Умирать — в крайнем случае - Райнов Богомил Николаев - Страница 61

• Предыдущая
• 61/63
• Следующая

Название «Южные кварталы» может вызвать представление о юге, даже об экзотике у тех, кто не бывал на этой обширной лондонской территории. Мы едем вдоль реки, которая, впрочем, не видна, а лишь угадывается по веренице высоких портовых кранов, вздымающих над крышами свои хоботы. Потом сворачиваем в какой-то узкий проход между глухими фасадами складов и фабричными корпусами, слабо освещенными желто-зеленым светом газовых фонарей. Въезжаем в другую улицу, сворачиваем в третью. И всюду все те же глухие фасады, подслеповатый свет фонарей и узкие безлюдные тротуары. Такое впечатление, словно мы плутаем по мертвому городу.

Наконец-то мы выбираемся из очередного закоулка, чтобы оказаться на небольшой площади, зажатой ржавыми оградами и брандмауэрами складских помещений. «Плимут» останавливается перед двухэтажным кабаком, словно специально подготовленным для съемок фильма по роману Диккенса. Над входом в заведение висит вывеска со старательно нарисованным кораблем.

Горилла, на этот раз ловко исполняющая роль шофера, выскакивает из машины, чтобы открыть дверцу перед шефом, мне же представляется право выйти самому. Я вхожу в кабак, почтительно следуя за Мортоном, и вдруг из тишины пустынной вечерней улицы попадаю в скученность и галдеж ярко освещенного помещения. Парни и девушки с длинными всклокоченными волосами, в потрепанных джинсах, пожилые господа и дамы в скромных элегантных нарядах, квартальная шушера плюс скромный по составу, но оглушительный по производимым звукам оркестр из двух аккордеонов и одного банджо — все это ютится на нескольких квадратных метрах и усиленно хлещет пиво, хохочет и вопит, — нет, это вам не «Белый слон», этот Мортон просто спятил.

К счастью или несчастью, он еще не совсем спятил, поскольку подходит к стоящему за стойкой хозяину заведения и делает мне легкий, но красноречивый жест, указывая на узкую лестницу в глубине заведения, которую я только сейчас замечаю.

Мы поднимаемся наверх, стараясь не стукаться головами о низкий сводчатый потолок, и снова оказываемся в царстве тишины и уюта. Столики накрыты белоснежными льняными скатертями, на них фарфор и серебряные приборы, маленькие вазочки с цветами. Небольшие оконца выходят на реку с тусклыми вечерними тенями на воде и темными корпусами барж.

Пожалуй, тишина в этом заведении — не особенно ходкий товар, а может, предлагается за очень высокую цену, потому что, если не считать две пожилые пары, ресторан пуст. Мы устраиваемся в углу возле окна и, поощряемые обходительностью кельнера, начинаем изучать меню.

Ужин проходит почти в полном молчании, нарушаемом порой банальными фразами; их произносит главным образом американец.

— Этот ресторанчик — на редкость спокойное место, — изрекает мистер Мортон.

Или:

— Этот дождик так заладил, что, видно, не перестанет до мая.

Впрочем, лично меня длинные паузы и ничего не значащие фразы не особенно беспокоят, мне давно известно, что серьезные люди приступают к серьезным темам лишь за кофе. И я не ошибаюсь.

— Я хотел сообщить вам кое-что, о чем неудобно говорить по телефону, — уведомляет меня американец. — Посылка прибыла в Вену этим утром, операция окончена.

Он бросает на меня беглый взгляд, чтобы оценить впечатление, которое произвела на меня эта важная информация. Я встречаю ее, сохраняя полное спокойствие, и даже нахожу в себе силы пробормотать:

— Слава богу!

Хотя для меня это означает «черт побери».

— Да, с этой историей наконец-то покончено, мистер Питер, — произносит Мортон, отпивая глоток кофе.

И тут же добавляет:

— Естественно, не без вашей ценной помощи.

Низкий бас звучит безучастно. И, может быть, как раз именно эта безучастность, какой бы она ни казалась непринужденной, порождает в моем сознании вопрос. Неужели столь безучастное отношение к столь желанной победе в порядке вещей?

В конце концов, может, это вопрос темперамента. Может быть.

Мы допиваем кофе в полном молчании. А когда американец платит по счету, я решаюсь спросить:

— И это все, что вы хотели мне сообщить?

— А вы что ожидали? — смотрит на меня шеф с любопытством.

— Ничего особенного. Но вы сказали по телефону, что сообщите «хорошие новости», а до сих пор я узнал только одну.

— Да, вы правы. В самом деле, есть у меня и вторая новость, которую вы узнаете чуть позже. Речь идет о вашем будущем. И на этот раз вы, я думаю, наконец-то оставите вашу подозрительность, во всяком случае по отношению ко мне. Я в самом деле позаботился о вашем будущем, мистер Питер.

Он бросает взгляд на часы и замечает:

— Думаю, нам пора.

Мы снова спускаемся в преисподнюю первого этажа, где между тем гам удвоился благодаря совместным усилиям черного пива и виски. Затем молча садимся в машину, и шофер, который, кажется, все это время сидел за рулем, снова ведет ее по мрачному лабиринту узких проходов между глухими стенами фабричных корпусов и складов.

Я не могу понять, как и куда мы едем, поскольку совсем не знаю этот район, к тому же струи дождя так плотно заливают ветровое стекло, что «дворники» едва справляются с ними. И когда машина наконец сворачивает в какой-то темный проход и немного погодя останавливается, я абсолютно не представляю, где мы находимся.

— Здесь мы встретимся с человеком, в распоряжении которого мы впредь будем находиться, — говорит Мортон, на этот раз выбираясь из машины самостоятельно.

Я следую за ним, а горилла и на этот раз остается в машине. Мы входим в темный подъезд какого-то большого здания, которое скорее похоже на склад, чем на контору, где ведутся деловые разговоры. Помещение тонет во мраке, если не считать маленькой лампочки вправо от входа, освещающей узкую железную лестницу, которая винтообразно поднимается вверх, как на больших пароходах.

— Сюда, — командует американец и ведет меня к лестнице.

И когда мы подходим к ней, он рявкает, отступая в сторону:

— Идите наверх!.. Чего ждете?

Да, чего я жду? Вряд ли стоит труда исповедоваться по этому вопросу, точно так же, как не стоит и возражать. Короче, я начинаю подниматься вверх по этому корабельному сооружению, пока не оказываюсь на втором этаже, представляющем собой огромное помещение без окон, слабо освещаемое несколькими лампочками, вмонтированными в высокие бетонные колонны, поддерживающие потолок.

— Место, несколько необычное для деловых встреч, — опережает меня Мортон, прежде чем я успеваю открыть рот, — но вы сами понимаете, что эта встреча несколько иного характера.

Он ведет меня через зал, в глубине которого, насколько позволяет полумрак, виднеется какая-то дверь. Но мы не доходим до двери, а останавливаемся на полпути, и шеф поясняет:

— Будем ждать здесь.

Мне не остается ничего другого, как ждать, и я предоставляю американцу заботу о продолжении нити разговора.

— Вы оказались правы, мистер Питер: посылка потянула ровно пятнадцать килограммов.

— Приятно слышать, — отвечаю я.

— Вероятно, вам станет еще приятнее, когда я вас уведомлю о содержании посылки. Пятнадцать килограммов чистого крахмала, мистер Питер.

— Вы уверены? — спрашиваю я, не выказывая удивления.

— Абсолютно. И текст шифрованной телеграммы у меня в кармане. Я показал бы вам ее, но в этом нет надобности.

— В сущности, все возможно, — говорю я, немного подумав. — Старина Дрейк однажды выкинул подобный номер. Только тогда крахмала было десять килограммов.

— Да, мне это известно, — кивает Мортон. — Но в данном случае это не номер старины Дрейка. Нам досконально известно, что с исходной базы в Варну был отправлен героин, а не крахмал. И совершенно ясно, что героин превратился в крахмал по пути из Варны.

— Странно…

— Странно может быть для нас. Но не для вас. Однако теперь странное для нас становится легко объяснимым.

— Не смею интересоваться вашими гипнозами, — пытаюсь выиграть время я, — могу сказать только то, что говорил в свое время Дрейку: мои люди абсолютно не интересуются вашим героином. По той простой причине, что использовать его в Болгарии нет никакой возможности.

• Предыдущая
• 61/63
• Следующая