Рукоять меча - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 48

• Предыдущая
• 48/82
• Следующая

– Где ты был? – вполголоса спросил Хакарай – ну и замечательно: значит, здесь можно разговаривать, не опасаясь быть подслушанным. – Где тебя носило?

– Носило – это точно подмечено, – ответил Юкенна, усаживаясь поудобнее. – Сейчас все расскажу.

И он рассказал все – или почти все. Он ни единым словом не упомянул Кэссина и его неведомых друзей в городе и едва обмолвился о том, как на самом деле произошла его встреча с Кенетом и о чем они говорили: если у посла нет никаких секретов, пусть даже и от друга детства, какой же он тогда посол? Хакараю Юкенна доверял почти безгранично… но если бы не это самое «почти», переступить через которое он дозволял лишь очень немногим, едва ли Юкенна дожил бы до своих нынешних лет. Опасное это дело – расстраивать замыслы его благолепия господина Главного министра Тагино, и привычки оно навязывает неприятные.

– Но зачем ему это нужно? – изумился Хакарай. – Если уж ему так необходима война, почему он послал наговорный перстень не мне, а тебе? Я ведь гораздо ближе и с таким подарком нипочем бы не разобрался.

– Я о нем кое-что знаю, – ответил Юкенна. – И он об этом догадывается. Ему нужен не только повод для войны – ему необходимо сначала уничтожить человека, который знает, зачем ему нужен этот повод. Он не может быть уверен наверняка, знаю я точно или нет, но предпочитает не рисковать… и правильно делает. Потому что я и в самом деле знаю.

– И что же ты узнал о нем, сидя у себя в Загорье, такого, что я здесь рядом с ним ведать не ведаю? – Хакарай не язвил, не ехидничал.

Никогда на его памяти Юкенна подобными заверениями попусту не бросался, и потому Хакарай и на сей раз поверил ему безоговорочно. Просто ему было обидно, что Юкенна издали может сделать то, на что он сам не способен вблизи.

– Ты ничего не слышал о якобы полностью истребленном роде Хадаэ? – почти шепотом спросил Юкенна.

– Так он – Хадаэ? – Хакарай вновь издал свой знаменитый шипящий свист.

– Тише, – предостерег его Юкенна. – Именно так. Сам понимаешь, он метит на престол и никак не меньше.

– Тогда тебе надо исчезнуть! – встревоженно воскликнул Хакарай.

– Наоборот, мне надо появиться, – возразил Юкенна. – Мне надоело годами сидеть и мучительно соображать, что он еще учудит. Я собираюсь покончить с ним раз и навсегда.

– Ты хочешь вынудить его к действиям? – сообразил Хакарай.

– Верно, – ухмыльнулся Юкенна. – И не просто к действиям…

При воспоминании о недавней беседе с молодым магом Юкенна зажмурился от удовольствия, и его ухмылка превратилась в мечтательную улыбку.

– Я хочу, – медленно произнес Юкенна, – чтоб он очень старательно думал только об одном: как правильно – «у рыбов нет зубов», «у рыбей нет зубей» или «у рыб нет зуб».

Торопливое прощание с Намаэном оказалось совсем не таким душераздирающим, как того опасался Кэссин. За дни, проведенные в домике господина лекаря, малыш успел гораздо больше привязаться к ласковому словоохотливому старичку, нежели к двум вечно занятым парням. Конечно, он огорчился, узнав, что Кенет и Кэссин вынуждены отбыть на неизвестный срок и расстаться с ним, но куда больше его огорчила бы необходимость сорваться с уже обжитого места и покинуть старого Вайоку. Намаэн горевал целых полчаса, а потом ушел вместе с дедушкой Вайоку в сад – посмотреть, созрел ли уже бочоночник. Когда Кенет и Кэссин собрались в дорогу, Намаэн выбежал проводить их, на ходу дожевывая иссиня-черный плод бочоночника, торопливо утер перемазанную соком мордашку и был вполне доволен неопределенным обещанием вернуться, как только будет можно. И Кэссин отправился в дорогу с легким сердцем.

Путь до городских ворот показался ему на удивление коротким:

Кэссин был настолько занят собственными размышлениями, что добрался до цели, почти и не заметив. Он рассеянно смотрел, как Кенет расплачивается со стражником деньгами, которыми их снабдил Юкенна, и не сразу расслышал, что Кенет, покончив с уплатой пошлины, уже во второй раз окликает его.

Мысли Кэссина занимал отнюдь не Намаэн. Уходя, он не заставил малыша страдать. Долга перед бывшим Гобэем он ни в чем не нарушил. Нет, в его размышления властно вторглось воспоминание о совсем другом долге. До сих пор Кэссин мог оправдывать себя тем, что до недавнего времени он не знал, что может отдать этот долг, а потом возможности не имел. Но уж теперь-то он попросту не может откладывать «на потом». Еще неизвестно, не опоздал ли он.

Когда Кэссин предложил Кенету и Юкенне укрыться у своих друзей в городе, меньше всего он думал о том, что может оказать им услугу. Он думал о том, что наконец-то сможет отыскать Покойника и уговорить, упросить, умолить Кенета взяться за ремесло целителя. Все чаще на ум ему приходил мучительный вопрос – а жив ли еще Покойник? Вопрос этот Кэссин прогонял насильно, тут же начиная думать о чем-нибудь другом. Слава Богам, ему есть о чем подумать и помимо Покойника. Но сейчас, когда цель была так близка, мысль о Покойнике сделалась навязчивой. Кэссин не мог думать ни о чем, кроме того дня, когда незнакомый тощий долговязый паренек сочувственным взглядом окинул избитого, изголодавшегося Кэссина и негромко произнес: «Иди в порт и жди меня у входа на верфь. Я приду после полудня». Кэссин словно наяву слышал своеобычную хрипотцу Покойника, подобающую не подростку, почти сверстнику, а старому моряку или отставному глашатаю. Почему же ни разу за все эти годы его не потревожила память об этом голосе?

Кэссин направлялся в порт знакомой дорогой, не глядя по сторонам. Он шел так быстро, что Кенет едва поспевал за ним, – все быстрее и быстрее, почти бегом. И лишь у кучи обомшелых бочек, о которых он рассказывал Юкенне, Кэссин остановился и перевел дыхание.

– Ты тут посиди покуда, – сказал он Кенету, – а я пойду поищу… кого надо.

Кенет кивнул и принялся располагаться поудобнее на бочках, а Кэссин направился к причалу, выискивая в толпе знакомые лица побегайцев.

Побегайцев его наметанный глаз обнаружил сразу же, а вот знакомых лиц среди них не было. Неужели столько времени прошло, что даже те, кого он помнил совсем еще сопливыми пацанами, выросли и занялись своим промыслом? Да, пожалуй… где Килька, Мореход, где Воробей, в конце-то концов? Плохо дело. У кого же теперь спросить, где обретаются бывшие старейшины побегайцев? Неужели Кэссин настолько непоправимо опоздал? И Кенету приют пообещал понапрасну…

Неподалеку от него с грохотом обрушился ящик, послышался торопливый топоток босых пяток, ругань надзирающего за разгрузкой купца и густой степенный бас грузчика: «Так ведь ящик ну совсем гнилой, ваша милость. И кто вам всучил такое барахло негодящее?»

Кэссин обмер. Могучий бас отозвался в его памяти ломким юношеским баритоном – но голос был совершенно тот же. И обладатель голоса теперь, как и тогда, был почти на голову выше Кэссина, хотя тот изрядно подрос за минувшие годы.

Дождавшись, когда купец истощит свой запас ругательств и вновь умчится присматривать за разгрузкой, Кэссин подошел к огромному грузчику.

– Бантик! – окликнул он грузчика, почти не веря в свою удачу. Грузчик обернулся, и его рот растянулся в неимоверной радостной улыбке.

– Эй, парень, – позвал он самого рослого и крепкого из побегайцев, как когда-то подзывали его самого. – Подмени меня!

И как когда-то он сам, парень резво втиснулся в шеренгу грузчиков, сноровисто принимающих с борта корабля ящик за ящиком.

– Помело! – восторженно воскликнул Бантик. – Помелище!

– Сбылась твоя мечта, – усмехнулся Кэссин, кивнув в сторону корабля.

– Да, – спокойно подтвердил Бантик, – а почему бы и нет? Я же не Баржа.

– А что Баржа? – После стольких лет Кэссину было приятно вспомнить даже Баржу.

– А он тоже спервоначалу в порту пристроился, а потом ушел. Какой из Баржи-то грузчик? Сейчас в кабаке вышибалой работает, представляешь себе?

• Предыдущая
• 48/82
• Следующая