Утро — еще не день - Райнов Богомил Николаев - Страница 1

• 1/43
• Следующая

Не знаю, как в других сферах человеческой деятельности, но я давно убедился, что в нашей значительно больше историй, которые хорошо начинаются, нежели таких, которые хорошо заканчиваются. Вообще в наших кругах поговорка: «Утро день определяет» — не очень популярна; чем больше проходит лет, тем больше убеждаешься, что солнечное утро не всегда предвещает погожий день.

Конечно, наша профессия такова, что надо предвидеть все и носить зонтик даже тогда, когда над головой безоблачное небо. Иначе говоря, работаешь по детально разработанному плану, но при этом всегда имеешь запасные варианты на случай, если события будут развиваться не так, как предполагал. А когда ты вынужден что-то решать немедленно, перед угрозой опасности, шансы ошибиться невероятно возрастают.

Автострада Брюссель — Льеж, по которой я сейчас еду, просторная и удобная, даже скучно держать руль, и наверное, именно скука наводит меня на такие размышления — не очень-то интересные и не такие уж новые. И думаешь обо всем этом машинально, без эмоций, особенно когда, как в данном случае, операция позади и была она осуществлена почти по плану. А такое, как я уже говорил, случается не каждый день.

Напряжение и опасность уже миновали. Впереди спокойное возвращение. Две тысячи километров пути — этого достаточно, чтоб спало нервное напряжение и ты снова почувствовал, что жизнь не такая уж и плохая вещь. Почти настоящий бельгийский паспорт, хороший автомобиль с отличным мотором, наконец — чудесная погода.

Заметив впереди ресторан, я медленно отпускаю педаль газа. Сбавляю скорость, и делаю это очень своевременно — как раз на повороте к ресторану стоит мужчина и подает мне знак остановиться. Это Борислав.

Мы с Бориславом выполняли совместную работу и прошлым вечером распрощались до скорой встречи на родине, хотя и не очень надеялись на это. И вот встреча состоялась: даже слишком быстро. Настолько быстро, что, увидев, как мой товарищ торчит на обочине шоссе, я почувствовал, как похолодело у меня в груди. Такое случается и с людьми нашей профессии. Даже если ты успешно завершил операцию.

Останавливаюсь на мгновение, чтобы дать возможность Бориславу устроиться рядом со мной, затем резко нажимаю на газ и включаю кассетный магнитофон.

— Чем ты меня обрадуешь? — спрашиваю своего коллегу, когда бас покойного Армстронга заглушил рокот мотора.

— Срочное распоряжение из Центра. Ты должен вырвать Радева из Мюнхена.

— Какого еще Радева?

— Да Петко Земляка. Неужели не помнишь?

Как не помнить, когда мы вместе работали! Только я помню его как Земляка, а не как Радева. Невысокий, смуглый, с поседевшими волосами, лицо всегда какое-то печальное; он имеет привычку называть каждого «земляком». Не удивлюсь, если он, и обращаясь к баварцу, скажет: «А, земляк!..»

Медленно веду автомобиль по крайней полосе справа, предназначенной для таких, как я, черепах, и краешком глаза наблюдаю в зеркальце, что делается сзади, пока Борислав, как всегда лаконично, излагает суть дела:

— Радев занимался какими-то эмигрантами. Они раскусили его, втянули в грязную уличную драку, обвинили в вооруженном нападении и напустили на него полицию. Ему удалось выскользнуть, и он скрылся в толпе. Твое задание — найти его.

— Пустяки, — говорю я. — Мюнхенская толпа вряд ли превышает полтора миллиона человек.

Пустяки это или нет, но я чувствую, что истома в груди начинает отступать. Хорошо хоть, что все остальное у меня закончилось. А что касается нового задания, которое только что возникло перед тобой… то у нас так заведено: одно кончается, другое начинается.

— Ищи его в «Кауфхофе», — слышу голос Борислава, который старается перекричать бас певца. — Он должен крутиться где-то там. В «Кауфхофе» Радев встречался со своим связным — Лазаровым, ты его знаешь… Следовательно, это единственное место, где его можно найти.

— Почему же сам Лазаров не поискал его?

— Потому что он влип в ту самую историю, только с ним еще хуже: его задержали.

— В какое время они встречались в «Кауфхофе»?

— Об этом они договаривались между собой. Посидишь и подождешь.

— Чтоб сказать ему «добрый день»?..

— Может, вообще ничего не скажешь. Достаточно и того, что передашь ему паспорт на новую фамилию. Документ уже готов. Получишь его в Висбадене. Запомни адрес.

Борислав медленно выговаривает адрес, и я, прежде чем зафиксировать его в памяти, вслух повторяю, чтоб не произошло какой-то ошибки. Потом подытоживаю:

— Погорел, бедолага.

— Но не так, как ты в Копенгагене, — напоминает Борислав. Он из тех людей, которые всегда успокаивают себя тем, что бывает еще хуже.

— В Копенгагене? О чем это ты?

— А ты даже не помнишь, что когда-то был в том городе?

— Возможно, и был. Вылетело из головы.

— Если ты в самом деле забыл, то с тобой все хорошо. Как хорошо было бы, если б мы могли стирать из памяти плохие воспоминания!

Какое-то время в автомобиле слышен лишь хриплый речитатив певца, который, не переводя дыхания, переходит от «Хелло, Долли» к «Мекки Мессер». Я поглядываю в зеркальце. За спиной у нас время от времени возникают автомобили, быстро догоняют и исчезают. Словно издалека, слышу голос Борислава:

— Может, ты все же развернешься на каком-то перекрестке и отвезешь меня назад. Я не собираюсь переходить границу.

— Не волнуйся, я тебя не перевезу через границу, — рассеянно бросаю я.

Совсем рассеянно, ибо в этот момент я занят тем, чего вообще не следует делать, — представляю себе, что может случиться.

Пообедать я остановился уже на территории Федеративной республики. Время обеда давно прошло, и я могу блаженствовать в полупустом ресторане, зная, что тебя обслужат без лишней задержки.

Столик мой возле огромного окна, откуда открывается вид на соседний сосновый лес. Борислав напомнил мне ту датскую историю.

Датская полиция разыскивала меня, обвиняя в убийстве, к которому я был непричастен. Агенты ЦРУ подстерегали меня, чтобы свести счеты. Никакого пути к отступлению. Никакой связи с Центром. И к тому же гнетущее сомнение — что, если Центр давно уже считает меня предателем? Погибнуть от чужой пули на чужой земле — это обычный риск для людей моей профессии, но остаться в памяти своих изменником…

Развязка тогда немного затянулась, мастерски организованная тем ужасным человеком — Сеймуром, который и до сих пор приходит иногда ко мне во сне со словами: «У вас нет никакого выхода, Майкл. Вы в западне…»

Думать про Сеймура и одновременно с аппетитом есть — невозможно. Но от кофе в голове проясняется, и мои мысли переключаются на теперешние события. Заполненная заботами повседневность — лучшее лекарство от плохих воспоминаний.

Мысль о том, что сейчас Петко Земляк скрывается в Мюнхене так же, как я когда-то скрывался в Копенгагене, заставляет меня быстро рассчитаться и снова выехать на шоссе.

В Висбаден я прибываю еще засветло. По старой привычке сперва еду по указанному адресу, осматриваю место, не останавливаясь. Тихая улочка в тихом жилом квартале. Вот и нужный мне одноэтажный дом с маленьким садиком. Опасность быть замеченным и зафиксированным тут намного больше, чем на многолюдном бульваре.

Добравшись до торговых улиц, не сразу нахожу место для стоянки в маленьком переулочке. С полчаса жду в какой-то пивной, пока стемнеет, и снова еду по указанному адресу.

Металлическая калитка сада оказалась открытой. Вхожу и нажимаю на звонок. Ни звука. Звоню снова. На этот раз слышно, как поворачивают ключ, затем отодвигают засов, снимают цепочку; наконец появляется женское лицо. Выражение его не очень приветливо.

— Господин Шмитхаген дома? — спрашиваю я.

— Его нет.

— Он мне нужен по поводу автомобиля.

— Я же вам сказала: его нет.

• 1/43
• Следующая