Сказки русских писателей (с илл.) - Ушинский Константин Дмитриевич - Страница 16

• Предыдущая
• 16/22
• Следующая

«Люба, люба! – все кричат. —

За тебя хоть в самый ад!

Твоего ради талана

Признаём царя Ивана!»

Царь царицу тут берёт,

В церковь божию ведёт,

И с невестой молодою

Он обходит вкруг налою.

Пушки с крепости палят;

В трубы кованы трубят;

Все подвалы отворяют,

Бочки с фряжским выставляют,

И, напившися, народ

Что есть мочушки дерёт:

«Здравствуй, царь наш со царицей!

С распрекрасной Царь-девицей!»

Во дворце же пир горой:

Вина льются там рекой;

За дубовыми столами

Пьют бояре со князьями.

Сердцу любо! Я там был,

Мёд, вино и пиво пил;

По усам хоть и бежало,

В рот ни капли не попало.

Мартышка, в зеркале увидя образ свой,

      Тихохонько Медведя толк ногой:

      «Смотри-ка, – говорит, – кум милый мой!

               Что это там за рожа?

      Какие у неё ужимки и прыжки!

      Я удавилась бы с тоски,

Когда бы на неё хоть чуть была похожа.

      А ведь признайся, есть

Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть:

Я даже их могу по пальцам перечесть». —

      «Чем кумушек считать трудиться,

Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?» —

      Ей Мишка отвечал.

Но Мишенькин совет лишь попусту пропал.

      Таких примеров много в мире:

Не любит узнавать никто себя в сатире.

      Я даже видел то вчера:

Что Климыч на руку нечист, все это знают;

      Про взятки Климычу читают,

А он украдкою кивает на Петра.

Голодная кума Лиса залезла в сад;

  В нём винограду кисти рделись.

  У кумушки глаза и зубы разгорелись,

А кисти сочные как яхонты горят;

       Лишь то беда, висят они высoко:

       Отколь и как она к ним ни зайдёт,

               Хоть видит око,

               Да зуб неймёт.

       Пробившись попусту час целой,

Пошла и говорит с досадою: «Ну что ж!

               На взгляд-то он хорош,

       Да зелен – ягодки нет зрелой:

       Тотчaс оскомину набьёшь».

   Какой-то Повар, грамотей,

   С поварни побежал своей

   В кабак (он набожных был правил

И в этот день по куме тризну правил),

А дома стеречи съестное от мышей

      Кота оставил.

Но что же, возвратясь, он видит? На полу

Объедки пирога; а Васька-Кот в углу,

      Припав за уксусным бочонком,

Мурлыча и ворча, труди?тся над курчонком.

      «Ах ты обжора! ах злодей! —

      Тут Ваську Повар укоряет. —

Не стыдно ль стен тебе, не только что людей?

(А Васька всё-таки курчонка убирает.)

   Как! быв честны?м Котом до этих пор,

Бывало, за пример тебя смиренства кажут, —

      А ты… ахти, какой позор!

      Теперя все соседи скажут:

      “Кот Васька плут! Кот Васька вор!

   И Ваську-де не только что в поварню —

      Пускать не надо и на двор,

Как волка жадного в овчарню:

      Он порча, он чума, он здешних язва мест!”»

(А Васька слушает да ест.)

Тут ритор мой, дав волю слов теченью,

Не находил конца нравоученью.

      Но что ж? Пока его он пел,

      Кот Васька всё жаркое съел.

               А я бы повару иному

      Велел на стенке зарубить:

Чтоб там речей не тратить по-пустому,

      Где нужно власть употребить.

Чижа захлопнула злодейка-западня:

Бедняжка в ней и рвался, и метался,

А Голубь молодой над ним же издевался.

«Не стыдно ль, – говорит, – средь бела дня

                       Попался!

              Не провели бы так меня —

              За это я ручаюсь смело».

Ан, смотришь, тут же сам запутался в силок.

                       И дело!

Вперёд чужой беде не смейся, Голубок.

Волк ночью, думая залезть в овчарню,

               Попал на псарню

      Поднялся вдруг весь псарный двор —

Почуя серого так близко забияку,

Псы лаем залились в хлевах и рвутся вон на драку;

      Псари кричат: «Ахти, ребята, вор!»

      И вмиг ворота на запор;

      В минуту псарня стала адом.

               Бегут: иной с дубьём,

                        Иной с ружьём.

«Огня! – кричат. – Огня!» Пришли с огнём.

Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом,

      Зубами щёлкая и ощетиня шерсть,

Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть;

      Но, видя то, что тут не перед стадом

               И что приходит, наконец,

               Ему расчесться за овец, —

                       Пустился мой хитрец

                               В переговоры.

И начал так: «Друзья! К чему весь этот шум?

               Я, ваш старинный сват и кум,

Пришёл мириться к вам, совсем не ради ссоры;

Забудем прошлое, уставим общий лад!

А я не только впредь не трону здешних стад,

Но сам за них с другими грызться рад

               И волчьей клятвой утверждаю,

      Что я…» – Послушай-ка, сосед, —

               Тут ловчий перервал в ответ, —

               Ты сер, а я, приятель, сед,

      И волчью вашу я давно натуру знаю;

А потому обычай мой:

      С волками и?наче не делать мировой,

               Как снявши шкуру с них долой».

И тут же выпустил на Волка гончих стаю.

      Когда в товарищах согласья нет,

               На лад их дело не пойдёт,

И выйдет из него не дело, только мука.

               Однажды Лебедь, Рак и Щука

               Везти с поклажей воз взялись

И вместе трое все в него впряглись;

Из кожи лезут вон, а возу всё нет ходу!

Поклажа бы для них казалась и легка —

               Да Лебедь рвётся в облака,

Рак пятится назад, а Щука тянет в воду.

Кто виноват из них, кто прав, – судить не нам;

               Да только воз и ныне там.

               Осёл увидел Соловья

И говорит ему: «Послушай-ка, дружище!

Ты, сказывают, петь великий мастерище.

               Хотел бы очень я

      Сам посудить, твоё услышав пенье,

      Велико ль подлинно твоё уменье?»

Тут Соловей являть своё искусство стал:

               Защёлкал, засвистал

На тысячу ладов, тянул, переливался;

      То нежно он ослабевал

И томной вдалеке свирелью отдавался,

То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался.

               Внимало всё тогда

      Любимцу и певцу Авроры:

• Предыдущая
• 16/22
• Следующая