Большие люди (СИ) - Волкова Дарья - Страница 46

• Предыдущая
• 46/50
• Следующая

— Лютик, конечно. Конечно, люблю. Я не умею говорить красиво, ты же знаешь. Но я никому раньше… — он делает шаг к ней и едва не теряет равновесие, запнувшись о собаку. Дальше следуют по очереди витиеватые ругательства и рычание. — Да что же такое?! Вечно у меня все… Так, Монти, а ну-ка отпусти штаны, я кому сказал! Все, мое терпение лопнуло!

Григорий приседает на корточки, оказавшись нос к носу со скалящим зубы ротвейлером.

— Слушай меня, Пантелеймон! Это, — указательный палец утыкается в Люсино колено, — моя женщина. МОЯ, ты понял? И вообще, я тут теперь главный, ясно тебе, чудище зубастое?

Спустя несколько секунд Монти опускает голову, подставляя крутой лоб под широкую мужскую ладонь, признавая власть нового хозяина. Гриша легко треплет пса по ушам.

— То-то же… А теперь марш на место!

Что удивительно, Моня послушно уходит с кухни.

— Вот видишь, — Григорий снова стоит перед ней. — Вот вечно со мной так. Я даже сказать, что люблю, не могу нормально, меня в этот момент собака за ногу кусает. Но это не отменяет того факта, что я тебя люблю. Очень. А ты… ты любишь меня, Лютик?

А вот дальше все наконец-то идет по классическому сценарию, где после признания в любви и предложения руки и сердца девушка бросается мужчине на шею, шепчет «да» ему на ухо и даже плачет. Но уже — от счастья. Выглянувший было из-за угла Пантелеймон, поняв, что людям сейчас не до него, снова ушел в коридор.

— Люсь, я правильно понял, что нас на час одних оставили?

— Да. Сериал до десяти двадцати идет.

— Отлично! — берет ее за руку. — Показывай свою комнату.

— Гриша! — до нее не сразу, но доходит. — Ты что… ты собрался… здесь… у нас дома?!

— Ага, — он подходит к входной двери и поворачивает внутреннюю защелку. Монти, строго:- Охраняй!

— Гриша!

— Не спорь со мной, женщина.

— По-моему, она нас двоих не выдержит.

— Так, может быть, и не стоит?..

Он садится на кровать, она жалобно скрипит под ним.

— Точно не выдержит, — игнорируя ее последний вопрос и стаскивая с кровати одеяло вместе с покрывалом.

— Гриша, ты сошел с ума!

— И кто в этом виноват? Но не переживай, — он улыбается ей. Он улыбается редко, и именно в этот момент она понимает, почему. Когда он улыбается, отказать ему невозможно, — я позволю тебе быть сверху. А лежать на мне удобно почти так же, как на кровати.

— Господи, Люська, как я дошел до такой жизни…

— До какой это такой? — расслабленным шепотом ему в шею, сейчас слишком хорошо, чтобы думать о чем-то.

— Мне осенью тридцать шесть исполнится, — он медленно перебирает ее волосы. — Уже седина на висках. Я директор и владелец собственного бизнеса, на меня не одна сотня человек работает. А я лежу тут голый на полу…

— И кто виноват? — как-то очень по-девичьи хихикнула Люся. — Не жалуйся теперь.

— А я не жалуюсь.

— И правильно. Слушай, Гриш… — нерешительным тоном произносит она, найдя на полу его руку и переплетя пальцы. — А ты же сегодня… ну… без…

— Людмила Михайловна, ты ведь взрослая женщина и медицинский работник к тому же. Почему ты не можешь выговорить это слово — презерватив?

— Я могу! Но ты же… без него… да?

— Да. Знаешь, начало дня как-то не предвещало, что он закончится вот так. Я не подготовился.

— Ну… просто… может же быть… — ее теплый выдох проходится по его груди.

— Может, — невозмутимо соглашается Григорий. — Я даже надеюсь, что это случится в ближайшем будущем. Я ребенка хочу. Даже двух, наверное. А ты разве не хочешь, Люсь?

— Хочу, — она счастливо зажмуривается и утыкается носом в его плечо.

А потом им все-таки приходится вставать, причем Гриша ворчит, что теперь она ему должна сеанс массажа, потому что у него затекла спина. А еще чуть позже они пьют чай с принесенным от Лидии Тимофеевны кексом. По-семейному, как говорит бабушка. Люсе ужасно непривычно от такого определения, от своего нового статуса. За Гришу тоже переживательно было, но, как оказалось — зря. Потому что выяснилось, что он два часа ждал ее у нее же дома. За это время успел полностью прояснить свои намерения маме и бабуле, рассказать краткую автобиографию, чуть ли не справку о доходах предоставить. Его даже борщом накормили. Ну и добро, разумеется, выдали. На сватовство.

Так что теперь Григорий чувствует себя, в отличие от нее, вполне комфортно, сидя за их кухонным столом, с Монькой, сложившим морду на его ноги. Гриша со вкусом пьет чай, отдавая должное соседскому кексу, и спокойно отвечает на расспросы Фаины Семеновны. Удивительно, что у них, спустя два часа перекрестного допроса, еще осталось что-то невыясненным. Хотя, зная неуемное любопытство этих двоих…

Ей было позволено в одиночку проводить его до двери — никто не вышел из кухни следом. Потому что она провожает… да неужели это правда?… своего жениха. «Люблю тебя» — говорят его глаза и беззвучно произносят губы. А потом он, скупо поцеловав ее в щеку, уходит. Но теперь она знает — совсем скоро они будут вместе навсегда.

Чудеса продолжаются. Ей позволили переехать к Грише, несмотря на то, что до заветной печати в паспорте был еще месяц как минимум. Но ее отпустили «жить в грехе». Видимо, за те два часа, что он ждал ее, Григорий произвел неизгладимое впечатление на ее домашних. «Серьезный мужчина» — вынесла вердикт бабуля, «И положительный» — дополнила мама. Оставалось только сожалеть, что она не видела этот процесс укрощения ее персональных церберов хотя бы в замочную скважину. Но результат, тем не менее, впечатлял: ее отпустили жить к «во всех отношениях серьезному и положительному мужчине». К ее Гришке.

Даже сумки помогли собрать. Более того, выдали невесть откуда взявшееся приданое, о существовании которого Людмила и не подозревала. А тут из неведомых закромов Родины были извлечены комплекты постельного белья, полотенца, еще что-то. Все Люсины попытки возразить были столь решительным образом отметены, что Людмила почла за благо далее не спорить. А Григорий, оценив количество сумок и пакетов, удивленно хмыкнул: «Если бы я знал… я бы грузовик пригнал».

А потом, пока Гриша курсировал между машиной и квартирой, перетаскивая ее вещи, «церберши» неожиданно расплакались, причем обе. И тут Люся совсем растерялась.

— Мам… бабуль… Ну, вы чего? — обнимая по очереди то одну, то другую. — Сами же все хотели… чтобы я… а теперь плачете!

— Так потому и плачем, — очень понятное объяснение! Бабушка вытирает глаза уголком передника. — Ладно, нечего мокроту разводить. И вправду — хорошо ведь все. Будь счастлива, Люсенька, — бабуля притягивает ее к себе, вынуждая наклонить голову, целует в макушку. — Молиться за вас буду.

Потом ее обнимает мать, крепко-крепко.

— Я все, — от двери слышится немного смущенный Гришин голос.

— Ну, езжайте тогда с Богом, — решительно произносит Фаина Семеновна.

— Люсь, тебе неудобно?

— Наоборот, — прижимаясь щекой к его плечу. — Очень удобно.

— Почему не спишь тогда? Устала же, день сегодня суматошный. А завтра вставать рано.

— Понимаешь… — так и не объяснишь сразу. Непросто это — уснуть на новом месте. Она и за городом тогда не смогла сразу уснуть, хотя там предыдущие события как раз способствовали быстрому отходу ко сну. А сегодня даже этого нет, и причина — в ней. Менструация началась два дня назад. А ведь она даже помечтать успела чуть-чуть — а вдруг? Ну, а вдруг вот прямо так сразу и случится? — Непривычно просто, — наконец-то подбирает слово Люся.

— Да матрас вроде бы хороший, ортопедический. Мне нравится.

— Не в матрасе дело.

— А в чем?

— В тебе.

— Отпустить тебя? — со вздохом разжимает руки.

— Не отпускай! — перехватывает его за локоть. — Обнимай, давай. Гриш… А ты, правда, этого хочешь?

— Очень хочу. Но тебе же нельзя.

— Что? Ты о чем?.. Гриша! Я про другое!

• Предыдущая
• 46/50
• Следующая