Необычайные приключения Робинзона Кукурузо и его верного друга одноклассника Павлуши Завгороднего в - Нестайко Всеволод Зиновьевич - Страница 12

• Предыдущая
• 12/26
• Следующая

— Вдвоём на этом челноке ехать и думать нечего — потонет, — сказал дед. — А то можно было бы развести на места.

— Так по одному же можно переехать, — говорит Задвижка.

— Совершенно верно, — спокойно замечает дед. — А оттуда кто лодку будет перегонять?

— М-да, — глубокомысленно промычал Задвижка.

— А если пацанов использовать? — сказал Олег (мы как раз тут же стояли).

— Ещё утопите мне пацанов, — сердито буркнул дед.

— Да нет! Чего там! — вырвалось у меня. — Мы же лёгкие. По очереди будем перевозить. А если и перекинемся, так вы же знаете, как мы плаваем! Как рыбы!

— Ну что ж, попробуйте, — согласился дед. — Только разденьтесь, хлопцы. Потому что придётся, наверное, искупаться.

Поскольку я первым выскочил, то и перевозил первым я. Перевозил Олега. Ну, перевозил, видимо, не то слово, потому что перекинулись мы у самого берега, даже не успели отъехать. Только он сел, только начал устраиваться, как мы уже и перекинулись. И хотя у берега было совсем мелко, Олег умудрился окунуться в воду с головой.

— Проклятая довбанка! Душегубка, а не чёлн! — ругался он, вылезая на берег.

Товарищи смеялись, а Сидоренко сказал (он говорил, широко растягивая губы, а вместе с ними и слова):

— Вот верт-ля-во-е! Усидеть не мо-же-ет! Словно у него иго-олки в одном месте! Сейчас я поеду, раз ты такое ни бе ни ме…

И полез в челнок.

— Вы штанами, штанами прямо на дно садитесь, — советовал дед.

Но на дне челнока была вода, и Сидоренко не хотел мочить штанов.

— Это, чего доброго, радикулит заработаешь, — сказал он, положил поперёк бортов досточку и сел на неё.

Дед держал челнок, пока мы усаживались, а потом оттолкнул нас от берега. Я осторожно начал грести, и мы поехали. Сидоренко сидел прямо, как первый ученик за партой. На коленях обеими руками держал ружьё, балансируя им, словно канатоходец в цирке.

«Хорошо сидит, доедем», — подумал я. Мы уже были как раз на середине реки. И тут над нами низко-низко с шумом пролетело три крыжня. Сидоренко вдруг дёрнулся, вскинул ружьё (охотник он был очень азартный), но выстрелить не успел — мы потеряли равновесие. Челнок стал клониться-клониться набок.

— Дядечка! — кричу. — Внимание, переворачиваемся!

Он только рукой по воде — ляп, ляп, ляп.

Да разве рукой за воду удержишься! Бултых!

Последнее, что я видел, — это то, как новенькие резиновые сапоги с длинными голенищами мелькнули в воздухе, и вода сомкнулась над ними. Я сразу вынырнул и схватился за перекинутый челнок. Через какую-то секунду из воды показалась голова Сидоренко, лица не видно: мокрые волосы до подбородка всё залепили.

— Ружьё! — булькнул он и снова исчез под водой: как поплавок, когда клюнет рыба.

Потом снова вынырнул, снова:

— Ружьё!

И снова под воду.

— Что там у вас? — весело закричали с берега.

— Дядько ружьё, кажется, утопили! — закричал я в ответ.

Тут и Сидоренко уже окончательно вынырнул и, отплёвываясь, прорыдал:

— Упусти-и-и-л! Стендовое! Цены нет!

Еле мы с ним до берега добрались — я челнок и весло перед собой толкал, а он… Я уж боялся, чтоб он с горя сам не утонул. Плывёт и стонет:

— О господи! Такое ружьё! Такое ружьё!

На берегу дед начал успокаивать:

— Ничего, вытащим! Вот хлопцы нырнут и вытащат.

Вырядили нас. Поплыли мы. Ныряли-ныряли — ничего не вытащили. Дно вязкое, затянуло ружьё в ил — разве найдёшь.

Пока мы ныряли, дед Варава успокаивал Сидоренко, а когда не нашли, дед рассердился на него — будто Сидоренко не своё, а его ружьё утопил:

— А чего вы дёргались? Чего дёргались? Надо было сидеть спокойненько! Ехать, раз везут! Так нет же — крыжней ему захотелось. Первому. Ещё никто не стрелял, а он уже, видишь, дёргается. Такую дорогую вещь утопить! Разве вам можно ружьё доверить! Из пугача вам стрелять, а не из ружья.

Сидоренко виновато молчал, и не оправдывался, и не обижался, что дед его (кандидата в науки) отчитывает, как школьника. Дед часто на охоте под горячую руку и ругался, и подшучивал над ними, и они никогда не обижались. Невыгодно им было обижаться. Дед Варава знал плавни, как свой карман. Во время войны был он тут у партизан проводником — «главным лоцманом», как его тогда называли. И все охотники знали — как пойдёшь с дедом на охоту, никогда без дичи не будешь.

Конечно, и в этом году приедут киевские охотники к деду Вараве. Это факт…

— Как ты думаешь, — спросил я, глядя в воду, — если ружьё два года пролежало под водой в иле — испортилось оно? Или можно вытащить, почистить и снова стрелять?

— В иле оно может пролежать и тысячу лет, и ничего. Что бы тогда археологи делали, если бы вещи не сохранялись под землёй, под водой и вообще. Без работы они бы сидели.

— Вот бы вытащить то ружьё, которое тогда кандидат Сидоренко утопил. То ж стендовое ружьё, штучное, из него на соревнованиях чемпионы стреляли. Думаешь, зря он так горевал.

— Никакого ружья ты, конечно, не вытащишь. Потому что его уже так затянуло, что нужно речку осушать и археологические раскопки производить, чтоб найти. Может, его и найдут через триста лет. Но никто не узнает, что это при нас оно утонуло и мы ныряли — думали достать.

— И никто не узнает, что ты убегал на необитаемый остров и жил там двадцать восемь лет два месяца и девятнадцать дней. И самого острова, может быть, тогда уже не будет.

— Остров-то будет, не волнуйся.

Мы снова выплыли на плёс, довольно-таки большой, по которому даже ходили волны с барашками (потому что как раз поднялся ветер), как по настоящему морю. Это был уже пятый плёс, который мы проплывали. И островов мы уже проехали чуть ли не десяток. Я каждый раз спрашивал: «Может, этот?.. Или этот? Хорошенький же необитаемый остров. Что тебе надо?» Но у Кукурузо было своё мнение, и все острова он забраковал. По разным причинам. Тот был слишком маленький — негде разгуляться. У того берега очень заросли камышом — к воде трудно подойти. На том деревьев нет — где же дрова брать для костра. И так далее.

И вот перед нами новый остров. Словно сплошная зелёная гора: кусты краснотала, плакучие ивы и кое-где тополя покрыли его почти весь. Берега заросли камышом не целиком — есть выходы к воде. Чистоводье с трёх сторон омывает остров.

— Кажется, оно, — сказал Кукурузо. — Давай пристанем.

— Давай! — с радостью сказал я, так как мне уже надоело искать.

Мы пристали.

Остров был замечательный. Будто специально созданный для такого дела, какое задумал Кукурузо. Деревьев много и сухих веток — как раз на двадцать лет топить. В камышах, даже сейчас слышно, утки крякают. Значит, дичи полно. На плёсе у самого берега рыба взбрасывается — сама в уху просится. Посреди острова поляна: не то что в цурки-палки — в футбол играть можно. На краю поляны огромнейшая старая плакучая ива стоит, ветвями землю подметает. И без шалаша от дождя спрячешься. Но шалаш, конечно, нужен.

— Шалаш я тебе помогу сделать, — сказал я, — ты же знаешь, как я шалаши делаю.

И это правда. Лучшего, чем я, шалаша никто из хлопцев в селе не сделает. Это меня отец научил. У меня отец плотник, строитель. Половину хат в селе он строил.

На лице Кукурузо было написано сомнение:

— Робинзон, конечно, всё сам делал. Потому что он один попал на необитаемый остров…

— Так то Робинзон Крузо, а ты Кукурузо, — возразил я. — Нельзя же точно копировать.

Мне обязательно хотелось как можно больше помочь другу. Кукурузо не стал спорить. Я тут же вытянул из кармана большой перочинный нож с деревянной колодкой и принялся резать лозу. Я очень любил свой нож, никогда с ним не расставался, и от бесконечного ношения в кармане колодка его отполировалась так, что блестела, как лакированная.

Кукурузо покорно помогал мне, беспрекословно признавая в этом деле моё первенство. Он носил лозу, расчищал для шалаша место, заострял палки для каркаса — в общем, выполнял всю чёрную работу.

• Предыдущая
• 12/26
• Следующая