я дал ей обещание. Которое она заставила меня исполнять.

Но я поступил правильно. Теперь я это знаю. Я наверняка понимал это всегда, но за злостью это было трудно рассмотреть. И не страшно, что она тоже злится. Даже что ненавидит. Просить о таком с моей стороны было эгоистично, хотя по итогу это оказался мой самый бескорыстный поступок. Который я сделал и который продолжаю делать.

И если бы вернуть время вспять, я бы снова это сказал. Теперь я в этом не сомневаюсь. Я бы тысячу раз давал это обещание и тысячу раз терял бы ее снова и снова ради того, чтобы услышать ее игру, как вчера, или увидеть ее в свете утреннего солнца. Или даже без всего этого. Просто ради мысли, что она где-то есть. Живет.

Мия смотрит, как я растекаюсь по всей набережной. Она свидетель, как раскрылись все надломы, из них полилась лава, и она, наверное, думает, что меня прорвало от горя.

Но я плачу не поэтому. Я плачу от благодарности.

Взяв себя в руки и успокоившись, я замечаю, что у меня конечности как деревянные. Глаза закрываются. Я ведь только что выпил стакан немыслимо крепкого кофе, наверняка туда высыпали упаковку снотворного. Я готов улечься прямо здесь, на скамейке. Я поворачиваюсь к Мие. Говорю ей, что мне надо поспать.

– Я тут недалеко живу, – отвечает она, – можешь завалиться ко мне.

Когда я выплакался, меня охватило ленивое спокойствие. Я такого уже с детства не испытывал. Я был чувствительным ребенком и выл по поводу каждой несправедливости, пока не выплакивал все, и тогда мама укладывала меня в постель, подтыкая одеяло. Я представляю себе, как Мия тоже положит меня в односпальную детскую кроватку и натянет до подбородка пододеяльник с Баззом Лайтером[29].

Уже самое настоящее утро. Люди заторопились по своим делам. Тихий жилой район сменяется торговым – бутики, кафе и завсегдатаи-хипстеры. Меня узнают. Но я забил на все ухищрения – иду без очков и без кепки. Я уже не пытаюсь спрятаться. Мия петляет в растущей толпе, а потом сворачивает в зеленый переулок с особняками из бурого песчаника и кирпичными домами. Она останавливается перед сарайчиком из красного кирпича.

– Дом, милый дом! Я его переснимаю у профессионального скрипача, который сейчас работает в Венской филармонии. Живу тут уже девять месяцев – рекорд!

Я вхожу вслед за Мией в самый компактный домик, который я когда-либо видел. Первый этаж состоит из гостиной и кухни со стеклянной раздвижной дверью, ведущей в сад, который по площади вдвое больше дома. Тут установлен белый модульный диван, и она жестом приглашает меня ложиться на него. Я сбрасываю кеды, плюхаюсь и проваливаюсь. Мия приподнимает мне голову, кладет под нее подушку, сверху укрывает мягким одеялом и подтыкает его, как раз как я и надеялся.

Я жду, что она уйдет вверх по лестнице на второй этаж, где должна быть ее спальня, но вместо этого ощущаю легкое натяжение подушек, когда Мия устраивается на противоположной стороне дивана. Потом немного шевелит ногами, и они оказываются всего в нескольких сантиметрах от моих. После глубокого вздоха ее дыхание замедляется, становится ритмичным. Мия заснула. Через несколько минут и я тоже.

Я просыпаюсь и вижу, что квартира залита светом, и чувствую себя таким отдохнувшим, что пару секунд мне кажется, будто я продрых десять часов и не попал на самолет. Но бросив взгляд на кухонные часы, я вижу, что даже нет двух, и пока еще суббота. Значит, я спал всего несколько часов, и в пять меня в аэропорту будет ждать Алдус.

А Мия еще не проснулась, она дышит глубоко и тихо посапывает. Она кажется такой умиротворенной и знакомой. Даже до начала бессонницы я засыпал с трудом, Мия же всегда несколько минут читала, потом поворачивалась на бок и сразу отключалась. Прядь волос упала ей на лицо, и ее кончик затягивает в рот и выталкивает обратно с каждым вдохом и выдохом. Я, даже не задумываясь, наклоняюсь к ней и убираю волосы, случайно коснувшись пальцем ее губ. И это кажется таким естественным, как будто и не было последних трех лет, и меня почти охватывает искушение гладить ее щеки, подбородок, лоб.

Почти. Но все же не совсем. Я вижу Мию как через призму, во многом это та самая девушка, которую я знал, но что-то изменилось, в самой перспективе, так что теперь мое стремление дотронуться до нее спящей не романтично и не мило. Я похож на сталкера.

Распрямив спину, я потягиваюсь. Думаю, что надо бы ее разбудить, но не могу себя заставить. Так что я начинаю ходить по дому. Когда мы вошли, мне было настолько не до того, что я ничего и не заметил. А теперь я понимаю, что он каким-то странным образом похож на тот дом, в котором Мия выросла. На стене та же самая мешанина фотографий – Элвис на бархате, постер 1955 года с рекламой ежегодного чемпионата США по бейсболу с «Бруклин Доджерс» и «Нью-Йорк Янкис», такие же мелочи – например, гирлянда в форме перчиков на дверном проеме.

Ну и везде фотографии – на стенах, на полках и всяких прочих поверхностях. Их сотни, включая даже те, которые когда-то, видимо, и висели у них дома. Свадебный портрет Кэт с Дэнни; Дэнни в кожаной куртке с шипами и крошкой Мией в одной руке; восьмилетняя Мия с широченной улыбкой стоит, вцепившись в виолончель; Мия с Кэт и крохотный, еще весь красный Тэдди через несколько минут после рождения. Есть и тот душераздирающий кадр, где Мия читает Тэдди, на который в доме ее бабушки я даже посмотреть себя заставить не мог, но здесь почему-то мне от него не так ужасающе больно.

Я прохожу по небольшой кухне, которая представляет собой настоящую портретную галерею: ее бабушка с дедушкой у многочисленных оркестровых ям, тети, дяди и двоюродные братья с сестрами в горах Орегона или с кружкой пива, куча снимков Генри, Уиллоу и Трикси, и какого-то мальчишки, наверное, Тео. Есть школьные фотки Мии с Ким, а еще на одной они на вершине Эмпайр-стейт-билдинг – болезненное для меня напоминание о том, что их отношения не пострадали и у них есть какая-то общая история, о которой я уже ничего не знаю. Еще на одном снимке Ким в бронежилете, спутанные волосы развевает пыльный ветер.

• Предыдущая
• 32/39
• Следующая