Витторио-вампир - Райс Энн - Страница 43

• Предыдущая
• 43/57
• Следующая

– Но ты должен.

– Нет, я ничего не должен, кроме того, для чего сотворил меня Господь, и этим я занимаюсь. Но распутать все тайны, над которыми всю жизнь размышлял Блаженный Августин? Нет, это не то, что я должен делать, или должен был, или должен буду когда-нибудь.

Мастема взял книгу в руки.

И снова листы книги затрепетали по его воле. Я ощущал, как над ними витал легкий ветерок. Он читал:

«Есть нечто такое, что можно почерпнуть из вдохновенных высказываний Священного Писания».

– Не читай мне эти слова; они мне не помогают! – сказал я. – Можно ли спасти ее? Сможет ли она спасти свою душу? По-прежнему ли она обладает душой вообще? Обладает ли она таким же могуществом, как и ты? Можешь ли ты впасть в заблуждение? Может ли случиться твое падение? Может ли дьявол снова вернуться к Господу?

Он отложил книгу плавным и быстрым грациозным жестом, так что я едва успел заметить его движение.

– Готов ли ты к этой битве? – спросил он.

– При свете дня они окажутся совершенно беспомощными, – напомнил мне Сетий. – Все, включая и ее. Она тоже будет беспомощна. Ты должен разворотить камни, под которыми они скрываются, и ты сам понимаешь, как поступать далее.

Мастема кивнул. Он повернулся и жестом приказал освободить себе дорогу.

– Нет, пожалуйста, прошу тебя! – сказал Рамиэль. – Сделай это для него. Сделай, пожалуйста. Еще несколько дней мы не сможем оказывать помощь Филиппо.

– Этого тебе знать не дано, – сказал Мастема.

– Могут ли мои ангелы добраться до него? – спросил я. – Неужели не найдется никого, кого бы я мог послать к нему?

Не успел я произнести эти слова, как осознал, что еще два существа выплыли откуда-то позади меня, по одному с каждой стороны, а когда я оглянулся, то воочию увидел их. Только они показались мне слишком бледными и отдаленными. Их не окружало сияние, как хранителей Филиппо, явственным было только спокойное, почти видимое и несомненное присутствие и воля.

Я пристально всмотрелся в одного из них, затем – в другого и не нашел в памяти достаточно выразительных слов для их описания. Их лица казались лишенными всякого выражения, пустыми и в то же время терпеливыми и спокойными. Это были крылатые существа, высокие – я точно могу сказать это, – но о чем еще я мог бы поведать, ведь я не смог бы наделить их цветом, или сверканием, или какими-то значительными особенностями, и на них не было никаких одеяний, от них не исходили никакие побуждения или хоть что-то внушающее мне хоть какое-нибудь расположение к ним.

– Что это такое? Почему они не могут поговорить со мной? Почему они так странно смотрят на меня?

– Они тебя знают, – сказал Рамиэль.

– Ты преисполнен мести и желания, – сказал Сетий. – Они знают об этом; они целиком на твоей стороне. Они оценили твое сострадание и твой гнев.

– Боже милостивый, эти демоны погубили все мое семейство! – объявил я. – Представляете ли вы себе будущность моей души, хоть кто-нибудь из вас?

– Разумеется, нет, – ответил Мастема. – Почему бы мы здесь еще оставались, если бы знали? Почему бы мы были здесь, если бы нам не было приказано?

– Неужели им не известно, что скорее я встречу смерть, чем и впредь стану потреблять кровь демонов? Разве вендетта не требует от меня, чтобы я испил ее, а затем уничтожил своих врагов, когда наберусь таких же сил, как они?

Мои ангелы подошли ко мне ближе.

– Ох, где же вы были, когда я чуть не умер? – объявил я с вызовом.

– Не упрекай их. Ведь ты никогда в действительности в них не верил. – То был голос Рамиэля. – Ты любил нас, когда видел наши воплощения, и, когда тебя переполняла кровь демонов, ты видел то, что был способен любить. Теперь опасность снова угрожает тебе. Можешь ли ты убить то, что любишь?

– Я уничтожу их всех, – сказал я. – Так или иначе, я могу поклясться душой на собственном мече.

Я взглянул на своих бледных, непреклонных и беспристрастных хранителей, а затем на других – столь ярко сверкающих на фоне теней, в которые погружена была эта громадная библиотека, на фоне темных полок, переполненных книжными богатствами.

– Я уничтожу их всех, – поклялся я, прикрыв глаза. Я вообразил ее, лежащую в полной беспомощности при свете дня, и увидел самого себя, склонившегося над ней и целующего ее бледный хладный лоб. Рыдания мои приглушились, а тело сотрясалось. Я снова и снова кивал головой в подтверждение того, что сделаю это, да, я так и сделаю, обязательно сделаю.

– На рассвете, – сказал Мастема, – монахи выложат перед тобой приготовленную свежую одежду – костюм из красного бархата, а твое оружие будет заново отшлифовано, сапоги вычищены. К тому времени все будет готово. Не пытайся есть. Еще слишком рано, в тебе все еще вспенивается, бунтует дьявольская кровь. Подготовься как следует, и мы доставим тебя на север, чтобы при свете дня ты смог исполнить задуманное.

Глава 11. «И свет просияет в темноте, а тьма не уразумеет его»[4]

В монастырях пробуждаются рано, если вообще спят когда-либо.

Глаза мои открылись внезапно, и только тогда, увидев, как дневной свет засиял на фреске, словно кто-то сдернул с нее завесу темноты, только тогда я осознал, насколько глубоко погрузился в сон.

В мою келью вошли монахи. Они принесли с собой красный бархатный костюм – всю одежду, которую описал Мастема, – и разложили его передо мной. С костюмом я должен был надеть тонкие красные шерстяные чулки и рубашку из золотистого шелка, а поверх всего – еще одну блузу из белого шелка, а затем еще новый толстый пояс к костюму. Мое оружие было отшлифовано, как мне и говорили: тяжелый, украшенный драгоценностями меч сверкал, будто этим занятием, сидя у камина, забавлялся в течение целого мирного вечера мой отец. Мои ножи были также остро заточены.

Я вылез из постели и упал на колени для молитвы. Я осенил себя крестным знамением.

– Господь, дай мне силы отправить в руки твои тех, кто кормится смертью.

Эти слова я произнес шепотом на латыни.

Один из монахов дотронулся до моего плеча и улыбнулся. Неужели обет великого молчания еще не закончился? Я не имел никакого представления по этому поводу. Он указал на стол, где для меня расставили пищу – хлеб и молоко. Молоко сверху покрылось пенкой.

Я кивнул и улыбнулся монаху, а затем он вместе с сотоварищем поклонился и вышел.

Я все оглядывался и оглядывался вокруг.

– Все вы здесь, я знаю, – сказал я, но не стал тратить время, дожидаясь ответа. Если они не пришли, я сам восстановлю свой разум, но это могло случиться с такой же вероятностью, с какой можно было бы утверждать, что мой отец остался в живых.

На столе по соседству с пищей, прижатые канделябром, лежали несколько документов, недавно составленных и украшенных витиеватой подписью.

Я принялся спешно читать их.

То были расписки в получении всех моих денег и драгоценностей – тех, которые я привез в седельных вьюках. На всех документах стояла печать Медичи.

Там оказался также кошель с деньгами, который я должен был привязать к поясу. Там же были все мои кольца, отмытые и столь тщательно отполированные, что рубиновые кабошоны сверкали словно бриллианты, а изумруды являли свою безукоризненную глубину. Золото сияло так ярко, как не сияло на протяжении нескольких месяцев, и все по причине моей собственной нерадивости.

Я поспешно расчесал волосы, раздражавшие меня своей густотой и длиной, но не хватало времени попросить цирюльника, чтобы он подстриг их, укоротив до плеч. По крайней мере, достаточно долгое время они будут падать на плечи, и мне придется откидывать их со лба. Но какая это роскошь – ощущать чистоту волос!

Я быстро оделся. Сапоги теперь оказались немного тесноваты, так как их пришлось высушивать над огнем после вчерашнего проливного дождя. Но сидели на ногах хорошо, натянутые поверх тонких чулок. Я тщательно застегнул все пряжки и разместил на боку свой меч.

• Предыдущая
• 43/57
• Следующая