Спасенное имя - Шишкан Константин Борисович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/27
• Следующая

— Вы правы. — Анна Владимировна толкнула дверь. — Мне пора.

— Не смею вас задерживать. — Морозин плотно закрыл за ней дверь.

…Вечер привел за собой сумерки, сумерки потянули по земле серые тени. Они поползли, стараясь забраться туда, где и так было черно. Их уродливые крылья летучих мышей неслышно бились о стекла окон.

Потянуло ночным холодком.

В зеркале на стене отразился нечаянный луч. И Михуца даже зажмурился — такая жуткая, черная глубина была в этом зеркале! Он подтянул к подбородку простыню и тихонько позвал:

— Дим! А Дим!

Димка сидел за столом и читал книгу.

— Чего тебе?

— Что же теперь будет?

Димка молчал.

— Попадет нам, да?

— Конечно, попадет, — Димка перевернул страницу. — Только не нам, а тебе.

— Ну да, — заныл Михуца, — всегда мне…

Димка захлопнул книгу, взял со стола другую.

Серые крылья теней трепетали за окном. Неожиданно они отпрянули. Яркий свет ударил в окна. Зарокотал мотор, и все стихло. Тени тут же вернулись, приникли к стеклам.

— А за что мне влетит?

Димка махнул рукой:

— Отстань, Михуца.

— Я же за нее перчатку отдал.

Вдруг в приоткрытое окно просунулся наконечник стрелы.

— А-а! — закричал Михуца и накрыл голову подушкой.

Кто-то с силой швырнул стрелу в комнату. Михуца выглянул из-под подушки. Стрела вонзилась в пол. Димка выдернул ее из половицы. К стреле была привязана туго скатанная в трубочку записка.

— «Подозрительных не обнаружено, — прочитал он шепотом. — На всякий случай в качестве приманки выставьте шкатулку. Окно не закрывайте. Доброжелатель».

— Это Гришкина стрела, — сказал Михуца. — На ней — перья из хвоста Филимона.

— Да погоди ты со своим Филимоном. — Димка подошел к окну. — Эй, доброжелатель! Иди сюда.

Но за окном плотным слоем, словно вата, лежала тишина. Димка закрыл окно.

— А кто такой доброжелатель? — спросил Михуца.

Димка только махнул рукой.

В конюшне Тормоз неторопливо жевал овес. Гришка, охватив его шею руками, прижимался к ней щекой. Гладил пыльную холку, щекотал за ушами. Конь благодарно поводил большим карим глазом.

Гришка зачерпнул из мешка пригоршню овса. Конь, вздыхая, медленно жевал, тычась теплыми черными губами в Гришкины ладони. Время от времени он охлестывал себя серебряным хвостом, разливая тончайшие струйки волос по крутому, в серых яблоках крупу.

— Вихрь ты мой Буранович, — шептал Гришка, похлопывая коня по спине.

Конь в ответ тихо ржал.

— Обидели тебя… Ну пойдем, пойдем. Слышу…

Конь продолжал тихо ржать. Приговаривая, Гришка вывел его из конюшни.

На склоне холма — в два ряда — высокие колья. На каждый кол насажена крупная зеленая «голова» арбуза.

Достав из потайного местечка саблю деда, Гришка подошел к Тормозу. Гикнув, птицей взлетел на коня и пятками жарко ударил в бока. Конь вздрогнул, радостно заржал и с охотой пустился с холма.

Так они пронеслись вдоль высокого коридора кольев, и Гришка, примериваясь, размахивал над ними внезапно вспыхивающей на солнце саблей. Затем Гришка поднялся на склон, на минуту замер, подняв саблю к небу, потом пришпорил коня и, пригнувшись, полетел вниз с холма.

Сизо заструились под ногами Тормоза травы, засвистел в ушах ветер, забилась на Гришкиных губах песня:

Над Гришкиным плечом взметнулась сабля и молнией сверкнула над «головой» арбуза. Две алые половины покатились с холма. И снова взлетела сабля, и снова надвое развалилась «голова» арбуза.

И вот уже не Гришкина рука возносит саблю над арбузом. И не над арбузом уже вовсе, а над фуражкой беляка сабля безусого котовца Самсона Хамурару вершит свой праведный суд.

Забыв обо всем на свете, высоко заносит над головою саблю Гришка. И рубит, рубит с плеча.

Катятся с холма рассеченные алые «головы», свистит ветер, струятся сизые травы, белым облачком летит по ветру грива коня, срывается с его губ снежная иена. И солнце, встающее из-за холма, тоже кажется огромной головой, на которую вот-вот замахнется горячая сабля…

— Гриш, а Гриш?

На склоне стоит Кайтан с поднятой рукой. Тревожный храп коня. Пыль. Молния сабли, уходящая в ножны. Жаркий глаз — навстречу Кайтану…

— Именная сабля котовца, — сказал, покачав головой, старик.

Гришка соскочил с коня, вытер ладонью со лба пот.

— Ей бы в музее, под стеклом лежать…

Гришка потупился, переступил с ноги на ногу.

— А ты арбузы колешь. — Старик похлопал коня по спине. — Да, Григорий, в нашем краю смелые люди не выводились… Гайдуки, красногвардейцы, партизаны…

Они спустились с холма и тихо пошли вдоль берега Днестра.

— В Молдавии больших лесов нет, ты знаешь, — говорил Кайтан. — Но мы умели использовать каждый кустик.

Гришка невольно посмотрел по сторонам: густые заросли кустов, высокая трава.

— Отряд был разбит на группы, — продолжал Кайтан. — Рассредоточен в разных местах. Каждая группа действовала по особому заданию командира.

Они подошли к старому, разрушенному карьеру. Здесь когда-то добывали ракушечник. Кругом валялись белые ноздреватые камни, словно груды крупного колотого сахара на зеленой траве.

— В сорок четвертом, — сказал Кайтан, — одна из групп особенно беспокоила фашистов в районе нашего села.

Гришка жадно слушал. Пот струился по его лицу, лез в глаза, но он не обращал внимания, боясь что-нибудь пропустить.

— Комендант вызвал подкрепление. Начались военные действия. — Кайтан наклонился, сорвал ромашку, положил ее на белый камень. — Здесь это было… — Он помолчал. — На задание ушли двое… Нужно было уточнить схему укрепрайона… Ну, а дальше ты знаешь. Фрицам стали известны запасные хода. Группа находилась в штольнях. Основной лаз был в овчарне. Запасные: один — на кладбище, другой — в старом карьере. Тут партизаны и сложили головы.

— Федор Ильич… — Гришка помолчал. — Скажите… только честно, ладно? Вы верите, что мой дед — предатель?

— Нет, — сказал Кайтан. — Не верю.

Ночь выдалась на редкость лунная. Звезды густо высыпали в высоком небе, как поутру роса. Весь холм был залит матовым светом, под кустами лежала зеленая мгла, а тяжелые арбузы на бахче казались отлитыми из серебра. Неподалеку от шалаша кто-то стоял. Узкая длинная тень лежала на земле.

Михуца выглянул из-за куста и зажмурился. Ему показалось, что тень шевелит руками. Михуца опять выглянул. Тень шевельнулась, приподняла широкополую шляпу. Затем она странно скрипнула и наклонилась всем туловищем вперед. Сомнений быть не могло: так скрипят только новые сапоги. У Ильи Трофимовича тоже поскрипывают. (Михуца давно мечтал о таких сапогах!)

Вдруг тень выпрямилась. По траве покатилось что-то серое бесформенное. Михуца снова зажмурился.

Когда он наконец решился открыть глаза, перед ним на влажной траве лежала соломенная шляпа. Он потянулся к ней рукой, но внезапный ветер подхватил ее и понес с холма.

Михуца решительно шагнул вперед. Прямо перед ним стояло обыкновенное огородное пугало в рваном кафтане. Ветер развевал его рукава.

Он обошел чучело, погладил белый шест, засмеялся и смело дернул за рваный рукав. Резкий звон хлынул на землю. Михуца бросился бежать. И вдруг в кустах он услышал шум. Михуца притаился, потом осторожно выглянул. На ромашковом пятачке полянки, освещенная светом луны, стояла Анна-Мария.

Как давно не видел ее Михуца! Приоткрыв рот, он жадно глядел в бледное лицо, на котором влажно, глубинно светились глаза. И ему даже показалось, что немного кружится голова — словно бы смотрится он в воду Днестра, на дне которого лежат радужные камешки, а в зеленых зарослях водорослей внезапно вспыхивают серебряные искры мельчайшей рыбешки.

• Предыдущая
• 14/27
• Следующая