Сибирочка (сборник) - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 44

• Предыдущая
• 44/58
• Следующая

– Стыдно плохо учиться, а еще генеральская дочка! – сердито произнес батюшка.

Жюли присмирела.

В двенадцать часов дня урок закона Божия кончился, и началась большая перемена, то есть свободное время до часу, в которое гимназистки завтракали и занимались чем хотели. Я нашла в своей сумке бутерброд с мясом, приготовленный мне заботливой Дуняшей, единственным человеком, который хорошо относился ко мне. Я ела бутерброд и думала, как мне тяжело будет жить на свете без мамочки и почему я такая несчастная, почему я не сумела сразу заставить полюбить меня и почему девочки были такие злые со мною.

Впрочем, во время большой перемены они так занялись своим завтраком, что забыли обо мне. Ровно в час пришла француженка, мадемуазель Меркуа, и мы читали с нею басни. Потом худой, как вешалка, длинный немецкий учитель делал нам немецкую диктовку – и только в два часа звонок возвестил нам, что мы свободны.

Как стая встряхнувшихся птичек, бросился весь класс врассыпную к большой прихожей, где девочек ждали уже их матери, сестры, родственницы или просто прислуга, чтобы вести домой.

За нами с Жюли явилась Матильда Францевна, и под ее начальством мы отправились домой.

Опять зажгли громадную висячую люстру в столовой и поставили свечи на обоих концах длинного стола. Опять неслышно появился Федор с салфеткой в руках и объявил, что кушать подано. Это было на пятый день моего пребывания в доме дяди. Тетя Нелли, очень нарядная и очень красивая, вошла в столовую и заняла свое место. Дяди не было дома: он должен был сегодня приехать очень поздно. Все мы собрались в столовой, только Жоржа не было.

– Где Жорж? – спросила тетя, обращаясь к Матильде Францевне.

Та ничего не знала.

И вдруг, в эту самую минуту, Жорж как ураган ворвался в комнату и с громкими криками бросился на грудь матери.

Он ревел на весь дом, всхлипывая и причитая. Все его тело вздрагивало от рыданий. Жорж умел только дразнить сестер и брата и «остроумить», как говорила Ниночка, и потому было ужасно странно видеть его самого в слезах.

– Что? Что такое? Что случилось с Жоржем? – спрашивали все в один голос.

Но он долго не мог успокоиться.

Тетя Нелли, которая никогда не ласкала ни его, ни Толю, говоря, что мальчикам ласка не приносит пользы, а что их следует держать строго, в этот раз нежно обняла его за плечи и притянула к себе.

– Что с тобою? Да говори же, Жоржик! – самым ласковым голосом просила она сына.

Несколько минут еще продолжалось всхлипывание. Наконец Жорж выговорил с большим трудом прерывающимся от рыданий голосом:

– Филька пропал… мама… Филька…

– Как? Что? Что такое?

Все разом заахали и засуетились. Филька – это был не кто иной, как сова, напугавшая меня в первую ночь моего пребывания в доме дяди.

– Филька пропал? Как? Каким образом?

Но Жорж ничего не знал. И мы знали не больше его. Филька жил всегда, со дня своего появления в доме (то есть с того дня, как дядя привез его однажды, возвратившись с пригородной охоты), в большой кладовой, куда входили очень редко, в определенные часы и куда сам Жорж являлся аккуратно два раза в день, чтобы кормить Фильку сырым мясом и подрессировать его на свободе. Он просиживал долгие часы в гостях у Фильки, которого любил, кажется, гораздо больше родных сестер и брата. По крайней мере, Ниночка уверяла всех в этом.

И вдруг – Филька пропал!

Тотчас после обеда все принялись за поиски Фильки. Только Жюли и меня отправили в детскую учить уроки.

Лишь только мы остались одни, Жюли сказала:

– А я знаю, где Филька!

Я подняла на нее глаза, недоумевая.

– Я знаю, где Филька! – повторила горбунья. – Это хорошо… – неожиданно заговорила она, задыхаясь, что с нею было постоянно, когда она волновалась, – это очень даже хорошо. Жорж мне сделал гадость, а у него пропал Филька… Очень, очень даже хорошо!

И она торжествующе хихикала, потирая руки.

Тут мне разом припомнилась одна сцена – и я поняла все.

В тот день, когда Жюли получила единицу за закон Божий, дядя был в очень дурном настроении. Он получил какое-то неприятное письмо и ходил бледный и недовольный весь вечер. Жюли, боясь, что ей достанется больше, нежели в другом случае, попросила Матильду Францевну не говорить в этот день о ее единице, и та обещала. Но Жорж не выдержал и нечаянно или нарочно объявил во всеуслышание за вечерним чаем:

– А Жюли получила кол из закона Божия!

Жюли наказали. И в тот же вечер, ложась спать, Жюли погрозила кому-то кулаками, лежа уже в постели (я зашла в эту минуту случайно в их комнату), и сказала:

– Ну, уж я ему припомню за это. Он у меня попляшет!..

И она припомнила – на Фильке. Филька исчез. Но как? Как и куда могла маленькая двенадцатилетняя девочка спрятать птицу – этого я угадать не могла.

– Жюли! Зачем ты сделала это? – спросила я, когда мы вернулись в классную после обеда.

– Что сделала? – так и встрепенулась горбунья.

– Куда ты дела Фильку?

– Фильку? Я? Я дела? – вскричала она, вся бледная и взволнованная. – Да ты с ума сошла! Я не видела Фильки. Убирайся, пожалуйста…

– А зачем же ты… – начала я и не докончила.

Дверь широко распахнулась, и Матильда Францевна, красная, как пион, влетела в комнату.

– Очень хорошо! Великолепно! Воровка! Укрывательница! Преступница! – грозно потрясая руками в воздухе, кричала она.

И прежде чем я успела произнести хоть слово, она схватила меня за плечи и потащила куда-то.

Передо мною замелькали знакомые коридоры, шкапы, сундуки и корзины, стоявшие там по стенам. Вот и кладовая. Дверь широко распахнута в коридор. Там стоят тетя Нелли, Ниночка, Жорж, Толя…

– Вот! Я привела виновную! – торжествующе вскричала Матильда Францевна и толкнула меня в угол.

Тут я увидела небольшой сундучок и в нем распростертого на дне мертвого Фильку. Сова лежала, широко распластав крылья и уткнувшись клювом в доску сундука. Должно быть, она задохнулась в нем от недостатка воздуха, потому что клюв ее был широко раскрыт, а круглые глаза почти вылезли из орбит.

Я с удивлением посмотрела на тетю Нелли.

– Что это такое? – спросила я.

– И она еще спрашивает! – вскричала, или, вернее, взвизгнула, Бавария. – И она еще осмеливается спрашивать – она, неисправимая притворщица! – кричала она на весь дом, размахивая руками, как ветряная мельница своими крыльями.

– Я ни в чем не виновата! Уверяю вас! – произнесла я тихо.

– Не виновата! – произнесла тетя Нелли и прищурила на меня свои холодные глаза. – Жорж, кто, по-твоему, спрятал сову в ящик? – обратилась она к старшему сыну.

– Конечно, Мокрица, – произнес он уверенным голосом. – Филька напугал ее тогда ночью!.. И вот она в отместку за это… Очень остроумно… – И он снова захныкал.

– Конечно, Мокрица! – подтвердила его слова Ниночка.

Меня точно варом обдало. Я стояла, ровно ничего не понимая. Меня обвиняли – и в чем же? В чем я совсем, совсем не была виновата.

Один Толя молчал. Глаза его были широко раскрыты, а лицо побелело как мел. Он держался за платье своей матери и не отрываясь смотрел на меня.

Я снова взглянула на тетю Нелли и не узнала ее лица. Всегда спокойное и красивое, оно как-то подергивалось в то время, когда она говорила.

– Вы правы, Матильда Францевна. Девочка неисправима. Надо попробовать наказать ее чувствительно. Распорядитесь, пожалуйста. Пойдемте, дети, – произнесла она, обращаясь к Нине, Жоржу и Толе.

И, взяв младших за руки, вывела их из кладовой.

На минуту в кладовую заглянула Жюли. У нее было совсем уже бледное, взволнованное лицо, и губы ее дрожали, точь-в-точь как у Толи.

Я взглянула на нее умоляющими глазами.

– Жюли! – вырвалось из моей груди. – Ведь ты знаешь, что я не виновата. Скажи же это.

Но Жюли ничего не сказала, повернулась на одной ножке и исчезла за дверью.

В ту же минуту Матильда Францевна высунулась за порог и крикнула:

• Предыдущая
• 44/58
• Следующая