Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 30

• Предыдущая
• 30/109
• Следующая

Младина скривилась, будто собиралась заплакать. Мать и Муравица думают, будто Угляна знает нечто важное, о чем должна ей поведать, а Угляна ссылается, надо думать, на Марену? К Темной Матери так просто не пойдешь вопросы задавать – даже если дорогу примерно знаешь, не все еще вежество в лесу растеряли… Все молчат, а она разбирайся, как сама знаешь! Но ведь речь идет о всей ее судьбе!

– Ладно, не реви, я от сердца сказала! – крикнула наблюдавшая за ними Веснояра. – Пущу я тебя в круг, и замуж выйдешь, все у тебя будет хорошо! Я больше не сержусь!

– Спасибо тебе, родная! – со вздохом поблагодарила Младина и вновь принялась за березовый жгут.

Вопреки общим ожиданиям, одевание «березки» прошло гладко: ветви больше не спадали, и выйти из рощи удалось без происшествий. Видя, что все опять хорошо, девушки приободрились и весело пели, обходя поля:

Веду я русалку от бора до бора,

Русалочка-душечка, серая кукушечка,

Больше нам не кумиться, не дружиться,

Пришла пора разойтиться.

Хозяева ближних полей провожали шествие поклонами, уже без обливания водой и прочего озорства; женщины держали огромные охапки собранных на заре целебных трав, обернутых в чистое полотно, все, даже мужчины, были в венках, с зелеными жгутами из травы вместо поясов. Парни, тоже нарядные и увитые зеленью, встретили «березку» прямо за рощей и шли позади, громкими криками и свистом провожая русалок прочь из земного мира. Теперь здесь были и Леденичи, и Младина помахала рукой на ходу поклонившемуся ей Данемилу; сердце радостно забилось в ожидании. Но приметила она и Травеня. Правда, отчего же ему было не явиться: их роду полагались невесты из Домобожичей, которые тоже шли с «березкой», так что, может быть, вовсе и не Веснавку он сюда пришел высматривать. Ну да, как же! Младина сама не верила своим благоразумным рассуждениям и держалась настороже.

Что же ты, березонька, не зелена стоишь?

– запевала она, стараясь не подать вида и притворяясь, будто все идет как нельзя лучше.

Лелюшка-Леля, не зелена стоишь?

– хором подхватывали прочие девушки, оправляя венки и задорно поглядывая на парней.

Аль тебя, березонька, морозом побило?

Морозом побило, инеем прихватило?

Лелюшка-Леля, инеем прихватило.

Инеем прихватило, солнцем присушило?

А Веснояра отвечала из гущи своего зеленого убранства:

Нет, меня, березоньку, морозцем не било,

Морозцем не било, солнцем не сушило.

Красны девушки веночки завили,

Веночки завили, веточки ломали,

Веточки ломали, в речку бросали.

В речку бросали, судьбу загадали…

Но хотя все шло хорошо, спокойнее Младине не становилось. День был странный: то проглядывало солнце, то натягивало облака, поднимался ветер, обещая к вечеру грозу. На Купалу часто бывает дождь, но никогда еще это не волновало Младину так, как сегодня. Казалось, весь мир колеблется на грани Того и Этого света, не зная, куда склониться; она видела то яркий солнечный свет, то серые тени; возникало странное чувство, будто само ее тело столь огромно, что вмешает весь мир в себя, что все видимое глазу и даже невидимое находится внутри нее. И это ее дыхание рождает порывы ветра, колеблющие верхушки леса. Она шла среди девушек, сразу после Веснояры, в паре с Домашкой, и видела одновременно траву, по которой ступали ее ноги, и черную бездну, над которой она плыла, как облако по небу, при этом оставаясь где-то в самом ее неизведанном сердце. Она пела, смеялась, улыбалась парням, размахивала березовыми ветками, и при этом не могла избавиться от чувства, что ось равновесия мира проходит через нее и важно ничего не уронить; делая каждый шаг, она боялась, как бы не раздавить ненароком целую волость с полями, весями и людьми.

Вышли к реке, и тут началось главное веселье.

– Русалка! – заорали парни, будто только сейчас увидели Веснояру в ее зеленом уборе. – Гони ее прочь, гони!

И с гиканьем, свистом и криком кинулись на девичью стаю. Девушки завизжали, столпились вокруг «березки» и стали хлестать парней ветками, пытаясь отогнать. Во все стороны летели ошметки травы и цветов, венки, листья, ветки, парни норовили вытянуть какую-нибудь девку из толпы, чтобы разорвать строй «русалок» и пробраться к Веснояре; девушки оборонялись, пуская в ход все возможные средства. Но парни напирали, тесня их к воде по пологому берегу. Стоял вопль, визг, азартный крик, хохот столпившихся зрителей – старших и детей, пришедших посмотреть на один из главных обрядов нынешнего дня.

Вот уже под ногами заскрипел мокрый песок, кто-то ступил в воду. Вот девок загнали в реку по колено, одна оступилась, запутавшись в мокром подоле и потяжелевшей поневе; Кудрявка упала, вереща, будто тонет, девичий строй рассыпался, Травень первым ринулся в прорыв, за ним с дружным ревом остальные. Окружив Веснояру, парни подхватили ее на руки и поволокли глубже в воду; кто-то на ходу рвал с нее зеленое платье, она вопила так, что супротивники чуть не оглохли, била по воде руками и ногами, стараясь ослепить их потоком брызг. Травеню и Данемилу, несущим ее, вода была уже по грудь; тут они остановились и сбросили девушку в волны. Веснавка, не чуя под ногами дна, заорала не шутя; обрывки листвы и травяных плетенок от ее наряда плыли вниз по течению. Парни хохотали – проводили-таки русалку! И вдруг Веснавка, не переставая вопить, скрылась под водой и больше не показывалась.

Раньше всех поняла Младина. Отличаясь небольшим ростом, она не могла зайти в реку так далеко, как высокие парни, и стояла там, где вода достигала ей до пояса. На поверхности все было гладко, но она мгновенно почуяла приближение чего-то очень нехорошего – будто резким, болезненным холодом повело по ногам. Быстро обернувшись, она вонзила взгляд в воду…

…Это было так же, как земная кора становилась прозрачной под ее взором, открывая черную бездну, только на сей раз вместо земли была вода. Силясь получше разглядеть происходящее, она сделала какое-то усилие, непонятное ей самой, и шагнула за грань Нави. То ли испуг подтолкнул, то ли сама грань в этот день сделалась тонка. Теперь сероватая полупрозрачная бездна была вокруг нее – простиралась во все стороны, насколько видно глазу, но можно было заглянуть и дальше. Однако Младина смотрела только в одну сторону. Она видела рослую черную фигуру, не то человека, не то зверя, покрытую взъерошенной темно-бурой шкурой. Этого злыдня она уже встречала перед рассветом, когда шла от избушки лунной женщины назад в человеческий мир. Паморок держал Веснояру, перекинув через плечо. Тело девушки, почти обнаженное, с кое-где задержавшимися обрывками зеленого «платья», было неподвижно, и Младина ясно видела, как маленький огонек-ведогон парит над ним, постепенно отдаляясь.

«Куда?» – бешено крикнула Младина и рванулась к ним. Ни малейшего страха она не ощущала, а только гнев и ярость. Но как-то странно она двигалась: в ее распоряжении было не привычное человеческое тело, а нечто другое… Она совершила длинный прыжок, пользуясь четырьмя лапами, и мощные челюсти, полные острых зубов, уже готовы были вцепиться в противника.

Паморок заметил ее; на его диком лице, заросшем спутанной бородой до самых глаз, отразился животный ужас. Бросив добычу, он метнулся прочь, но Младина еще одним прыжком догнала его, вспрыгнула на загривок, опрокинула лицом вниз, надавив мощными лапами, и вцепилась в шею. Он не в силах был причинить ей вреда, вызывал лишь гадливость. Хрустнули позвонки, она рванула, отрывая голову мертвого оборотня от тела, и, будто блоху, выхватила из него сизый огонек – ведогон навяка. И Паморок застыл мертвой грудой, похожей на кучу земли.

• Предыдущая
• 30/109
• Следующая