Падение Константинополя в 1453 году - Рансимэн Стивен - Страница 19

• Предыдущая
• 19/57
• Следующая

Императору было в то время почти 45 лет. У нас нет подробного описания его внешности. Он был, по-видимому, высоким и стройным, с присущими его фамилии строгими и правильными чертами лица и темными волосами. Он не проявлял особого интереса к интеллектуальным занятиям, философии или богословию, хотя в Мистре и был дружен с Плифоном и его последним актом перед отъездом оттуда в Константинополь было официальное утверждение сыновей Плифона наследниками собственности, полученной их отцом. Еще до вступления на престол он проявил себя хорошим солдатом и умелым администратором. Это был человек цельный, никогда не прибегавший к недостойным действиям. В отношениях со своими трудными братьями он проявлял великодушие и терпение. Его друзья и сановники, даже если иной раз и расходились с ним во мнениях, были очень преданы ему. Кроме того, он обладал даром вызывать восхищение и любовь своих подданных. Уже само прибытие его в Константинополь было встречено там с искренней радостью[99].

Он нуждался в подобных чувствах, прибыв в этот город, наполненный горечью и унынием. Ненависть к официальному союзу с римской церковью не ослабевала. Константин же считал себя связанным обязательствами, данными его братом во Флоренции. Но поначалу он не торопился с решительными мерами. Возможно, здесь сказалось влияние матери, с которой он очень считался. Ее смерть 23 марта 1450 г. была для него тяжелой утратой. Он стремился, чтобы в его окружении были представители всех партий. Своим первым министром Константин назначил великого адмирала флота мегадуку Луку Нотараса, который был противником унии, хотя и не таким фанатичным. Иоанн Кантакузин, близкий друг Константина во время его пребывания на Пелопоннесе и активный сторонник унии, стал стратопедархом. Великий логофет Метохит и протостратор Димитрий Кантакузин, по-видимому, тоже сомневались в целесообразности унии, однако готовы были поддержать любую политику, которую предпочтет император. Их позицию разделял секретарь императора Франдзис, который, очевидно, являлся его наперсником[100]. Патриарх Григорий был разочарован тем, что не нашел у нового императора должной поддержки; в августе 1451 г. он перебрался в Рим, где его больше ценили, и разразился там упреками в адрес императора и его окружения, обвиняя их в прохладном отношении к унии[101].

Константин все еще подыскивал себе жену. Вероятно, следуя совету матери учесть антиримские настроения своего народа, он решил ограничить поиски православным миром. В 1450 г. верный Франдзис был снова послан на Восток — ко дворам Грузии и Трапезунда. Он нашел грузинскую царевну вполне подходящей кандидатурой и был крайне удивлен, когда услышал от ее отца, царя Георгия, что по обычаям его страны приданое приносят не жены, а, наоборот, мужья. Он добавил при этом, что не следует осуждать обычаи, принятые у других народов. Вот в Британии, подчеркнул он, женщина часто имеет нескольких мужей, а мужчина — нескольких жен[102]. Тем не менее он обещал проявить великодушие в деле сватовства и даже предложил себя в посаженые отцы дочери Франдзиса.

В Грузии Франдзис узнал о смерти султана Мурада. Приехав в Трапезунд и обсудив эту новость с императором Иоанном, он узнал, что вдова султана Мара, сербская христианка, приходившаяся жене императора племянницей, была после смерти мужа с почестями и многочисленными подарками отослана домой к отцу. Франдзис нашел, что это блестящая партия. Он тут же написал Константину, что имеется подходящая невеста. Султанша еще молода и богата; к тому же она очень популярна при турецком дворе и, по слухам, имеет влияние на своего пасынка — нового султана. Он написал также, что для императора не будет недостойным жениться на вдове государя неверных. Например, неродная бабушка Константина, вторая жена императора Иоанна, была перед этим женой туркменского властителя и даже имела от него детей. Франдзис поспешил домой, чтобы как можно скорее его предложение было осуществлено. Император проявил определенную заинтересованность, но посетовал, что у министров нет на этот счет единого мнения. Матери, которая могла бы решить за него это дело, уже не было; незадолго перед этим скончался также ближайший друг его Иоанн Кантакузин.

Однако все эти планы разрушила сама султанша. Она, как оказалось, дала обет, что если ей удастся вырваться из гарема, то она посвятит остаток своей жизни благим делам и не выйдет больше замуж. Тогда Константин остановил свой выбор на грузинской царевне. В Грузию было отправлено посольство, чтобы подписать брачный контракт и доставить невесту в Константинополь. Но по различным причинам ее отъезд откладывался, а когда она собралась ехать, пришло известие, что уже слишком поздно[103].

Трапезундский император думал, что Франдзис разделит его радость по поводу смерти султана Мурада, однако тот держался иного мнения. Мурад, сказал он, был, в сущности, человеком миролюбивым, который более не хотел напряжения и хлопот, связанных с войной. Про нового же султана известно, что с детских лет он является ярым противником христиан; он определенно попытается напасть на христианские империи — и Трапезундскую и Константинопольскую — и уничтожить их. Опасения Франдзиса разделял и его венценосный господин. Донесения агентов, которые у Византии были при турецком дворе, недвусмысленно предостерегали о грозящей опасности[104].

Для этих предостережений были все основания. Новому султану Мехмеду II было девятнадцать лет. Он родился в Адрианополе 30 марта 1432 г. Детство его не было счастливым. Мать Мехмеда Ума-хатун была наложницей, скорее всего турчанкой, хотя впоследствии легенда, которую не очень отрицал и сам Мехмед, превратила ее в знатную франкскую даму. Отец мало обращал на него внимания, предпочитая ему сыновей от своих более благородных жен. Ранние годы Мехмеда тихо протекли в Адрианополе вместе с матерью и нянькой, строгой и набожной турчанкой знатного происхождения, известной под именем Дайе-хатун. Старший брат его Ахмет внезапно умер в 1437 г. в Амасии. Шесть лет спустя там же был таинственным образом умерщвлен и его второй брат Алаэддин. В одиннадцать лет Мехмед оказался, таким образом, наследником престола и единственным оставшимся в живых представителем Оттоманской династии, кроме самого султана и его дальнего родственника Орхана, внука султана Сулеймана, отосланного в Константинополь. Мурад призвал мальчика ко двору и, с неудовольствием убедившись в том, что его образованием не занимались, нанял для обучения Мехмеда целую армию репетиторов во главе с блестящим наставником курдом Ахмедом Курани. Эти люди добросовестно потрудились: Мехмед был отлично подготовлен в области различных наук и философии, основательно знаком с исламской и греческой литературами; кроме родного, турецкого языка он научился бегло говорить на греческом, арабском, латинском, персидском и древнееврейском языках. Вскоре отец стал приобщать его к искусству управления государством[105].

Мехмеду было двенадцать лет, когда Мурад, подписав перемирие с королем Владиславом, решил удалиться от дел, оставив империю на попечение сына. Для этого ему прежде всего необходимо было подавить беспорядки в Анатолии, но, когда Мурад еще был занят этим, пришло известие о движении христиан к Варне. Везир Халиль-паша просил султана незамедлительно вернуться в Европу, тем более что он был также встревожен поведением юного Мехмеда. Мурад надеялся, что его сын будет находиться под опекой Халиля, его старого верного друга. Однако мальчик с самого начала обнаружил твердое намерение поступать по-своему. Не успел Мурад еще покинуть Анатолию, как между везиром и наследником престола произошло столкновение из-за персидского дервиша-еретика, с которым Мехмед подружился. Везир Халиль, сам сын и внук везира и ортодоксальный мусульманин, решительно выступил против дервиша, и Мехмеду пришлось отдать того верховному муфтию Фахреддину, который подговорил чернь сжечь еретика. При этом муфтий так беспокоился о том, чтобы получше раздуть пламя, что, оказавшись слишком близко к костру, опалил себе бороду[106].

• Предыдущая
• 19/57
• Следующая