Черная камея - Райс Энн - Страница 22

• Предыдущая
• 22/155
• Следующая

Пришлось признать, что не хватит.

– Но кто бы мог подумать, что он станет пить у меня кровь? – спросил я. – Разве мог я ожидать от него такого страшного поступка? В ночь перерождения мой Создатель сказал, что впредь Гоблин оставит меня в покое, поскольку духи, мол, испытывают отвращение к Охотникам за Кровью, и тогда я узнаю, что такое полное одиночество. «И не будет у тебя больше призрачных приятелей», – заявил он. И знал, что говорит. Видишь ли, он сам не обладал способностью их видеть. Настоящий демон!

Лестат закивал, и во взгляде его, обращенном на меня, читалось сочувствие.

– В основном так и происходит. Призраки избегают Охотников за Кровью, словно что-то в нас наводит на них ужас, – впрочем, это понятно. Я сам не знаю точного объяснения. Но кому, как не тебе, знать, что так бывает далеко не всегда. Многие вампиры видят призраков, хотя я, должен признаться, не принадлежу к их числу, разве что в исключительных случаях.

– Ты хочешь сказать, что на самом деле не видишь Гоблина, – удивился я.

– Я и в первый раз тебе говорил, что не вижу его, – терпеливо ответил Лестат. – Не видел до тех пор, пока он не выпил кровь. Только тогда я смог различить его силуэт, очерченный кровью. В этот раз случилось то же самое, и я направил огонь на эту кровь. Ну а что случилось бы, напади он на тебя вновь? Не думаю, что те крошечные искорки причинили бы тебе боль. Они ведь мгновенно остывают. Но на всякий случай, если он вновь объявится, я воспользуюсь другой силой – той, которой ты тоже обладаешь и которую некоторые называют Мысленным даром. Но не для того, чтобы прочесть его мысли, а для того, чтобы одной только силой внушения оттолкнуть его, прогнать навсегда. Защищаясь, он станет слабым, и ему придется ретироваться.

– Но как же мне оттолкнуть то, что по природе своей нематериально? – спросил я.

– Он материален, – поправил меня Лестат. – Просто материя, из которой он состоит, нам неведома. Подумай как следует.

– При любой попытке оттолкнуть его, – согласно кивнув, признался я, – что-то происходит в моем сознании, и в следующую секунду он сливается со мной. Внутри меня разливается блаженство, греховное наслаждение от того, что мы с ним едины, и тело, а вместе с ним и душу охватывает озноб. Это соблазнительное и в то же время подавляющее ощущение тут же превращает меня в раба Гоблина.

Одно только воспоминание о тесном союзе с моим призраком заставило меня задрожать и почувствовать приятную онемелость во всем теле. Я взглянул на свои руки. Все крошечные ранки затянулись. Я ощупал лицо, и перед моим мысленным взором вновь возникли картины прошлого, а вместе с ними пришло отчетливое понимание нерушимой зависимости от Гоблина.

– Он стал моим вампиром, – вздохнул я. – Он насыщается мною, он заползает в меня, становясь мною. Я... Да, я его раб.

– Но ты раб, который хочет избавиться от своего хозяина, – задумчиво произнес Лестат. – А что, после каждого его нападения чувство греховного наслаждения становится сильнее?

– Да, да, – подтвердил я. – Знаешь, ведь в течение многих лет, очень непростых для меня лет, он был моим единственным другом. Еще до того, как в Блэквуд-Мэнор приехал Нэш Пенфилд. Еще до появления моей учительницы Линелль. И даже Линелль не мешала Гоблину всегда быть рядом. Я никак не мог примириться с теми, кто не выносил моих разговоров с Гоблином. Пэтси ненавидела, когда я с ним беседовал. Пэтси – это моя матушка, не забыл? Временами доходило до смешного, но битвы были нешуточные. Пэтси имела обыкновение топать ногой и верещать во все горло: «Если ты сейчас же не прекратишь болтать со своим проклятым привидением, я ухожу!» Вот тетушка Куин – другое дело. Ее невозмутимости и удивительному хладнокровию можно позавидовать. Я мог бы поклясться, что она сама видела Гоблина, хотя тетушка в этом ни за что не признается.

– Отчего же? – поинтересовался Лестат.

– Да пойми же, все считали, что Гоблин дурно на меня влияет, а следовательно, они не должны поощрять дружбу ребенка и неизвестно кого. Именно поэтому домашние не хотели, чтобы я связывался с Таламаской. Они боялись, что Стирлинг и Таламаска разовьют во мне эту проклятую способность видеть призраков и духов, и поэтому, если кто из них – ну, к примеру, мои дедушка с бабушкой, Милочка и Папашка, – и видел Гоблина, то никогда в этом не признавался.

Лестат ненадолго задумался.

Я снова обратил внимание на едва уловимое различие в его глазах, однако попытался поскорее отогнать прочь эти мысли. И все же... Один глаз у него был ярче другого и явно налит кровью.

– По-моему, мне пора прочесть твое письмо, как ты думаешь? – прервал молчание Лестат.

– Д-да, наверное, – только и смог я ответить.

Он достал из внутреннего кармана сюртука конверт, аккуратно его разорвал и улыбнулся, когда к нему на ладонь выскользнула ониксовая камея.

Бросив на меня несколько беглых взглядов, словно для того, чтобы сравнить белое резное изображение с оригиналом, он очень осторожно потер мой портрет большим пальцем.

– Я могу оставить это у себя? – спросил он.

– Это мой подарок, если, конечно, захочешь его принять, – пояснил я. – Да, камея предназначалась для тебя, поскольку я не надеялся на личную встречу. Признаюсь, она была заказана для тетушки Куин, но, после того как я получил Темную Кровь, мне расхотелось преподносить ей этот подарок. Сам не пойму, с чего вдруг я разболтался. Для меня большая честь, что ты пожелал оставить камею у себя. Она твоя.

Лестат опустил камею в боковой карман сюртука, а затем развернул и внимательно прочел письмо – во всяком случае, мне показалось, что внимательно.

Письмо, как вы помните, содержало мою просьбу помочь уничтожить Гоблина и мольбу проявить снисходительность ко мне за то, что я осмелился отправиться в Новый Орлеан на поиски Лестата, а еще рассказ о том, как я познакомился с агентами Таламаски и проникся к ним самыми теплыми чувствами. При одном только воспоминании о Стирлинге и о том, что я чуть было не совершил этой ночью, кровь прилила к лицу. Я признавался в любви к тетушке Куин и просил позволения с ней попрощаться, если Лестат решит казнить меня за нарушение его единственного условия.

Тут только до меня дошло, что он давно знал большую часть содержания письма, прочитав его другим способом, и что листок, который он держал теперь в руке, всего лишь подтверждал то, что было уже ему известно.

Лестат почтительно сложил странички, согнул их пополам и снова опустил в карман, словно намеревался сохранить письмо, хотя зачем – не знаю. Конверт так и остался лежать в стороне.

Лестат долго смотрел на меня, не произнося ни слова и сохраняя на лице присущее ему открытое, благожелательное выражение.

– Знаешь, я шел по следу Стирлинга Оливера, когда наткнулся на тебя, – наконец заговорил он. – Он неоднократно вторгался в мое убежище, и я решил, что пора его немного припугнуть, хотя сам еще точно не знал, как это сделать, не показываясь ему на глаза. Однако, едва войдя в квартиру, я неожиданно увидел тебя – как раз в ту минуту, когда ты собирался не просто немного припугнуть мистера Оливера, а довести вашу встречу до окончательного финала. В ворохе сумбурных мыслей, переполнявших твой мозг, я уловил причину твоего посещения.

Я закивал и поспешил добавить:

– Он не способен на злодеяние, ты сам это понял. Нет слов, чтобы выразить мою благодарность за то, что ты вовремя меня остановил. Убив этого человека, я, скорее всего, и сам бы последовал за ним. Уверен, что не смог бы пережить такой кошмар и непременно нашел бы способ покончить с собственным существованием. Я в ужасе от своей неумелости, ведь подобная смерть... Но ты должен понимать, что он никогда не причинит нам зла – ни тебе, ни мне...

– Ну да, теперь ты готов спасти его от гибели. Можешь не волноваться. Таламаска вне пределов моей досягаемости. Кроме того, я предоставил им то, что они хотели, и теперь на какое-то время им будет чем заняться.

– Да, конечно. Один из них видел тебя, разговаривал с тобой.

• Предыдущая
• 22/155
• Следующая