Витторио-вампир - Райс Энн - Страница 40
- Предыдущая
- 40/57
- Следующая
Мне хотелось возразить, но внезапно передо мной взмахнуло огромное мягкое крыло, каждое перо в котором отсвечивало золотом. Оно спустилось на меня и поглотило целиком. Повсюду я ощущал щекочущие прикосновения этих мягких перьев. Заговорил Рамиэль:
– Что должны мы сделать, чтобы ты замолчал? Сейчас мы необходимы Филиппо. Не можешь ли ты утихомириться и помолчать ради Филиппо, к которому Бог послал нас как его хранителей? Не отвечай мне. Повинуйся мне.
Крыло заслонило все зримое, и все мои несчастья исчезли.
Таинственная бледная тьма. Ровная и полная. Свечи горели позади меня, канделябр оказался высоко над головой.
Я проснулся. Приподнялся на локтях. В голове прояснилось. Прелестное ровное освещение слегка мерцало, заполняя келью слабым, спокойным светом. Из окна наверху сияла луна. Столб лунного света ударил по фреске на стене, фреске, видимо написанной кистью Фра Джованни.
Теперь она предстала перед глазами удивительно отчетливо. Виновата ли была в этом дьявольская кровь?
Мне на ум пришла странная мысль. Она прозвучала в сознании так ясно, будто золотой колокол. У меня самого не было ангела-хранителя! Мои ангелы покинули меня, они отступились из-за того, что душа моя была проклята.
У меня не было ангелов. Я увидел ангелов Филиппо благодаря силе, данной мне демонами, и из-за чего-то еще. Ангелы самого Филиппо так часто спорили между собой! Вот почему я смог увидеть их. На ум пришло несколько фраз.
Они явились ко мне из трудов Фомы Аквинского – или то был Августин? Я так часто читал сочинения их обоих, чтобы изучить латынь, а их бесконечные отступления приносили такое удовольствие! Демоны переполнены страстями. Но в ангелах этого вовсе нет.
Но те два ангела, они определенно были личностями. Именно поэтому сумели прорваться сквозь ту пелену.
Я откинул одеяла и поставил босые ноги на каменный пол. Почувствовал прохладу, и притом приятную, так как в комнате, освещенной солнцем в течение всего дня, до сих пор было тепло.
На безукоризненно отполированном полу ноги не ощущали ни малейшего признака сквозняка.
Я стоял перед настенным изображением. Голова не кружилась, я не ощущал слабости и устойчиво держался на ногах. Я снова стал самим собой.
Что за невинная и безмятежная душа была у Фра Джованни! Во всех этих фигурах не было ни капли злобы. Я разглядел фигуру Христа, сидевшего у подножия горы, с золотым нимбом, украшенным красными стрелами. Перед ним стояли прислуживавшие ангелы. Один протягивал ему хлеб, а другой, часть фигуры которого была отсечена врезанной в стену дверью, так вот, этот другой ангел, чьи крылья были едва заметны, подносил ему вино и мясо.
Сверху, на горе, я также увидел Христа. То было изображение цепи различных событий во временной последовательности, а надо всем стоял Христос в чрезвычайно тонкой и многоцветно сверкающей красной мантии: Но в верхней части фрески он был взволнован, столь взволнован, сколь под силу оказалось изобразить его Фра Джованни, и Христос там вознес левую руку, как если бы был во гневе.
Фигура, проносившаяся мимо него, изображала дьявола! То было омерзительное создание с похожими на паутину крыльями, которое я мельком, как мне казалось, видел ранее, и у него были отвратительные перепончатые ступни. На обеих перепончатых ступнях я увидел по зачатку пятого пальца – по копытцу. С разочарованным лицом, в грязных серых одеждах он мчался прочь от Христа, утвердившегося в пустыне, отвергшего искушение, и лишь после этого противостояния пришли к нему прислуживавшие ангелы, и тогда Христос занял свое место со сложенными на груди руками.
Я затаил дыхание от обуявшего меня ужаса, когда постиг смысл этого изображения дьявола. Но тут же меня посетило ощущение величайшего успокоения, от которого зашевелились на голове волосы и по всему телу прокатилась сладостная дрожь. Я уничтожал демонов, я отказывался от их дара бессмертия. Я отказался от него. Даже при виде того проклятого креста!
Меня затошнило. Пронзила боль, словно меня ударили в живот. Я повернулся. Тазик стоял рядом на полу, чистый и сверкающий. Я упал на колени и испустил еще целую струю густой грязи. Нет ли где-нибудь поблизости хоть немного воды?
Я посмотрел вокруг. Увидел графин и чашку. Чашка до краев была наполнена водой, и я пролил немного, поднося ее к губам, но вдруг ощутил какой-то слабый запах, прогорклый и мерзостный. Я отшвырнул чашку.
– Вы отравляете все вокруг себя, вы, мерзкие чудовища. Но вы не победите!
Руки мои тряслись, я поднял с пола чашку, наполнил ее снова водой и попытался выпить. Но вкус все же был какой-то неестественный. С чем бы я мог сравнить его? Она не была вонючей, как моча, похоже было на то, что в воде в большом количестве были растворены какие-то минеральные вещества и металлы и она осаждалась в горле белой коркой и удушала человека. Это было действительно скверно!
Я отставил чашку в сторону. Ладно, посмотрим. Настало время уточнить ситуацию. Время поднять свечи, что я теперь и сделал.
Я вышел из кельи. В коридоре никого не было, он освещался лишь скудным светом, просачивавшимся из маленьких окон над кельями.
Я повернул направо и приблизился к дверям библиотеки. Они оказались незапертыми.
Я вошел туда со своим канделябром. И снова торжественность творения Микелоццо вызвала во мне ощущение тепла, веры во все доброе, затеплилась в сердце какая-то смутная надежда. Два ряда арочных сводов и ионических колонн в середине зала оставляли широкий проход к двери в дальнем конце, и по обе стороны от него размещались письменные столы, а вдоль дальних стен стояли бессчетные полки с рукописями и свитками.
Босиком я прошел по выложенным в «елочку» каменным плитам пола, высоко подняв вверх канделябр, чтобы можно было осветить сводчатый потолок. Я чувствовал себя безмерно счастливым, радовался, что нахожусь здесь и наконец остался наедине с собой.
Окна по обе стороны зала, поверх ошеломляющего количества рядов полок, пропускали столбы бледного света, но какое божественное и успокоительное настроение создавали высокие потолки! С какой дерзостью он осмелился создать это чудо – эту базилику в виде библиотеки!
Откуда мне было знать, когда я еще был ребенком, что этот стиль распространится позднее по всей моей возлюбленной Италии? Ох, здесь было собрано столь много изумительного и по тем временам, и для самой вечности.
А я? Что собой представляю я сам? Жив ли я? Или все время провожу в смерти, навсегда влюбленный в то время?
Я остановился, не опуская свой канделябр. Как сильно мои глаза любили это неярко сияющее великолепие! Как страстно хотелось мне стоять здесь вечно, погрузившись в мечтания, раздумывая о духовных ценностях, о свойствах души, и уноситься памятью вдаль от воспоминаний о мерзком осажденном городе на той проклятой горе и о замке поблизости, в котором, быть может, именно в этот момент зажигают зловещие, жуткие факелы.
Смогу ли я разобраться, в каком порядке представлено в этих книгах все богатство познания?
Сам составитель документов, собранных в библиотеке, тот самый монах, который проделал всю эту колоссальную работу, стал теперь Папой всех христиан Николаем V.
С канделябром в руке я медленно продвигался вдоль полок, расположенных справа от меня. Может быть, они расставлены в алфавитном порядке? Мне вспомнился Фома Аквинский, чьи труды я знал лучше всего, но обнаружил я Блаженного Августина. А я всегда любил Блаженного Августина, мне нравился красочный стиль его повествования, как и его чудачества, и та драматическая манера, в которой он обычно писал свои сочинения.
– Ох, лучше было бы, если бы ты побольше писал о дьявольщине! – произнес я.
«Град Божий»! Я увидел эту книгу, все ее варианты подряд. Здесь была собрана масса образцов именно этого шедевра, не говоря уж о других трудах этого великого святого, о его «Признаниях», завладевших моим воображением не меньше, чем римская драма, и еще так много всего прочего. Некоторые из этих книг были древние, написанные на больших, громоздких листах пергамента, другие – в изысканных изящных переплетах, а некоторые – почти незатейливы с виду и совсем новые.
- Предыдущая
- 40/57
- Следующая
