Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 46
- Предыдущая
- 46/109
- Следующая
– Ой! – Младина опомнилась и поклонилась. – Здравствуй, бабушка!
Бабка Крючиха пользовалась известностью, пожалуй, переходов за пять во все стороны. Жила она в роду Леденичей, куда лет сорок назад ее взяли замуж от Домобожичей, и славилась тем, что наперечет знала все родственные связи не только своей волости, но, наверное, и нескольких соседних: кто когда кому давал невест, у кого сколько было сыновей и что с ними сталось. К ней обращались, чтобы выяснить, не слишком ли близкое родство для брака между того-то сыном и того-то дочерью, или нет ли в роду предполагаемой будущей родни худой славы, не было ли хворых или скаженных – она все знала, будто сама удельница, мотающая на веретено нити людских судеб. К тому же бабка Крючиха до тонкости знала все обряды: родильные, свадебные, поминальные. Неудивительно, что именно она была первой гостьей и распорядительницей везде, где кто-то появлялся на свет, женился или уходил к дедам. И поэтому же нежданное ее появление означало новости.
Поскольку бабка приехала по реке, двое внуков служили при ней гребцами. Это были женихи-первогодки: Грудень и Вьял, шестнадцатилетние двоюродные братья. Как почти все Леденичи, они были довольно рослыми, но еще по-юношески худощавыми, с угловатыми лицами, очень светлыми прямыми бровями и легким, светлым пушком на щеках. Младина поклонилась будущим мужьям своих сестер, они ответили тем же, ухмыляясь и перемигиваясь. Незнакомый мужик тоже поклонился. Вблизи Младина мельком заметила, что из-под кожуха у него виднеется «печальная» рубаха, с тоненькой полоской «дедов», вышитых черной нитью.
– Здравствуй, здравствуй! – отозвалась Крючиха. – Дома ли ваши большухи?
– Должно, дома.
Неприлично было задавать вопросы, и Младина молчала, пока вела гостей к жилью. Хотя любопытство разбирало: кого это бабка привезла и зачем? Для чего сама явилась, немудрено понять: обсудить с заломичскими большухами еще какие-нибудь тонкости свадебных обрядов или порядок вручение даров. Зачем отроки, тоже понятно – не сама же бабка грести в челне будет. А мужик этот кто? Вид у него был несколько смущенный, но на Младину он поглядывал с гораздо большим вниманием, чем обычно старшие смотрят на девок.
Проводив гостей до порога Леженевой избы, дальше Младина не пошла – не звали. Однако весть о гостях взбудоражила всех Путимовых женщин; и сами невесты, и их матери то и дело поглядывали на дверь избы, ожидая новостей. И дождались…
В сенях бухнула дверь, раздался всхлип; женщины невольно поднялись. Распахнулась внутренняя дверь, в избу почти ввалилась Домашка, и в каком виде! Без платка, в одной шушке, растрепанная и зареванная.
– Ой доля моя, злая недолюшка! – кричала она на ходу. – Лучше б на свет мне не родиться, горемычной! Уж лучше б я березкой белой выросла да сломилася! Лучше б я травушкой-муравушкой выросла да затопталася! Будто рыба я в сеть изловлена! Будто птица-лебедь я в силок попалася!
Опомнившись, все кинулись к ней, обступили, схватили за плечи и руки, стали теребить и расспрашивать.
– Пропал мой жених любезный, сокол ясный! Отдают меня, девушку, за вдовца за старого!
– Как – пропал? – заохали женщины. – Помер, что ли?
Младине вспомнился мужчина, приехавший с Крючихой, точнее, его «печальная» рубаха. И правда, у Леденичей кто-то умер – так неужели Вышезар? При этой мысли оборвалось сердце. Женщины переглядывались, будто пораженные громом.
– Такой молодой, такой красивый парень-то! – заголосили Бебреница и Муравица. – Самый ладный из всех, самый удалый! Вот родителям-то горе! Что же с ним приключилось-то?
– Младинка, сбегай за Крючихой! – велела мать. – Попроси к нам, пусть расскажет!
Конечно, они могли бы потом все узнать и от бабки Лебедицы, но хотелось поскорее.
Младина вышла на двор и увидела, что Крючиха уже сама идет к ним. Вскоре все выяснилось. Вышезар, назначенный Домашке в мужья, вовсе не умер, а сбежал из дома! Причем случилось это уже давно – сразу после Купалы. Но старейшины Леденичей не спешили объявлять эту новость – наверное, надеялись, что парень остынет и вернется.
– Выходило, что для одной вашей белой лебедушки не было у нас ясна сокола, – рассказывала Крючиха, усаженная в Путимовой избе под красный кут. – Уж думали мы, кому-то придется ее второй женой брать, чтобы слова не нарушить. Красеня сам хотел. А что – он мужик еще в силах, а Гнездилица-то старуха уже… Да вот: не было счастья, несчастье помогло. Померла у нас Дреманова баба, Воротилица. А он всего лет пять как женился, детишек трое, старшему вот только по осени волосики было подстригли… Решили, ему возьмем девку, вот оно и ладно будет. Он ведь не старый еще мужик, Дреман-то.
Женщины молча вздыхали, с сочувствием поглядывая на Домашку. Она уже не рыдала и не причитала, но продолжала плакать, кривясь и утираясь рукавом. Оно и понятно: за вдовца выйти – для девушки ни чести, ни счастья; не успев стать женой, она уже станет матерью чужим малым детям.
– А куда же… Вышеня-то делся? – осмелилась спросить Младина. – Искали его?
– Как не искать! – вздохнула Крючиха. – И по лесу искали, и по родне искали, и к Угляне я ходила. Угляна и нашла его след. К «волкам» он ушел.
– Ох ты! – По избе пролетел общий испуганный вздох.
– Да верно ли? – усомнилась Муравица.
– Чего уж вернее: он к самой Угляне заходил дорогу спрашивать! – Крючиха невесело усмехнулась.
– Она и указала?
– А чего ей не указать? Она для того там и сидит, на росстани, чтобы всякому путь казать – на нашем ли свете, на том ли…
Женщина вздыхали, переглядываясь. Почему так вышло, все, в общем понимали. Все знали, как сильно Вышезар любит Веснояру, которая была обещана ему, а убежала с Травенем из Могутичей. С тех пор от Веснавки не доходило никаких вестей. После Купалы все роды засели по своим угодьям, поскольку началась страда: сенокос, потом жатва. Не до разъездов, не до разбора обид.
– Он, видать, тогда еще задумал это дело, – сказала Муравица о том, о чем все думали. – Я тогда еще примечала, как утром на Купалу невест обручали…
Младина тоже помнила лицо Вышезара, узнавшего, что обещанная ему невеста исчезла. Сперва на лице его были злость и отчаяние, испугавшие ее особенно потому, что после Веснавки следующей шла сама Младина. А потом, когда Младину все же выпросил себе Данята, Вышеня легко согласился обручиться с Домашкой. Все даже удивились, как легко горячий парень принял немилость судьбы. А пожалуй, он тогда бы хоть с хромой козой обручился – потому что уже решил: до свадебных рушников дело не дойдет. Уже тогда его глаза смотрели в лес…
– Видно, да! – вздохнула Крючиха. – Кого он выбрал, не дала ему Доля, а к кому Недоля толкала, той он сам не захотел. Решил, видно, в «волки» пойти и никому не достаться.
Домашка снова зарыдала в голос: кому же не будет обидно, если от тебя жених в лес убегает!
– Не реви, девка, Дреман – мужик хороший! – утешала ее Крючиха. – Они с женой ладно жили, он ей во всем потакал, а ты, пожалуй, и вовсе его в руки заберешь – вон ты какая рослая да сильная!
Женщины украдкой засмеялись: Домашка и впрямь была выше ростом, чем вдовец Дреман.
– Еще сама его поколачивать будет! – шепнула Травушка на ухо Капельке, и обе захихикали, пряча лица на плечах друг у друга.
Младина слышала это, но даже не улыбнулась. На сердце легла тяжесть и возрастала с каждым вдохом. Ее пробрала дрожь, и она зябко передернула плечами. Всхлипы Домашки резали по сердцу, будто нож; было чувство большой беды, почти непоправимой. И разом вспомнились те тревожные чувства, что мучили ее всю весну до самой Купалы. Те странные, пугающие силы, что жили в ней, не ушли, а просто затаились и теперь снова напомнили о себе. Откуда эта уверенность, что бегство Вышезара несет беду не столько Домашке, сколько ей, Младине?
– Знать, девка, доля твоя такая! – раздался голос Крючихи, и Младина испуганно вскинула глаза.
Показалось, что старуха сказала это ей. Но Крючиха смотрела на Домашку.
- Предыдущая
- 46/109
- Следующая
