Утро — еще не день - Райнов Богомил Николаев - Страница 30

• Предыдущая
• 30/43
• Следующая

— Какое это имеет значение для вас? Ведь ваша операция завершена.

— А вы, Майкл?

— Не убеждайте меня, что вас так беспокоит моя судьба.

— Вопрос о вашей судьбе в самом деле не решен. А я не люблю нерешенных вопросов. Со вчерашним взрывом взлетели в воздух и готовые решения. Теперь придется ждать. Это даст нам возможность подумать.

День проходит если не во сне, то, по крайней мере, в какой-то летаргии.

Лежишь на скрипучем диване и ощупываешь взглядом полутьму над головой, пока затуманится в глазах и ты окажешься в сновидении, таком запутанном, что невозможно и пересказать.

Наконец осознаешь, что ты снова проснулся или пребываешь в полузабытьи — это почти одинаково, — и тебя одолевают мысли, назойливые, как осенние мухи.

Вот тот взрыв… Для Сеймура он не больше чем мелкая неприятность. Он даже не знает, что именно произошло, или делает вид, что не знает, хотя именно он, возможно, подготовил эту акцию. Хотя не исключено, что Сеймур в самом деле не причастен, и это даже придает еще больше блеска всей операции. Но ведь между твоими интересами и интересами Сеймура есть определенная дистанция.

«Скандал третьей категории» — так сказал американец. Скандал, что остается тайной. Однако такой оглушительный взрыв не может сохраняться в тайне. Им занимается прежде всего военная полиция, а потом общественность. Отзвук этого нежелательного взрыва на полузабытом складе может быть намного громче, чем кое-кто надеется. Атмосфера шпиономании, подготовка к предстоящим выборам, недостаток других сенсаций в данный момент — и вот мелкий инцидент перерастает в политический скандал.

А для скандала нужны герои. Известно, главные герои — Томас и Эрих. Однако американцы постараются оставить Томаса в тени, а один Эрих — очень мелкий герой. Кто стоит за Эрихом — такой будет первый вопрос.

«Разыскивают бельгийца». Таинственный бельгиец — вот что могло бы подогреть интерес публики и дать повод для всяких комментариев: представитель левых или правых экстремистов, орудие мафии, коммунистический агент. Короче говоря, нет ничего удивительного, если вскоре ты увидишь свой портрет на первых страницах газет.

Конечно, не исключено, что американцы с самого начала закрыли двери перед носом любознательных: не вмешивайтесь в наши внутренние дела! Возможно, никто и не разыскивает бельгийца. Возможно, все это прятанье на вилле, закрытые ставни, голодание лишь фрагмент очередной инсценировки Сеймура. Держит тебя тут, мол, надо пересидеть, а на самом деле обдумывает какой-то новый ход. Это в его духе. Ради этого он может даже поголодать. Если он тайком не жует за стеной заранее припасенные сандвичи. Это предположение так возмущает меня, что проходит какое-то время, пока я снова собираюсь с мыслями.

«Разыскивают какого-то бельгийца, Майкл». — «Но я же не бельгиец, Уильям. Я — австриец». — «Австриец или бельгиец, они ищут вас. Можете иметь сто разных паспортов, но физиономия у вас одна, как вы справедливо заметили».

Вполне вероятно, что меня все-таки разыскивают. Собственноручно толкнув меня в болото, Сеймур теперь прикидывается моим спасителем. Мол, я столкнул, но не хотел, чтобы вы утонули, мне жаль вас. К сожалению, роль спасителя не перечеркивает его обычного амплуа: если Уильям говорит, что кого-то спасает, можно поставить на том человеке крест. Крест — на Грейс, а теперь, возможно, и на тебе.

Вероятней всего, что ты до сих пор нужен ему. И это не так уж и плохо, ибо в этом случае он будет стараться сберечь тебя еще какое-то время. А потом… Потом — прощайте, Майкл, думаю, вы и сами как-нибудь найдете дорогу, имея два паспорта. Прощайте или пусть земля будет вам пухом — какая разница?

Темнеет. Это наталкивает меня на мысль, что можно шире приоткрыть ставни, чтоб отогнать сон и глотнуть вместо ужина немного вечерней прохлады. Только я высовываю голову в окно, как слышу за спиной знакомый, немного хриплый голос:

— Я уже говорил вам, дорогой мой, что лишняя реклама нам ни к чему.

— Какая реклама? На улице почти темно.

— Да, «почти», но не совсем.

Отхожу от окна и устраиваюсь в кресле.

— Я только что установил, что в холодильнике снова образовался лед. Как вы смотрите на маленький аперитив перед ужином?

— Я считал бы лучше сразу приступить к ужину, — отвечаю я.

— Вы ничего не выиграете, — качает головой американец. — На ужин та же самая жидкость. Не забывайте, что наше виски изготовлено из кукурузы, а если для вас даже кукуруза не еда…

Легко вздохнув, я поднимаюсь с кресла:

— Хорошо, Уильям. Выпьем, только не напоминайте мне про еду.

Приносим из кухни все необходимое и устраиваемся за низеньким столиком. Глотнув ледяного напитка, я чувствую что-то похожее на удар в сведенный от голода желудок и дурман в голове. Поэтому решаю глотнуть еще с чисто профилактической целью. Чем больше у тебя задурманена голова, тем меньше думаешь, что ты голоден.

— Я не намерен интересоваться вашими тайнами, но не можете ли вы что-нибудь сказать по поводу связи? — спрашиваю я.

— Противоположная сторона до сих пор молчит, — коротко сообщает американец. Он щелкает зажигалкой, закрыв огонь ладонью, и на мгновение из темноты проступает его лицо, освещенное желтым пламенем.

— О какой связи вы мне рассказываете, если ни одного раза не воспользовались радио!

— Наоборот, воспользовался. Один-единственный раз. Вчера. Узнал, что документы наших с вами наблюдений переданы куда надо. Речь идет о совсем примитивной радиосвязи в радиусе восьмисот метров…

— …при помощи которой вы поддерживали контакт с Мод во время позавчерашней операции.

— Именно так. Откуда мне было знать, что после операции возникнут осложнения? Поэтому теперь у меня единственная аппаратура для связи — этот маломощный транзистор. Восемьсот метров — я же вам сказал. Молчание означает, что для Мод нежелательно приближаться на такое расстояние, поскольку дороги контролируются, или же она не отваживается отозваться, зная, что сообщения могут перехватить.

— Не исключено, что Мод просто заболела.

— Мод не может заболеть, — категорически возражает Сеймур.

— Или разбилась в автомобиле.

— Оставьте, Майкл. Легче месяц сбить с его орбиты, чем Мод — с шоссе. Тем более что Мод знает: она не имеет права попадать в аварию в такой момент.

— Учитывая вашу болезненную подозрительность, такое доверие к Мод мне кажется просто странным.

— Я знаю, с кем имею дело.

— А если ее задержали военные?

— Даже если они и сделают это под каким-то предлогом, все равно ничего не добьются. На Мод нитка оборвется, Майкл.

— Вам это лучше знать.

— Знаю. Ибо если нитка не оборвется на Мод, она дойдет до меня. А если дойдет до меня, то может дотянуться и до высокого начальства. Такого никакое начальство не допустит. Нитка всегда обрывается хоть за один виток до высокого начальства.

— Но в этом случае Мод сгорит.

— Грубо говоря, да. Ведь ей за то и платят, чтоб она играла роль электрического предохранителя.

— Точно так же, как и я. С той лишь разницей, что мне никто не платит.

— Ну, ваш случай особый, — признает Сеймур, и снова звенит стакан. — Вы даже не представляете себе, как облегчили бы мое положение, если бы вдруг исчезли где-то в неизвестном направлении.

Кажется, он говорит это искренне, и я молчу. Ночной ветер усилился. Постукивают ставни, нарушая тишину, которая наступила в темной комнате.

— Вы вынуждаете меня чувствовать себя виноватым в том, что вы до сих пор не учинили надо мной расправы, — замечаю я, ибо пауза слишком затянулась.

— Я уже думал и об этом. Но, наверное, и вы хорошо знаете: намного труднее спрятать труп, чем живого человека. Живой человек может незаметно пройти мимо полицейского, а на труп он почему-то обязательно обратит внимание. Чей это труп, почему он очутился именно тут, а не в другом месте, кто его оставил… И потом, этот противный запах… Нет, Майкл, вы все же мне друг! И я не хочу видеть вас трупом.

• Предыдущая
• 30/43
• Следующая