Оракулы перекрестков - Шауров Эдуард - Страница 31
- Предыдущая
- 31/64
- Следующая
Позади раскрылась дверь, Бенджамиль, вздрогнув, убрал руку и обернулся.
— Это настоящие книги, — сказала Марси, опуская на столик поднос с парой высоких чашек. — Страшно редкая штука, один друг достал. Блажь, в сущности, но мне нравится. Э… Ты не против, если мы здесь поедим, а то у меня на кухне не очень чисто?
— Можно и здесь. — Бенджамиль приблизил лицо к другой обложке с плохо различимой длинной надписью. — Наверное, стоят уйму денег?.. Антуан де Сент…
— Де Сент-Экзюпери, — подсказала Марси. — Не знаю, сколько они стоят и покупает ли их кто-нибудь вообще, просто их трудно достать, вот и всё.
— Может, и так, — с сомнением пробормотал Бен.
Он оторвался от книг и подошел к зашторенному окну.
— Любишь полумрак? — Бен осторожно отодвинул край занавески.
Юные грабители были всё ещё там, сидели кружком на корточках, курили и оживлённо болтали. Даже с высоты восьмого этажа Бен отчётливо видел наглые терпеливые макушки хищных щенков.
— Когда как, — сказала за спиной Марси. — Просто я спала до того, как на лестнице поднялся тарарам и мне пришлось втаскивать тебя в квартиру. Можешь раздвинуть шторы, если хочешь, лично мне полумрак не мешает.
— Нет, нет, — поспешно сказал Бен, отходя от окна, — мне тоже не мешает. Тем более, что ребятишки всё ещё там. Что-то мне не хочется привлекать их внимание.
— Да ты уж и так…
Марси быстро обогнула кровать и, потеснив Бена, выглянула наружу.
— Действительно сидят, — подтвердила она. — Интересно, чем ты им так насолил?
Бенджамиль хмыкнул:
— Маленьким ублюдкам понравились мои ботинки.
— Они вовсе не ублюдки, — укоризненно сказала Марси, задёргивая штору. — Дурной мир лепит нас на дурной лад. Они отравлены миром, но они не ублюдки. Они ещё слишком молоды, чтобы толкать их всех в одну таблетку. Знаешь, как называют старшие трэчеры молодёжь?
Бен помотал головой.
— Спермой. — Марси отошла от окна. — Потому, что они пока лишь заготовки, а из заготовок может получиться, в сущности, всё, что угодно.
Бенджамилю стало мучительно неловко, но в то же время на него накатила волна жгучего раздражения. Легко говорить умные слова и защищать этих краснозубых ангелков, когда они не гонятся за тобой с трубами.
— Это не я так говорю, — добавила девушка, явно почувствовав его состояние.
— А кто?
— Мишель.
— Что за Мишель?
— Это один мой друг.
— Тот, что достал книги? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Бен.
— Тот самый, — подтвердила Марси. — Иногда он говорит удивительные вещи. Даже странно, как до такого можно додуматься.
— И какой он, этот твой друг? — спросил Бен, теребя край шторы.
Он постарался сказать это совершенно равнодушно, как будто ему и дела не было до загадочных друзей Марси, но девушка опять, казалось, угадала его мысли.
— Да почти такой же, как ты, только старше! — заявила она, окатив Бенджамиля с ног до головы обезоруживающей улыбкой. — А ребята привязались к тебе только потому, что ты не местный. Вообще-то они днём даже чужих обычно не трогают, не то что местных. Здесь половина сектора принадлежит Халиду. Потому и район у нас относительно спокойный. Но чужие вроде как вне закона. — Марси виновато развела руками.
«Ещё бы, — подумал Бенджамиль, — за своих Халид яйца отрежет… У меня что, на лбу написано, что я не местный?»
— Слушай, Марси, — сказал Бен обиженно. — У меня что, на лбу надпись: «Парень из аутсайда — можно грабить»?
Марьям пожала плечами:
— Можно и так сказать. Я, честно говоря, решила, что ты из белого буфа, что по делам приехал! В выходные сюда много корпи приезжает, но они обычно развлекаются в заведениях на самой окраине, а тебя к нам занесло, в серо-зелёный.
Бенджамиль искоса взглянул на ангела по имени Марси, и события минувшего дня и двух ночей вдруг представились ему чем-то неаппетитно-гнусным, вроде раздавленной улитки, чем-то таким, о чём совершенно не хочется рассказывать такой чудесной девушке с солнечной улыбкой.
— Я не развлекался, — вздохнув, сказал Бен. — Я был здесь по делам, заблудился и отстал от прыгуна. Теперь вот пытаюсь добраться до тубвея. Пока неудачно.
Марси грустно улыбнулась:
— Это заметно. А насчёт надписи на лбу ты не обижайся. Мы переехали в чёрный буфер из белого, когда мне было двенадцать, и в течение следующих десяти лет мне то и дело напоминали про мой лоб. Честное слово.
Девушка вдруг как-то сникла, и Бенджамиль спросил первое, что пришло на ум:
— Марси, а ты всегда по воскресеньям спишь до полудня?
Марьям недоуменно уставилась на своего гостя.
— Ну, ты сама сказала, что спала, когда в подъезде начался тарарам.
— А! Это! — Девушка оживилась. — Я просто отсыпалась после спектакля.
— Спектакля?
— Ну постановки!
— Постановки?
— Бенни, ты хотя бы представляешь себе, что такое театр?! — воскликнула Марси.
Брови девушки-ангела приподнялись, глаза заблестели, по всему было видно, что разговор повернул в нужное русло.
— Не совсем, — сказал Бенджамиль, заражаясь флюидами весёлости. — В смысле, помню что-то такое из школьной программы. Это вроде как визуальное искусство, вытесненное со сцены кинематографом, а потом телевидением.
— Сам ты вытесненный! — Сквозь смуглую кожу Марьям проступил румянец. — Говоришь «сцена», а сам не знаешь, что это такое!
После пяти минут страстных и путаных разъяснений Бенджамиль понял четыре вещи: что театр — это несравненно лучше, чем сериалы-лонгливеры по инфосети, что театр — это не совсем законно, что, как следствие, он располагается в каком-то подвальном помещении и что ему, Бенджамилю Френсису Мэю, до смерти хочется хотя бы разок побывать на спектакле.
— Я понял, — сказал Бен, прерывая поток Бернардов Шоу, Станиславских, Гальмингов и Шекспиров, — спектакль похож на старый фильм с коротким сюжетом. Я такие видел.
— Точно! — радостно подтвердила Марси. — Только спектакль всякий раз разный, а фильм, сколько ни смотри, один и тот же… Хочешь, я проведу тебя на выступление?!. Не сегодня и не завтра, конечно… А вот! Через две недели мы будем ставить «Отелло» Я попрошу Мишеля, он скажет Эрнесту, и для тебя сделают контрамарку. Хочешь?!
Произнеся имя Мишель, девушка вдруг вся погасла и погрустнела.
— Хочу, — отозвался Бен, не понявший и половины сказанного.
Его энтузиазм тоже пошёл на спад, а в голову полезли неприятные мысли.
— Давай поедим, что ли, — сказал он, указывая на столик. — Там уже остыло всё, наверное.
Красные бобы в острой подливке действительно остыли, но хуже от этого почему-то не стали. Бенджамиль ел, сидя в кресле. Каждый раз, цепляя вилкой мучнистые зерна, он подносил чашку к самому подбородку, стараясь не капнуть подливой на пол или на брюки. Марси уплетала бобы, расположившись на кровати. Ела она весело и беспечно, безо всяких предосторожностей, то внимательно рассматривала наколотый на вилку боб, то пускалась в длинные рассуждения, размахивая этим бобом во все стороны. Бен ел, поглядывал на девушку, и от всей души дивился тому, что платье с цветастыми шароварами и одеяло на постели до сих пор остаются чистыми.
Отправив в рот последнюю порцию, Бенджамиль через край допил подливку и поставил пустую чашку на столик.
— Назови число от одного до девяти, — попросила Марси, глядя в свою тарелку.
— Зачем?
— Я загадала желание. — Девушка прикрыла чашку ладонью. — Ну?
— Шесть, — наобум сказал Бен, и Марси просияла.
— Я так и думала! — С чрезвычайно довольным видом она принялась накалывать бобы на вилку. — Раз, два, три, четыре. Ах ты! Сломался. Амм. Пять, шесть. Амм.
— Неужели правда шесть? — Бен недоверчиво улыбнулся.
— Ровно шесть, и значит, моё желание сбудется.
Девушка поднялась, поставила тарелку на стол и подошла к окну.
— Шесть очень хорошее число, — сказала она, слегка отодвигая штору. — Цифра шесть обозначает дом.
- Предыдущая
- 31/64
- Следующая