Пандора - Райс Энн - Страница 17

• Предыдущая
• 17/60
• Следующая

«Это просто переход. Теперь испей понемногу от каждого из нас».

Только после пробуждения меня озадачило перевоплощение в мужчину, как, впрочем, озадачивало и все остальное. Я тонула в ощущении египетского искусства, египетской тайны – я сталкивалась с ней, увидев золотую статую на рынке или танцоров-египтян на банкете, живые скульптуры с подведенными черными глазами, в черных, заплетенных в косы париках, они перешептывались на таинственном языке. Что они думали о нашей Изиде в римском платье?

Меня мучила загадка; что-то не давало покоя моему рассудку. То, что заставляло римских императоров так бояться египетских и восточных культов, нахлынуло и на меня: тайна и эмоции, выходящие за пределы здравого смысла и закона.

Моя Изида на самом деле была римской богиней, универсальной богиней, Матерью для каждого из нас; ее культ распространился в греческом и римском мире задолго до того, как пришел в собственно Рим. Наши бедные жрецы были греками и римлянами. Паства состояла из греков и римлян.

Нечто, возникшее в моем разуме, произнесло:

«Вспоминай!»

Едва слышный отчаянный голос у меня в голове, подстрекавший меня «вспомнить» ради самой себя.

Но воспоминания только привели к путанице и неразберихе. Между реальностью – моей каютой и рокотом волн – и неким смутным пугающим миром, миром храмов, окутанных словами, творящими волшебство, падала завеса! Удлиненные прекрасные бронзовые лица. Шепот:

«Бойся жрецов Ра! Они лгут!»

Я вздрогнула и закрыла глаза. Царица-Мать прикована к трону цепями! Она плачет! Это был ее плач! Невыразимо.

«Понимаешь, она забыла, как нужно править. Делай, что мы говорим».

Я вздрогнула и проснулась. Я и хотела понять, и не хотела. Царица в чудовищных оковах плакала. Я ее не разглядела. Все шло в развитии. Все виделось в деталях.

«Пойми, царь уже рядом с Озирисом. Смотри, какой у него взгляд; тех, чью кровь ты пьешь, ты отдаешь Озирису; каждый становится Озирисом».

«Но почему же кричала царица?»

Нет, это безумие. Нельзя позволять этой путанице брать над собой верх. Я не смогла бы намеренно ускользать в эти фантазии или воспоминания, если предположить, что они действительно имеют под собой основание. Должно быть, это чепуха, искаженные картины, вызванные горем и чувством вины – чувством вины за то, что я не побежала к очагу и не вонзила себе в грудь кинжал.

Я попыталась вспомнить успокаивающий голос отца, объяснявшего, что кровь гладиаторов насыщает жажду мертвых, Manes.

«Кое-кто считает, что мертвые пьют кровь, – давным-давно говорил мой отец за обедом. – Поэтому мы так боимся несчастливых дней, когда считается, что мертвые могут ходить по земле. Лично я думаю, что это ерунда. Мы должны почитать своих предков…»

«А где мертвые, отец?» – спросил мой брат Люций.

И кто же поднялся на другом конце стола, чтобы процитировать Лукреция грустным девичьим голосом, заставившим, однако, замолчать всех мужчин? Лидия!

«Нет, – довольно мягко ответил мне отец. – Лучше процитируй Овидия: „Призраки малого просят: превыше даров дорогих ценят они почитание“. – Он выпил вина. – Призраки – в подземном мире, они не причинят нам вреда».

«Мертвых нигде нет, их вообще нет», – отозвался мой старший брат Антоний.

Отец поднял кубок.

«За Рим, – сказал он, и наступил его черед цитировать Лукреция: – „Эта природа вещей: столь много в ней всяких пороков…“»

Сплошные пожатия плечами и вздохи. Римский подход. Даже жрецы и жрицы Изиды присоединились бы к словам Лукреция:

Пьяна? Одурманена? Бычья кровь? Внутренний строй? Все сводится к одному. Знать! Верти стихи, как хочешь. А фаллос Озириса навеки останется в Ниле, и воды Нила всегда будут оплодотворять Мать Египет – смерть порождает жизнь с благословения Матери Изиды. Конкретная схема, своего рода «внутренний строй» природы.

Галера все плыла.

В этих мучениях я изнывала еще дней восемь, часто лежа по ночам без сна, а засыпая только днем, чтобы не видеть снов.

Неожиданно ранним утром в мою дверь постучался Иаков.

Мы уже прошли половину пути по Оронту. До Антиохии – двадцать миль. Я как могла убрала волосы в шиньон на затылке (раньше я никогда этого не делала без рабыни), прикрыла римский наряд большим черным плащом и приготовилась к высадке – женщина Востока, скрывающая лицо, под защитой евреев.

Когда на горизонте показался город, когда нас приветствовала и приняла к себе гавань – мачты, шум, запахи, крики, – я выбежала на палубу посмотреть. Город оказался великолепным.

«Вот видите», – сказал Иаков.

Меня усадили в носилки и быстро понесли через широкие рынки на набережной, через большую открытую площадь, забитую людьми. Повсюду я видела храмы, галереи, книготорговцев, даже высокие стены амфитеатра – то же, что и в Риме. Нет, это далеко не маленький город.

Молодые люди толпились у брадобреев, готовясь побриться, как велел обычай, и закрутить на лбу завитки – прическа, введенная в моду Тиберием по собственному примеру. Везде винные лавки. Переполненные рынки рабов. Я обратила внимание на то, что целые улицы отданы определенным ремесленникам – улицы палаточников, улицы серебряных дел мастеров.

А в самом центре Антиохии во всей своей красе высился храм Изиды!

Моя богиня! Изида! Входят и выходят ее последователи, причем в больших количествах, и никто их не беспокоит. В дверях – облаченная в лен жрица!! Храм был до отказа заполнен людьми.

Я подумала, что в таком месте я сбегу от любого мужа.

Постепенно я поняла, что на Форуме, в центре города, возникло какое-то волнение. Я услышала, как Иаков приказал людям побыстрее убираться с широкой торговой улицы в переулки. Носильщики побежали. Рука Иакова задернула занавески, и город исчез из вида.

По-латыни, по-гречески, по-халдейски выкрикивались новости: убийство, убийство, отравление, предательство. Я выглянула из-под занавески. Люди плакали, проклиная римлянина Гнея Кальпурния Пизона, они проклинали как его, так и его жену Плацину. Почему? Мне они не особенно нравились – но что же все-таки случилось? Иаков вновь приказал моим носильщикам поторопиться. Мы промчались в ворота и оказались в вестибюле просторного дома, по стилю и цвету схожего с моим римским домом, только намного меньше. Я видела те же самые украшения, перистиль вдалеке, группки рыдающих рабов.

Вскоре носилки поставили, и я вышла, очень озабоченная тем, что меня не остановили в дверях, чтобы, по обычаю, вымыть ноги. А волосы у меня расплелись и падали волнами.

Но меня никто не замечал. Я оглядывалась по сторонам, изумляясь восточным коврам, кистям в дверных проемах, птицам, распевающим в клетках – своих маленьких тюрьмах. Весь пол устилали ковры, наброшенные один на другой. Ко мне направились две дамы – судя по виду, хозяйки дома. «В чем дело?» – спросила я.

Они были одеты по моде, которой придерживались богатые римлянки, – расшитые золотом платья, множество браслетов…

«Умоляю вас, – обратилась ко мне одна из них, – ради вашего же блага, уходите! Идите обратно в носилки!»

• Предыдущая
• 17/60
• Следующая