Завтрашний ветер - Евтушенко Евгений Александрович - Страница 8

денность в том, в чем вовсе не убеждены. Патриотизм

восходит на крови собственного подвижнического не-

равнодушия к народу. Но неравнодушие к своему на-

роду никогда не замыкалось в нашей классике на

почвенничестве, никогда не сводилось к умиленной эт-

нографии, никогда не доходило до того, чтобы возвы-

шать свой народ за счет унижения других. Русская

интеллигенция устами Короленко высказала свое

отвращение к насаждавшемуся царской бюрократи-

ей антисемитизму. Долго тянулся спор между славя-

нофилами и западниками, но практика решила этот

вопрос по-своему. Не подражая, не обезьянничая, рус-

ская классика впитала все лучшее, что было на Запа-

де, и, переплавив это в горниле русской совести, при-

шла и завоевала Запад Толстым, Достоевским, Чехо-

вым, определив на много лет вперед все развитие ми-

ровой литературы.

Еще один урок русской классики — лишь нерав-

нодушие к собственному народу дает право неравно-

душия к человечеству. Без любви к своей нации ин-

тернационализм невозможен. Но любовь только к сво-

ей нации, без любви к другим народам, может пре-

вратиться в национальный эгоизм. Пушкин, мечтая

о том времени, «когда народы, распри позабыв, в ве-

ликую семью соединятся», писал о стране будущего,

где его назовет «всяк сущий в ней язык, и гордый

внук славян, и финн, и ныне дикой тунгус, и друг сте-

пей калмык». Это было гениальное поэтическое пред-

видение Союза Советских Социалистических Респуб-

лик. Если бы не было русской классики, не было бы

Ленина. Русская классика заложила основы той

гражданственности, которую мы называем социалис-

тической. Русская классика — это опыт титаниче-

ских усилий по преодолению трагической разобщен-

ности людей. В современных условиях эта разобщен-

ность усиливается благодаря всевозрастающей опас-

ности узкой специализации в той или иной области.

Писательская специализация для писателя убийствен-

на. «Россия — молодая страна, и культура ее — синте-

тическая. Русскому художнику нельзя и не надо быть

специалистом. Писатель должен помнить о живопис-

це, музыканте, архитекторе, тем более прозаик —

о поэте, поэт — о прозаике. Так же неразлучны в Рос-

сии живопись, музыка, проза, поэзия, неотделимы от

них и друг от друга — философия, религия, общест-

венность, даже политика. Вместе они и образуют мощ-

ный поток, который несет на себе драгоценную ношу

национальной культуры...» (А. Блок). Добавим к это-

му — писатель должен думать о крестьянине, рабо-

чем, солдате, ученом, инженере, студенте, школьни-

ке и о каждом несмышленыше, заявляющем о своем

появлении торжествующим криком. Искусство — это

то, что соединяет людей в нацию, в человечество. Ложь

разъединительна, соединять можно только правдой.

Опасна не только разобщенность с живыми, но и

разобщенность с мертвыми. Для молодого писателя

разобщенность с классиками то же самое, что разоб-

щенность с Родиной. Классики думали о будущих пи-

сателях и передавали им через пространство времени

свои заветы. Небрежное обращение с этими заветами

пагубно.

Гоголь писал, обращаясь и к нам, его потомкам:

«Скорбью ангела загорится наша поэзия и, ударив-

ши по всем струнам, какие есть в русском человеке,

внесет в самые огрубелые души святыню того, чего

никакие силы и орудия не могут утвердить в челове-

ке, вызовут к нам нашу Россию — нашу русскую

Россию — не ту, которую показывают нам грубо ка-

кие-нибудь квасные патриоты, и не ту, которую вы-

зывают нам из-за моря очужеземившиеся русские, но

ту, которую извлечет она из нас же, и покажет таким

образом, что все до единого, каких бы ни были они

различных мыслей, образов воспитания и мнений, ска-

жут в один голос: это — наша Россия».

Уроки русской классики — это уроки отношения

к Родине и человечеству.

ГРАЖДАНСТВЕННОСТЬ —

ВЫСШАЯ ФОРМА САМОВЫРАЖЕНИЯ

Есть выражение «войти в литературу», которое по-

рой употребляется с обескураживающей легковесно-

стью. Литература — это часть истории, и войти в нее

означает войти в историю. Литература начинается со

сказанного впервые. Сказанное впервые всегда звучит

как полновесный мужской удар кулаком среди уют-

ного постукивания доминошных костяшек литератур-

ного «козлозабивательства». Но удар кулаком по сто-

лу, заявляющий: «Я пришел!», оправдан только тог-

да, когда пришел не только ты сам, а вместе с то-

бой пришло нечто большее, чем ты, — когда весь

опыт предыдущих поколений могуче брезжит за тво-

ими плечами, а страницы, написанные тобой, трепещут

в твоих руках, как живой, уникальный документ опы-

та нового поколения.

Молодой писатель без хотя бы намерения сказать

что-то никем до него не сказанное — явление про-

тивоестественное. На свете нет людей, которым не-

чего сказать. Каждый новый человек в человечест-

ве обладает своими единственными тайнами бытия, и

каждому человеку есть что сказать именно впервые.

Продерешься к собственной душе — найдешь и соб-

ственные слова. Эпигоны—просто-напросто слабоволь-

ные люди, по трусости или по лени не пробившиеся

к собственной душе. Внутри каждого человека, будь

то приемщица химчистки, увенчанный лаврами генерал,

дворник или космонавт, крестьянка или балерина,

живет и чаще всего погибает хотя бы одна потенци-

ально великая книга их жизни, где все неповторимо,

все единственно. Даже жизнь любого закоренелого

бюрократа по-своему уникальна, как эволюция чело-

веческого невинного существа, торкавшегося ножон-

ками во чреве матери, до расчеловеченной, обумажен-

ной особи. Но нам еще неизвестна книга «Исповедь

бюрократа». А жаль. Было бы поучительно. Порой

самые замечательные люди, рассказывая истории из

своей жизни, становятся косноязычными, путаются во

второстепенном, а если и оказываются прекрасными

застольными рассказчиками, то, прикасаясь пером к

бумаге, невыносимо ускучняют жизнь. К счастью, есть

и хорошие мемуары, но они принадлежат, за редки-

■

ми исключениями, перу знаменитостей, а приемщи-

цы химчисток, дворники и многие-многие другие ме-

муаров не пишут.

Большая литература — это художественные мему-

ары человечества. В каком бы жанре большой писа-

тель ни работал, он прежде всего документалист, по-

тому что его творчество — это эмоциональный

художественный документ, составленный не только на

основании всего написанного, но и всего еще не напи-

санного. Выражая только самих себя, мы на самом

деле не поднимаемся до самовыражения. Есть писа-

тели самих себя, но это не большая литература. Боль-

шая литература — это писатели людей. Большая ли-

тература — это победа над смертью, дорастающая до

уровня еще недоступного медицине воскрешения лю-

дей, о чем мечтал своеобразнейший философ-идеа-

лист Федоров. Конечно, без самовыражения нет ис-

кусства. Но когда самовыражение превращается в

«самоворошение» — это эгоизм. У стольких людей па

холодеющих в последний час губах могут навсегда

умереть не высказанные ими тайны их жизнен. Мо-

лодой писатель сам еще тайна и для себя, й для

других. Но только самовыразиться мало. Гражданст-

венность есть высшая степень самовыражения. Преж-

де чем войти в литературу, надо, чтобы в тебя во-

шли твой народ, твоя страна. Салтыков-Щедрин

писал: «Отечество есть тот таинственный, но живой

организм, очертания которого ты не можешь отчет-