Меч без рукояти - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 46
- Предыдущая
- 46/90
- Следующая
– Что вы, учитель, – ответил парень, подняв на Хэсситая замечательно ясный взгляд. – Очень понравилось.
Хэсситая оторопь взяла.
– Что ты сказал? – очень медленно переспросил он, тщательно выговаривая каждое слово. Он даже не заметил, что сбился на “ты”, вместо того чтобы по-прежнему именовать парня молодым господином.
– Я ухожу с вами, учитель, – сообщил ему парень. – Вещи свои я уже собрал.
Действительно, за плечами у парня красовался небольшой дорожный мешок. Одно из двух – либо этот юнец и вовсе не умеет собираться в дорогу, либо умеет не хуже самого Хэсситая: очень уж мешок маленький. Либо в нем нет ничего нужного, либо ничего лишнего.
– Со мной уходишь, вот как? – протянул Хэсситай. – А потом вся твоя родня гонится за мной, вопя и завывая, со стражниками и лучниками, меня ловят и забивают в колодки за похищение юноши из вельможной семьи?
– Нет, – улыбнулся парень, – никто за нами не погонится. Я уже отцу и братьям сказался.
– И тебя отпустили? – не поверил Хэсситай.
– А почему нет? – удивился парень. – Младший сын третьей жены. Я в доме что бугор на ровном месте. Если срыть бугор, можно землю распахать, а если нет, так об него всякий прохожий споткнется.
Интересно, кто тебе рассказывал, как землю пашут?
– Послушай, парень… как там тебя? – нахмурился Хэсситай.
– Байхин, – с готовностью отрекомендовался парень.
– Так вот, Байхин, – все так же хмуро отмолвил Хэсситай, – знаешь, чего я больше всего не люблю? Когда кто-то блажит по-пустому.
– Это не блажь! – вскинулся Байхин.
– А что же, как не блажь? – безжалостно оборвал его Хэсситай. – В ученики ты мне не годишься. Ни ростом не вышел, ни возрастом. Староват ты нашему ремеслу учиться.
– Да мне еще и двадцати не исполнилось!
– Вот я и говорю – староват. Сказал бы “двенадцати” – еще было бы о чем толковать. И тело у тебя… из воина клоун – что из дубины букет. Мечом махать ты в самый раз годишься, а для комедианта, – Хэсситай пожал плечами, – больно много у тебя на костях дурного мяса наросло. Жрать оно просит много, а толку от него в нашем деле никакого. Уж ты мне поверь. Сам воином был, знаю.
– Так за ваше ремесло, учитель, много не платят, – безмятежно улыбнулся Байхин. – Вот я лишнее мясо по дороге и сгоню. Кормить-то мне его все равно будет не на что. Когда мы в путь-то выходим?
– Ты – когда хочешь, – отрезал Хэсситай, подхватил свой дорожный мешок и зашагал прочь.
Шагать по грязи, да впотьмах, да под проливным дождем… не сразу и удумаешь, что может быть утомительней. Дорожный кафтан так водой напитался, что давит на плечи посильней воинского доспеха. Глина, словно живая, так и ползет вверх по ногам: грязи на дороге по щиколотку, а увозишься каким-то непостижимым образом до пояса. Если где лужа попадется поглубже, непременно ведь в нее угодишь: попробуй разгляди ее, когда кругом сплошная темень, хоть глаз коли! А если и высунется ненадолго луна в разрыв промеж туч или сполохи молний ненадолго отгонят тьму, все равно дороги не видать. Отовсюду замерцают тугие водяные жгуты от неба до земли: не понять даже – то ли они с неба на землю ниспадают, то ли с земли на небеса вспрыгнули. Промерцают и сгинут, и опять темнота кругом. Только и успеешь заметить, что темный силуэт где-то впереди… или сбоку, а то и вовсе в дальней стороне. А крепкий народ комедианты, ничего не скажешь! Ишь как ходко поспешает Хэсситай! Будто ему этот дождище вроде как и нипочем. Под пятьдесят лет бродячему фокуснику – а двадцатилетний Байхин за ним, разинув рот, самым своим широким походным шагом угнаться не может.
Ночной дождь был Байхину не в диковинку. Знатный потомственный воин, потомок знатной семьи потомственных воинов должен уметь проделать любой путь в любых условиях. Байхину случалось командовать отрядами своих вассалов и проходить с ними вместе без отдыха и сна по самой трудной дороге, да еще в полном боевом вооружении, по нескольку дней – бывало, что и под проливным дождем. Так ведь одно дело – скакать верхом или даже идти пешком, но во главе целого отряда, когда ты у всех на виду и надо пример выдержки подавать, и боевой дух поддерживать, и о людях своих позаботиться. И совсем другое дело – брести в полном одиночестве вослед за человеком, который тебя и знать не желает. Ни услышать от кого доброе слово, ни самому перемолвиться. Будто исчез весь мир, смыло его куда-то этим невидимым дождем, и остался ты и вправду один на целом свете, а там, впереди, в рваных отсветах молний, и не человек даже, а призрак, морок, гонишься ты за собственным одиночеством, только вот догнать никак не можешь…
Ну, это еще как сказать. Морок там или не морок, а удрать вам, учитель, никто не позволит. Все едино догоню. А не догоню сейчас, так после разыщу. Никуда вам от меня не деться.
Вязкая дорога хватала за щиколотки, недовольно елозила, ускользала из-под ног, шумно чавкала и причмокивала, словно собиралась съесть подметки, а покуда всего лишь предвкушала их, как изысканное и давно желанное лакомство. Внезапно Байхину за шиворот свалилась такая тяжелая и крупная дождевая капля, что он вскрикнул: на какое-то мгновение ему показалось, что под кафтан впрыгнула лягушка. Мгновением спустя он с облегчением перевел дух: лягушки, конечно, мокрые и холодные, но они не растекаются по коже, а сосредоточенно прыгают по спине до полного изнеможения. Да и какая лягушка может подскочить так высоко? Вот если бы она с дерева свалилась… только откуда могут взяться деревья вдоль проселочной дороги, когда она отродясь по лугам петляет и возле обочины даже кустарник не растет?
Тут-то Байхин на полном ходу и врезался в дерево. Погладил, что называется, левым ухом его мокрый шершавый ствол. Ласково так погладил, аж самому взвыть в пору. Выть Байхин, конечно, не стал. Воину по такому пустячному случаю вой подымать непристойно. Да и вообще лучше помалкивать. Это же догадаться надо – деревья ушами чесать. Срамотища. Так что Байхин покрепче прикусил губу, чтобы не заверещать ненароком, вытянул перед собой руки и ощупал, что же там впереди. Деревья. Странно.
Оказывается, Байхин в погоне за Хэсситаем и не приметил, как свернул на маленькую боковую дорогу, ведущую к опушке леса. И ведь давно уже свернул. Вот только не припоминается никак, когда же именно – до последней по счету молнии или после? Если до молнии, то свернул он сюда следом за Хэсситаем, а вот если после… вполне может оказаться, что Хэсситая он упустил. Тогда и вовсе дело скверное. После этой неприметной развилки большая дорога разветвляется еще несколько раз. Попробуй догадайся, по которой из них направился Хэсситай… да и недалеко Байхин по такому дождю уковыляет. А Хэсситай до утра может еще невесть сколько отмахать.
Но тут поодаль тускло выблеснул желтоватый огонек, и Байхин мигом приободрился. Придорожные шалаши, а то и землянки, выстроенные для таких, как он, заплутавших путников, чтобы было где переждать застигшую непогоду, в здешних краях дело обычное. И если только Хэсситай не дурак – а он не дурак, – то шел он никак уж не наобум и на волю случая не полагался. И про землянку эту он уж точно знал, да не просто знал – ее-то он и искал. А кроме того, сейчас в такой земляночке попросту некому быть, кроме Хэсситая. Кто же под таким дождем в лес потащится? Еще на рассвете в воздухе носилась липкая морось, поздним утром запокапывало посильней, а к полудню не только не распогодилось – дождь разгулялся вовсю. Нет, не лесник и не охотник затеплил огонь в лесном укрытии. Охотники в такую погоду по домам сидят да луки свои со стрелами поплотней укутывают, чтоб не отсырели. В землянке – Хэсситай, и никто другой.
Байхин смахнул с кончика носа водяную каплю и двинулся на огонек.
На землянку он выбрел безошибочно. В землянке действительно обретался Хэсситай. При виде Байхина он метнул на него хмурый взгляд дернул губами, но ничего не сказал.
Байхин тоже не сказал ни слова. Он мигом разделся до набедренной повязки, развесил свою одежду сушиться, а после того, ни минуты не отдыхая, принялся хозяйничать. Огонь в очаге еще Хэсситай развел, и к приходу Байхина хворост уже вовсю занялся веселым огнем. Байхин подкинул в очаг еще немного хворосту, пошарил на привесных полках, нашел там небольшой котелок, набрал в него воды и поставил на огонь – все это молча. Байхин знал, где и что искать: всю жизнь в здешних краях прожил, не раз и не два на охоту ходил. Знает, каким порядком в охотничьих землянках обиход ведется. И в этой землянке наверняка бывал. Может, сейчас в очаге хворост горит из того самого припаса, что он же и оставлял. Хэсситай здесь только путник мимохожий, а Байхин – почти что хозяин. Он бы и с закрытыми глазами нашел, где здесь соль, а где лучина на растопку.
- Предыдущая
- 46/90
- Следующая
